– Не балуй! Всё на мне измочил. Поди лучше Софку отыщи, пришли сюда.
– Софка дома бадрак делает.
– Что за бадрак?
– Одёжки из шкафа выдёргивает и вот так, вот так, – хаотичными движениями рук изобразил Данька действия юной тёти, – кидает их.
– От те на! Бардак, стало быть. С чего беснуется наша Софа? Ну-ка, беги, шугани её сюда.
– Софка не курочка, она меня не шугается, – печально изрёк Данька, заставив прабабушку засмеяться.
А бесновалась Софийка по простому поводу – не могла найти новую футболку. Захотелось ей перед городским соседом щегольнуть.
«Пусть не думает пацанчик, что, если я деревенская, одеваться не умею…»
Однако, перемерив дюжину нарядов, ужаснулось: носить нечего! вещи, которые мама маниакально прятала от неё и берегла «на выход», стали малы или потеряли актуальность. «Пегас!» – вспомнила о подарке брата. Футболку с рисунком крылатого коня тот привёз с вахты.
– Где ты? Найдись! – с заклинаниями Софийка ворошила очередную стопку одежды, вываленную под ноги. Пол был усеян майками, шортами, сарафанами и прочими вещами, откинутыми в сердцах. – Куда пропала? – отшвырнула ещё одно выцветшее платье: – фу, только старьё!.. Футболочка, миленькая, не прячься! – начала перебирать бельё на маминой полке. – Домовой, домовой, не шути со мной! – запричитала, вспомнив, как приговаривает баба Лидушка при поиске чего-нибудь потерянного. Раньше Софийка смеялась над бабулей, а теперь… – домовой, домовой, не шути со мной!.. домовой, домовой, не шути со мной!.. Домо… вот она! Сработало! Спасибо домовому! А мамка… слов нет, вечно всё прячет, бережливая наша! Вот платье, которое так нравилось мне, успела надеть всего три раза, из-за мамки стало коротким… и эта блузка… помню, как мамулечка говорила: «не затаскивай!» И что? Кому теперь? Специально на Даньку напялю, чтобы увидела и поняла… уф! Нет уж, пегасик мой, тебя молодым похоронить не дам! – Софийка, прижав к груди футболку, побежала к окривевшему от времени трюмо. – на мне состаришься! – надела футболку, покрутилась. – Сойдёт… – осталась не совсем довольной увиденным: как-то не так стало. – Поправилась я, что ли? Ай, ладно, всё равно лучше, чем старая. – начала подбирать с пола вещи. Приложила к себе шорты, которых было в избытке. Сама просила покупать: на Грине в юбках не особо поскачешь. – вот, эти более-менее приличные…
– Батя, не обижайся, но твой Тимошка бракованный.
– Есть такое. Малость ущербный. Треба Айболиту Петровичу показать.
– А? Что? Какой Айболит Петрович? – в гараж, где дед с отцом освобождали из-под хлама рулоны рубероида, влетел Айнур.
– Айболит, ветврач, – догадался Булат.
– Он самый. Захар Петрович, наш ветеринар. Никак не дойду до него.
– Странно… ты, батя, дотошный, а здесь опростоволосился. Когда щенка брал, не осматривал? На породистых собак обычно паспорт дают или как? Я-то не продвинутый в таких делах.
– Ничего я не осматривал. Увидел, взял, ушёл.
– Суровый дед! – пошутил внук.
Булат усмехнулся:
– Остряк!.. помоги, держи за этот край, туда несём.
Обходя мотоцикл и машину, поволокли рулон ближе к выходу.
– Предупреждал: не ставь сюда! Теперь мешает.
Булат сделал вид, что не услышал ворчание тестя.
– Может, Тимошке связки подрезали? – предположил он.
– Это как? – насторожился Иван Фёдорович.
– Есть такие «любители» животных, которые, чтобы собака не мешала лаем, в щенячьем возрасте связки подрезают.
– Вот оно что… – задумчиво протянул Иван Фёдорович. – похоже, так и есть. С прошлых хозяев станется.
– Где взял-то? Дорого?
– Дорого, Булат. Оттуда, – потыкал пальцем вверх Кряж. – Бог его послал.
«Одиночество припекло? – посмотрел озадаченно Булат на тестя. – Святошей заделался».
– Загадочный ты, батя.
– Пап, можно на речку? – Айнур только за этим и прибежал.
– На речку? Один?
– С этой… соседской чи… девчонкой, она звала, – зачастил Айнур, – коня купать будем.
– Нет.
– Почему?
– Опасно.
– Пусть идёт, – вступился дед.
– Он плохо плавает.
– Ты ч-что?! – задохнулся от возмущения Айнур. – Я всю зиму в бассейн ходил. Думаешь, зря? Я теперь лучше тебя плаваю!
– Иди, у мамы отпрашивайся, – сухо сказал Булат.
– Так нечестно! – заныл Айнур. – ты же знаешь… – чуть не сказал «ей пофиг».
– Солидарен – нечестно, – буркнул дед. – Мать не тревожь. Иди.
– Без меня не ходи. Освобожусь – вместе пойдём, – заверил Булат сына, уколов тестя недовольным взглядом.
Айнуру показалось, что они устроили между собой соревнование по вредности.
– Иди, – сказал с нажимом дед.
– Я отец! – возмутился Булат.
– Иди-иди, – не глядя на зятя, повторил Иван Фёдорович и даже в спину подтолкнул внука.
Айнур растерялся. Ссориться с отцом не хотелось, но речка, конь и Софийка… он с ней только что договорился, будучи уверенным – сможет отпроситься.
– Дед главнее, а мы у него в гостях, – вставил Айнур, решив отстоять право на самостоятельность.
– Тимошку с собой возьми: под приглядом будешь.
– Ок! – оставляя последнее слово за дедом, Айнур опрометью кинулся из гаража.
– Батя, что за дела? Зачем мой отцовский авторитет подрываешь?
– У тебя ещё будет шанс повысить статус родителя, а я… увезёте – и снова лет десять не увижу. Так? – испытующе посмотрел в глаза Булату Иван Фёдорович.
Тот, подумав: «Сам не знаю, батя», – отвёл взгляд.
Айнура в раннем детстве взрослые дворовые мальчишки, убедив, что он космонавт, усадили на карусель и раскрутили. Всё перед глазами поехало, замелькало, превратившись в сплошную линию. К горлу подступил неприятный ком, показалось, голова отделяется от шеи… Разжав руки, он вылетел из сиденья. Повезло, что на траву приземлился, обошлось без травм. Пошатываясь, встал на ноги, упал, снова встал – стошнило. Не понимая, что с ним происходит, заревел. Ребята, боясь наказания, разбежались…
С тех пор слово «карусель» вызывало у него не только головокружение и тошноту, но и ассоциировалось с непонятными, выбивающими из колеи событиями.
Конкретно «закаруселило» это лето: к тому, что произошло в городе, добавился чудаковатый хромой дед, необычный пёс, да ещё шальная Софийка свалилась на голову. Айнур сам себя не узнавал: раньше никому не разрешал дерзить в свой адрес, а тут всё проглатывал, и, самое странное, ему хотелось подружиться с соседской егозой. Впервые было интересно общаться с девчонкой.
Запах лип, дыма и скошенной травы, сдобренный навозным благоуханием, стоял над Верхоречьем. Айнур, вдыхая неповторимый деревенский аромат, тщательно обходил и перепрыгивал коровьи лепёшки. Нагнув голову и сутулясь от стеснительности, топал по правую руку от Софийки. Почему-то все «мины» попадались именно ему. Соседка, прямо держа спину, шла, не глядя под ноги и абсолютно не беспокоясь о том, что может во что-то вляпаться. Слева от неё обмахивался хвостом и пофыркивал Грин. Переставлял такие же, как у хозяйки, длинные, ломкие в коленях ноги.
Айнур ругал себя: «Не смотри!» – но поневоле тайно разглядывал Софийку. Голова сама поворачивалась, и в тот момент, когда он натыкался на её встречный взгляд, торопливо переводил глаза на Грина, делая вид, что интересуется только его упругим боком.
– Косишься на меня тёмным глазом, как Грин. Зачем? – в упор спросила Софийка, подрагивая губами, собираясь то ли зареветь, то ли расхохотаться.
– Симпл.
– Ты, типа, америкос? Пхих! – прыснула.
– Просто, – повторил Айнур по-русски, пропустив шпильку. – я вообще-то на коня смотрю, – попытался оправдаться.
– Ох, ну и дикарь!.. – по-старушечьи вздохнула Софийка, покачав головой. – смысл на него смотреть?
– Симпл… просто… прикольно. Конь. Идёт такой… спокойный.
– Да, мой Гринчик воспитанный.
– Кто его укрощал?
– Коней объезжают. Купили объезженным.
– Где Тимошка? – заволновался Айнур.
– Не потеряется. Не дичок. С Кряжем каждый день гуляет.
– С каким Кряжем?
– С дедом твоим.
Глаза Айнура округлились: «Совсем не в теме».
– Почему Кряж?
– Не знаю. Все так называют.
«Дома у самого спрошу», – решил Айнур.
– Тимка!
– Странный ты.
– Почему?
– Боишься, что собака потеряется. Собаки сами ищейки и охотники.
– Знаю, что не потеряется! Боюсь, что нападут другие собаки, а он позвать на помощь не сможет, лает тихо, то есть совсем не лает. Фазер думает, что ему связки подрезали.
– А-а-а, поэтому немтырь.
– Что за немтырь? Смешные словечки у тебя.
– Немтырь – значит немой, это не я придумала, а дед твой, – затараторила Софийка. – я разговариваю нормально, по-русски, это у тебя фазеры, симплы…
– Успокойся. Пошутил я.
– Сейчас вскачу на Грина – и хоп, хэй, ла-ла-лэй!
– Да ладно, хватит.
– Вон твой Тимошка… Тимка, иди сюда! – сердясь на себя за излишнюю вспыльчивость, позвала Софийка.
Тимошка, весело кидая хвост из стороны в сторону, бежал, перебирая могучими лапами, по бугристой тропке, вытоптанной между двумя заборами. Щенячье ликование, обуявшее его с начала прогулки, поулеглось, но радость продолжала кипеть и выплёскиваться, переполняя собачью душу. Наконец-то, без окрика хозяина, он мог заглянуть во все щели, пометить и обнюхать все углы, погонять по пути кошек, молча посочувствовать посаженным на цепь собакам…
– Тимошка! Ко мне! – приказал Айнур.
Пёс проскочил мимо, прямиком к шипящему гусаку. Радостно запрыгал, думая, что тот приглашает его играть. Странное сипение и размеры собаки заставили ретироваться лапчатого. Растопырив крылья, он торопливо убежал к другим гусям.
«Что за ходячие перья? – расстроился Тимошка. – И этот не хочет играть».
– Гулять только с ним буду, – сказал Айнур. – хороший защитник от гусаков.
– Пхих, гусей боится!..
– Смотри, – остановившись, закатал штанину Айнур, – не успел приехать, дедушкин гусь до синяка щипнул.