— Жребий бросали, — прошептал разведчик, пристально глядя на зеркальную пластину. — Кому первому смотреть. Чуть не передрались. Как они вообще уживаются⁈
Гедимин отодвинулся, выбирая более удобную точку для наблюдения, и тут же впился взглядом в зеркало — «Есть эффект!» Чёткое отражение Бронна было окружено слабым, едва заметным изжелта-зелёным свечением. Бронн, негромко пискнув, протянул зеркало следующему; существа тоже что-то заметили и сгрудились вокруг него, заглядывая в пластину. Изжелта-зелёное свечение стало ярче. Теперь Гедимин видел, что оно не расплывается бесформенной кляксой, а чётко очерчивает каждый силуэт — и что ширина у всех «ореолов» разная.
Из толпы Скогнов раздался недовольный визг, переходящий в шипение. Вепуат негромко что-то сказал. Бронны, помявшись, выпустили «зеркалоносителя» из толпы. Тот небрежным жестом сунул артефакт Скогну и шагнул в сомкнувшуюся «стаю». Вепуат пробормотал что-то себе под нос; Гедимин успел расслышать что-то про макак.
«На Броннах есть эффект. Но другого цвета. И они… они точно не огненные,» — сармат в растерянности смотрел на зеркало в руке Скогна. «И Скогны тоже. И на них… ага!»
Это свечение было синеватым — но не светлым и холодным, как эффект Черенкова, а более густым, насыщенным. «Тёмно-синий свет,» — Гедимин криво ухмыльнулся. «Тёмно-синий, и всё-таки — свет. Так и до чёрного дойдёт…»
Абориген — кто-то из поваров — пронзительно пискнул и сунул зеркало ближайшему «солдату». Ещё секунда — и «охранники» оттеснили «мирных» и столпились вокруг отражающей пластины, тыкая в неё когтями. «Они меряются ореолами,» — думал Гедимин, стараясь не мигать — веки уже устали. «Они тоже это видят… и, похоже, понимают, что это за штука. Или догадываются…»
Хассинельг тоже что-то сообразил — и, отступив на пару шагов, посмотрел на Скогнов через навершие посоха. По кромке белого кольца вспыхнуло узнаваемое тёмно-синее свечение. Гедимин ошалело мигнул.
Скогны, насмотревшись на себя, уже теснились вокруг Вепуата; почти всех «солдат» отодвинули подальше, несколько «мирных» и один воин о чём-то возбуждённо расспрашивали. Вепуат отвечал сдержанно, односложно и едва заметно щурился. Гедимин протянул руку за зеркалом, заглянул в него и пожал плечами. «Нам, как и нхельви, свечений не положено. Ну, тем лучше. Странный эффект… Назвать его эффектом Вепуата?»
— Сколько же у вас странных штук, — услышал он негромкий голос Хассинельга. — И как в них всё понамешано. У нас бы давно взорвалось. А вы берёте — и всё уживается мирно. Тут тебе и вода, и жизнь, и металл…
Гедимин мигнул.
— Стой! — он едва не схватил стража за плечо, но, опомнившись, отдёрнул руку. — Что за свечение там видно? У тебя на посохе такое же. Знаешь, что это?
Клешня на хвосте Хассинельга громко щёлкнула, заставив разбежавшихся было аборигенов обернуться и опять навострить уши. Гедимин подался в сторону. К нему уже подошёл Вепуат; из-под пластин его брони торчала почти поместившаяся ручка зеркала, и сармат порывался прикрыть её локтем — видимо, общее внимание к «новшеству» ему надоело.
— Вода так себя показывает, — ответил Хассинельг, озадаченно глядя на сарматов. — Слабая — тусклее, сильная — ярче. Но чтобы показывала в кристалле…
Он снова щёлкнул клешнёй, и рогатая голова качнулась от плеча к плечу — почти по-сарматски.
— Какая вода? — Вепуат придвинулся ближе и впился в существо взглядом. — У них с собой вода? Я проверял на воде — ничего такого не было.
— Зелёное и красное — тоже вода? — перебил его Гедимин, слабо надеющийся что-то понять. В голове не гудело — значит, в словах Хассинельга был какой-то смысл, вот только выражался он очень невнятно.
— Зелёное с желтизной? — уточнил страж; он смотрел на сарматов, наклонив голову набок — будто сам пытался что-то понять, но не получалось. — Это жизнь. А красное… где вы видели красное?
— Кейек, — ответил Вепуат, толкнув Гедимина локтем в бок. Тот и сам уже прикусил язык — голос Хассинельга резко изменился. «Да, он знает, что это за штука. Даже пытается нам объяснить. Но что такое в данном случае „вода“ и „жизнь“?»
— Красное — огонь, — сказал страж, немного успокоившись. — Вода, и огонь, и жизнь… Ещё будет серое с блеском. Как ульсена… Это ульсена там, под кристаллом, да?
Вепуат поспешно закивал.
— Ульсена. Нет, серого не видели. Где-то здесь можно его найти?
Посох в руке Хассинельга качнулся.
— Ищите в литейнях. Есть мастера металла, есть вещи металла. Тут, в твоей штуке, их четыре. Только эти четыре. И то — огонь и жизнь… А, знаю! Это же скорлупа из Сфена Огня?
Он протянул руку к высунувшейся части зеркала, и Вепуат, досадливо хмыкнув, снова засунул её под броню.
— Она, — подтвердил он. — Хассинельг, ты не мог бы говорить яснее? Металлические вещи в отражении не светятся.
— Да, — во взгляде стража читалось растущее недоумение. — Вещи металла — я сказал. А не металлические вещи.
Гедимин с тоской огляделся по сторонам. Голова не гудела, но мозг отчётливо искрил, пытаясь переварить то ли информацию, то ли бред, от которого испортился даже бредодетектор. «Где бы найти спеца по традициям? Вот явно речь о них. Как у металла могут быть свои вещи⁈»
— Тогда всё ясно, — сказал Хассинельг, додумавший какую-то свою мысль. — От ульсены — вода и металл, от скорлупы — жизнь и огонь. Но как вы их соединили? Такую смесь ещё придумать надо было… Хэсс! Так вы… вы ведь знали, что соединяете? Что там четыре такие стихии?
Теперь он придвинулся к сарматам и заглянул Вепуату в глаза. Тот мигнул.
— Мы не разбираемся в стихиях, — сказал он; перья на плечах вздыбились, выдавая настороженность. — Эти вещества подходили по качествам. Почему в зеркале из мифри… тхелена нет никаких свечений? Там другие стихии?
Хассинельг щёлкнул клешнёй. Он больше ничего не высматривал в глазах Вепуата — наоборот, подался назад и сам следил за сарматами с опаской.
— Тхелен всё поглощает. Ни одна стихия его не пересилит. У вас и из тхелена есть… Да-а. Равные Куэннам… — он едва заметно вздрогнул. — Очень много у вас разных штук. Осторожнее со стихиями!
— Стой… — начал было Гедимин, но там, где стоял страж, уже никого не было. Сармат покосился на мигнувший и погасший дозиметр и тяжело вздохнул.
— Вепуат, ты что-нибудь понял?
— Понял, что мы здорово его напугали, — помрачневший Вепуат разглядывал гравий под ногами. — Расспросить бы его ещё, когда успокоится… Что-то мне уже неохота давать эту технологию Скогнам. Да и с Сэта… не знаю, что выйдет.
— Думаешь, это опасно? — Гедимин взял в руки зеркальце, заглянул в отражающую поверхность и пожал плечами. «На вид безобиднейшая штука. Разве что порежешься, если разобьёшь. И то — необязательно.»
— Хотел бы я знать, — пробормотал Вепуат, отбирая у него артефакт. — На Земле я бы не сомневался. А здесь… кто знает.
Гедимин задумчиво сощурился на дальние холмы. Кроме «эффекта Вепуата», было ещё кое-что…
— Помнишь, оно отразило сгусток плазмы? — спросил он. — Мне таким поплавили броню. А зеркало даже не нагрелось. А это ведь не свет был…
— Это, видимо, был огонь, — кивнул Вепуат. — Хм-м… Думаешь, такой отражающий эффект может распространяться на… воду или жизнь?
Гедимин попытался представить себе отражённую жизнь. Мозг «потребовал» ведро ледяной воды. Сармат с тоской оглянулся на душевую. «Успею зайти до пересменки. Тут без охлаждения никак.»
— Спроси у Хассинельга, — сказал он вслух. — А я отойду ненадолго. Без меня он, может, не будет так пугаться…
…Даже короткие волосы сохли медленнее, чем безволосая кожа; «покрывало» воды на макушке постепенно высыхало, но пока ещё работало охладителем. Гедимин сидел, прислонившись к стене, и задумчиво перебирал намокшие камешки, семена и обломки костей. Металлических деталей среди них не было — может, поэтому сармату так плохо думалось.
«А ведь тут ещё есть день Металла,» — вяло шевельнулось в мозгу, и Гедимин поморщился. «И день Жизни… Что они, всё-таки, называют стихией? Какое-то определяющее понятие…»
Стены качнулись. Пара камешков, упав с ладони, закатилась в желобки водостоков. Сармат хотел поймать их, но здание встряхнуло ещё раз — и он, сжав в ладони всё, что осталось, вскочил на ноги. «Подземный толчок! Наружу, бегом!»
Он выкатился из проёма — и оказался распластанным на каменной волне. Гравий выгибался плавными гребнями, и на его волнах качались ангары, медленно уходящий в землю бронеход и недолепленная каменная скорлупа. Со всех сторон шуршало — мелкие камешки сыпались с обрыва. Ещё толчок, чуть сильнее прежних — и шатёр Вепуата с хрустом сложился и провалился внутрь.
Гедимин вскочил. Земля всколыхнулась ещё раз, потом снова — уже едва заметно.
— Вепуат! — он поддел края просевшего кожуха, заглянул внутрь. Сармата в шатре не было, как и его зверей, — даже жаровню он вынес на улицу, и она устояла на каменных волнах. Другая жаровня лежала на боку, но кейек из-под крышки не высыпался. Ещё три шатра оплыли и слегка просели — камни фундамента, не удержавшись, раскатились, опоры выскочили из гнёзд.
На окраине было тихо. Обогнув шатёр, Гедимин увидел, что аборигены сидят на волокушах. Все навесы были разобраны, шатры — заранее сложены, жаровни отодвинуты подальше от припасов. «Подготовились,» — сармат облегчённо вздохнул. «Да и мы могли бы. Предупреждали же…»
Резкая боль лезвием вошла под лопатку, и сармат едва не задохнулся. «Реактор!»
Защитный купол был на месте — ему-то землетрясение точно не могло повредить. Жёлтый круг, опоясывающий его основание, слегка расплылся. Гедимин, не тратя времени на шлюзы, вломился внутрь и остановился, глядя на каменные крышки. Обе стояли на местах; на массиве из спрессованного гравия не появилось ни трещины, только у его краёв «земля» как поднялась волнами, так и осталась.
— Гедимин? — Айзек, спокойно сидевший у пульта, растерянно оглянулся. — Что, уже смена?
— Землетрясение, — буркнул Гедимин, разворачиваясь к монитору. — Что реактор? Заглох?