Почему мама не хотела видеть собственного отца, Айнур не понимал и, если честно, не вдавался в подробности. Ему хватало бабушки и дедушки, родителей папы, которые жили в городе и частенько приходили в гости. Или он к ним отправлялся с ночёвкой по настоянию отца. Уезжал к нанайке с картатайкой (так он их называл на татарский лад), не скрывая недовольства. Ему не нравился старый двор, где не было нормальных детей, – бегала одна мелюзга, охраняемая придирчивыми древними старушками, приросшими к таким же древним скамейкам. Даже картатай свой двор в шутку называл «нафталиновый рай».
Выставив в открытое окно руку, Айнур пробовал поймать ветер. Тот давил на ладонь, просачивался сквозь пальцы. Тогда, опустив до отказа стекло, высунул наружу голову. Шшшу – зашумело в ушах. Машина подпрыгнула, и он больно ударился шеей о верхний проём окна. Уже собрался спрятаться внутри, но, заметив впереди лениво бредущего коня с седоком, передумал.
Ветерок трепал соломенные волосы подростка и пузырил свободную футболку. Шорты до колен. В стременах загорелые ноги-палки без обуви, и… «Девчонка?!» – оторопел Айнур. Они поравнялись, и он, не успев нырнуть в салон, вытаращился на неё снизу вверх. Она тоже посмотрела пристально.
Проехали.
Айнур нарочно не стал оборачиваться, хотя очень хотелось лучше разглядеть наездницу. Запомнилась расслабленная поза и большой подсолнух в руке.
– Тюрлих-натюрлих, – непонятно к чему выдал папа. – вот такие они, деревенские дети, это тебе не городские гопники, – добавил он и неодобрительно посмотрел на сына.
– Типа, я гопник? – не понял Айнур. «Сначала у мазер, теперь у фазера крыша едет».
– Это я так, обобщаю. Ты пока в норме.
– Меня не приплетай к своим обобщениям, – предупредил Айнур, – а то…
– Что – а то?
– Ничего.
– Не увиливай, что – а то?
– Булат, не провоцируй, – неожиданно очнулась мама. Достала из сумочки расчёску. Распустила волосы.
– Сколько просил, не в машине.
– Остановись.
– Пожалуйста! – резко затормозил отец.
Маму кинуло вперёд. Пробормотав «псих!», она вышла.
– Ожила мёртвая царевна!
– Не смешно, пап!
– Сам знаю. Но, понимаешь, достала! Весь психоз от неё! Пошёл второй месяц… давно могла бы сходить в поликлинику и обследоваться. Всех в напряжении держит. Ещё придумала голодом лечиться.
– Она не специально – её всё время тошнит.
– Твою мамку не поймёшь: то говорит, тошнит, недавно сказала, что специально голодает – лечение такое. А от чего лечится? В Интернете нашла, чем болеет… в голове ни бум-бум, эгоистка, думает только о себе! Подтверди, я же прав? Прав?
Отец был прав. Айнур чувствовал, что в их семье что-то разладилось. Ему тоже не нравилось, как вела себя мама. Но вслух соглашаться с отцом не хотелось, поэтому он просто пожал плечами.
– Во-во, – горько усмехнулся отец, – только и умеете плечами пожимать! Два сапога пара.
– Она же мама.
– А я? Верблюд?
– Фазер.
– Не дерзи.
– Не дерзю – просто отвечаю.
– Я инглиш не признаю́. Принципиально.
Айнур закатил глаза.
– С пелёнок это слышу!
Отец сказал что-то быстро на татарском и, развернувшись, победно посмотрел на сына.
Айнур ничего не понял, и это задело. Захотелось сделать ответный ход – попробовал так же быстро сказать что-нибудь на английском языке, однако запнулся на втором слове.
– Пык-мык, пык-мык! – передразнил его отец. – больше показухи, а не знания языка.
Мимо, подняв пыль, пронеслась галопом на коне девчонка.
– Ты скакал когда-нибудь верхом? – сменил тему Айнур, устав спорить.
– Скакал и с первой минуты понял: я не кавалерист. Всю пятую точку отбил. Когда со стороны смотришь, кажется – легко и просто. Хех, сейчас вспомнил: где-то прочитал, что катание верхом – «прощай целлюлит». – Отец посмотрел в окно на маму, укладывающую волосы. – Слушай, мамке ни слова, что я тут про неё наговорил. Всё. Пффф… выдохнули…
Глава 5
Софийка собралась ехать в сторону трассы.
– Ба, я семечки хочу проверить.
– От те на! – воскликнула недовольно бабушка. – горазда время транжирить. Пустые они ещё. Даже не выросли, поди. Лучше огород полоть начни.
– Сгоняю… вдруг?..
Софийка лукавила, зная – не созрели подсолнухи. Это был повод удрать из дома и покататься на Грине. Она бы лучше поспала, но Данька вскочил очень рано и её разбудил.
– Хорошо, – вдруг смилостивилась Лидушка, – прогуляйся, только погоди малость, заранее обед Володькам соберу. Чтобы без толку коня не гонять, по пути оставишь. И смотри там, на поле агроному не попадись! Оштрафует – свои сбережения отдашь, у матери с отцом копейки нет: все на Володькин дом уходят. Размахнулся твой братец со стройкой, ни конца ни края. Скоро ему на вахту, торопится с крышей… Софочка, слышишь? Берегись агронома!
– Ой, ладно, бабушка, не пугай! Тебя послушать – злой агроном день и ночь сидит под подсолнухами и ждёт: кого бы оштрафовать? Может, Софочка на Грине прискачет?
– Тебе всё смех!
– Давай, что там отвезти?
– Софка, меня возьми, меня возьми! – заканючил племянник Данька. – прабушка, скажи, пусть Софка меня возьмёт, всегда одна катается! Грин общий, я тоже хочу.
– Не возьму! Просила – не буди. Разбудил… вредина!
– Возьми! Возьми!
Софийка, заткнув уши, выскочила на улицу. Данька с воплями за ней. Следом – Лидушка.
– Софочка, обед! А ты, Даня, поди кур с грядки шугани.
– Ы-ы-ы, кур шугать заставляешь, а на Грине кататься не разрешаешь!
– Иди-иди, куры ждут, – подтолкнула его в спину Софийка. – я быстро скакать буду, тебе не понравится. В последний раз кто ныл?
– Ты специально быстро скакала, чтобы у меня в животе кишки переворачивались.
– Вот видишь, – обрадовалась Софийка, – твои кишки ещё слабенькие! Вдруг совсем отклеятся? Мне попадёт. Нельзя тебе пока на коне скакать. На земле потренируйся: побегай, попрыгай, кур с грядок погоняй, – посоветовала она и побежала на задний двор.
Пока запрягала Грина, слышала рёв Даньки. Стало жалко племянника. Хотела пойти за ним, но, вспомнив, какой он вертлявый, а ехать надо было далеко, решила: «В следующий раз обязательно покатаю».
На окраине деревни она увидела скопление мотоциклов. Большая компания подростков из двух деревень собралась на речку. Это была традиция – открывать лето и потом начинать каждый летний месяц на берегу Каменки совместной развлекухой, которая плавно перетекала в субботние ночные дискотеки.
«Похоже, потеха назревает, а Лариска не в курсе. Ай-ай-ай, Ларка – и не при делах!.. Обычно первая обо всём узнаёт, а тут…» – подумала Софийка.
Когда в Верхоречье горел старый клуб, пожар едва не перекинулся на жилые дома, поэтому новый дом культуры построили на окраине деревни. Не сразу – лет десять прошло. Потом долго искали заведующего клубом. Им стал Василий Васильевич, гармонист, молодой пенсионер, который переехал жить в Верхоречье из города, отработав на вредном производстве.
Здесь его сразу прозвали Пардон – из-за привычки всюду вставлять это слово. Ни жены у Пардона, ни детей не было, только гармонь, заводной характер и неиссякаемая энергия. Именно он стал инициатором и бессменным диджеем ночных дискотек.
«для вас стараюсь, – отвечал всем недовольным, – ваши дети на виду, а не через три деревни». Пардон следил за музыкальными новинками, старался угодить капризной молодёжи.
Обогнав Софийку, к группе подкатила городская Катька на мотике. Распустив выбеленные с синими прядями волосы, модно одетая, с наклеенными ресницами она не отставала от своей старшей сестры, которой было восемнадцать лет. чтобы казаться умной, Катька старалась в основном молчать. На самом деле все давно знали: ей не хватало словарного запаса не только на то, чтобы вести остроумные беседы, но даже на то, чтобы сформулировать самую простую мысль. Иногда деревенские девчонки, недолюбливающие «городскую», специально выставляли её при ребятах не в лучшем свете, задавая какой-нибудь каверзный вопрос. Катька замирала, долго хлопала накладными ресницами, стыдливо краснела и наконец отвечала или междометиями, или рваными фразами, или просто хихикала. Мальчишки гоготали, но всегда прощали Катьке этот небольшой изъян, справедливо считая, что ей досталась вся красота, а старшей сестре – весь ум (та училась в МГИМО).
За Катькой, приветственно посигналив, подъехали близнецы из Низовки – Стрижи Мишка и Гришка. Софийка помахала им в ответ и чуть с коня не свалилась: «Ларка?!» Подруга сидела на «Яве» с Палёным, положив ему на плечи ладони, и сияла от счастья. Увидев Софийку, быстро отвернулась.
– Поздно шифроваться, спалилась!
Подруга часто-часто заморгала. На неё всегда, когда она волновалась, нападал нервный тик.
– Не специально… правда забыла предупредить.
– Ага, забыла с новостью гонца послать, у тебя же нет вот такой штуки, – показала Софийка сотовый телефон.
– Ёклмн, не наезжай на меня! Я не обязана тебе докладывать, где что происходит, и приглашать.
– Хватит вопить в ухо! – обернулся Марат, скинув Ларискины руки. – Мамзелька Софула, я приглашаю тебя, официально. Погнали на пикник?
– Мерси, господинчик Палёный, за официальность, но я уже приглашённая.
– И куда направила копыта?
– На свидание… к агроному! – выпалила Софийка, чувствуя возрастающую неприязнь и к нему, и к подруге.
Едва сдерживая ярость, вскинула поводья. Застоявшийся Грин охотно стартовал.
Проскакав галопом до заливных лугов, она поостыла. Злость прошла. Ветер приятно обдувал лицо, теребил волосы. «Лариска, конечно, коза, но, даже если бы она сказала мне об этой дурацкой тусовке, я бы не пошла туда. Делать там нечего. Не хочу смотреть, как Катька по берегу будет дефилировать в новом купальнике, другие девчонки завидовать и сплетничать, а Лариска доставать стонами: „Везёт тебе, Софка, ты худая и острячка, а я – толстая и скучная!“ Блин! Только дошло… ей нравится Палёный! Вот почему вчера о нём расспрашивала…»