Филк пожал плечами.
— Медики меня всего изрезали, — он передвинулся на матрасе и поморщился. — Ноги, руки, хребет… Тут и без камня было чему болеть. Теперь ещё и чешется.
— Главное, что ничего плохого не нашли, — сказал Вепуат. — Ну что, готов? Последний раз — и я от тебя отстану. И камень заберу.
— Что ж тебе на себе не экспериментировалось… — пробормотал филк, надрезая палец стеклянным лезвием. — Если только последний раз… Hasu!
Гедимин еле успел его подхватить — филка повело вбок, лезвие, судорожно сжатое, дёрнулось кверху, к его лицу, и чудом не вошло под подбородок. Мелкий сармат зашипел, сжимая изрезанные пальцы в кулаки. Он крепко зажмурился, на лице выступила испарина.
— Клади его! — велел Вепуат, подсовывая филку подушку под лопатки. Не успел Гедимин уложить его, как он зашевелился, вяло отмахиваясь от сарматов сжатыми кулаками, и медленно выпрямил пальцы, ошалело глядя на свои ладони. Размазанная кровь там была. Царапин — не было.
Когда Гедимин подобрал упавший камешек, ладонь почувствовала тепло. Красные прожилки между чёрных желваков стали чуть ярче и слегка заблестели. Вепуат, расстегнув комбинезон филка, рассматривал тоненькую белую полоску на бедре; на её краях ещё виднелись следы измазанного пластыря.
— Сработало, — медленно проговорил он, оглядываясь на Гедимина; его глаза светились. — Сработало! Ну-ка, ещё раз…
Не обращая внимания на протестующее шипение филка, он всадил ему в ногу коготь. Кровь брызнула на прижатый к коже камень. Рана схлопнулась, не успев открыться.
— Heta! — Гедимин с силой толкнул Вепуата в грудь. Отлетать и падать тут было негде, но на десяток сантиметров его отодвинуло — и филк, вырвавшись, успел выпрямиться и отскочить к двери.
— Тихо, тихо, — Вепуат миролюбиво выставил вперёд ладони. — Камень-то возьми. Теперь твой.
Филк сердито фыркнул.
— Экспериментатор, мать твоя колба! Чтоб я ещё раз согласился…
— Чего ты крысишься? — Вепуат пожал плечами. — Надо же было проверить наверняка. Не так уж это больно. Я же тебе не кости ломал…
Он внезапно замолчал и задумался. Гедимин ткнул его кулаком в грудь.
— Hetatza!
— Да чего вы оба… — Вепуат, досадливо щурясь, поднялся на ноги. — Ладно, как-нибудь выпадет случай проверить. Ты теперь камень носи с собой и подкармливай раз в неделю. А если поранишься — ты или кто-нибудь из ваших — попробуй обвести им рану. Потом расскажешь, что получилось.
Притихшие филки и набившиеся в барак аборигены провожали сарматов настороженными взглядами. Вепуат досадливо щурился.
— Сработало! — выдохнул он, повернувшись к Гедимину, едва они вышли из барака. — Нет, ты видел⁈
Сармат пожал плечами.
— Ускоренная регенерация, да. Но ему от неё плохо. Может, это вредно?
Вепуат недовольно хмыкнул.
— Было бы из чего выбирать! Представь — они тут, посреди Равнины, у местных из медиков одни шаманы, а из лекарств — ягоды курруи. И у кого-нибудь — перелом или рваная рана. Да будь тут нормальная медчасть или возможность её сделать, стал бы я возиться с этой ксенофауной⁈
Гедимин положил руку ему на плечо. Ему было неловко — слишком уж Вепуат разволновался. «Но от филка я вовремя его оттащил,» — думал он. «Биологи все со странностями.»
— Никому ничего не ломай, — сказал он вслух. — Эта штука вроде не всё лечит. Вдруг перестараешься, и она не справится.
Вепуат кивнул.
— Я не собирался его калечить. Не знаю, что там тебе померещилось, — пробормотал он. — Но — интересная ксенофауна, верно? Любопытные свойства.
Гедимин покачал головой.
— Не нравится мне симбиоз неизвестно с чем. Как животное может управлять чужой регенерацией? Ты, биолог, такое видел?
— Я так себе биолог, — отозвался Вепуат. — Без образования. А бывает всякое. Я пойду, наверное, в барак. Присмотрю за филком — вдруг ему станет хуже.
27 день Льда, месяц Кислоты. Равнина, Сфен Земли, долина Элид, Элидген — Сфен Огня
На стенах бункера за ночь выступил иней. Гедимин старался не дышать в сторону зеркал — их моментально затягивало испариной. Реактор заглушили ещё с вечера. Вентиляция гоняла внутри корпуса по кругу прогретый воздух. Этого пока хватало — жидкость в термометре не замёрзла.
Когда у входа в туннель оглушительно заскрежетало и завизжало, Гедимин бросился на помощь. Вдвоём сарматы крышку сдвинули — она не примёрзла, только слегка заиндевела по краям. Айзек быстро шмыгнул внутрь, жестом велел вернуть камень на место, шумно выдохнул и ухмыльнулся.
— А тут тепло! Пойдёшь наружу — респиратор закрой. А твой термометр льдом не разорвёт?
— Не должно, — отозвался Гедимин. Выходить наружу не хотелось — тут, у реактора, он был занят хоть чем-то осмысленным. Снаружи осмысленное занятие найти было труднее.
Стоило шагнуть на гравий — камень завизжал под ногой, — мелкие ледяные кристаллы облепили каждый обломок и крошились с громким треском, больше похожим на пронзительные вопли. «Минус шестьдесят» — сверился Гедимин с термометром, оглядываясь по сторонам. Лагерь накрыла мёртвая тишина.
Все здания, кроме барака филков, были закрыты наглухо; филкам оставили для вентиляции четыре приоткрытых лючка, и через них наружу просачивался свет. Внутри, если верить сигма-сканеру, температура держалась на уровне плюс двадцати пяти. Все спали, свернувшись в войлочных коконах и закопавшись в подстилки, только проснувшийся комендант пересчитывал запасы мыла. Считал он мерными трубками — полыми стеблями речной травы; их было четыре — на целый объём, на половину и на четверть. Гедимин, проследив за его манипуляциями, еле слышно хмыкнул. «Надо будет подарить ему весы. Вот закончим опыты…»
Он сделал несколько шагов по визжащему гравию — мимо ангаров, мимо бронехода, к разобранному лагерю. От шатров остались кольцевидные фундаменты, волокуши исчезли, где-то под слоем гравия лежали, сохраняя тепло, тягловые животные. Гедимин задумался было о том, как у них не вымерзают лёгкие, но вспомнил, что он не биолог и ничего умного не надумает.
Больше смотреть было не на что — разве что на небо в угловатых узорах, синих и чёрных по серебристому фону. Кто-то, не боящийся холода, «подвесил» на нём голограмму — маленькую красноватую луну, обгрызенную с края. Смотрелась она тут на редкость нелепо.
…На улице Гедимин пробыл дольше, чем собирался, — и, стоило войти в шлюзовую камеру, весь скафандр покрылся сперва инеем, а потом и водой. Кое-как отряхнувшись, сармат выбрался в лабораторный отсек.
— Видел? — Вепуат, обернувшись, кивнул на экран передатчика. — Я тут собрал все данные с дронов. Так и знал — все сойдутся к стекляшкам!
Гедимин заглянул в экран. Под сканирующим лучом был лабораторный шатёр, и знакомые очертания предметов то и дело исчезали за полосами характерной ряби. По шатру и вокруг него бродила несканируемая ксенофауна.
— Вот они где были, — пробормотал Гедимин, вспомнив вчерашний день и затвердевшую темноту. — Сколько их тут?
— Трудно сосчитать — их же не различишь, — ответил Вепуат. — Одновременно — пятеро-шестеро… а, вот немного седьмого. Нос или пальцы, скорее всего. Когда они движутся, даже силуэта не видно. А было бы любопытно — посмотреть на них, когда они… не очень дохлые.
Он перелистывал кадры записи, тыкая пальцем в каждый сместившийся предмет на столе. Гедимин думал о Сэта. От них на «сканах» оставались хотя бы силуэты. Икси под лучом превращались в бесформенную рябь.
— Ага! — Вепуат остановил промотку. Посреди кадра застыла широкая несимметричная кисть с двумя отстоящими пальцами. В них существо держало ножку стеклянной чаши. Остальные три пальца — толстые, с единственным суставом — заканчивались короткими широкими лезвиями. Существо держало их на отлёте, странно сложив кисть пополам, будто два пальца-захвата и три «клинка» были разными частями тела и соединялись в одну ладонь лишь формально.
— И вот эта чашка вечером стояла по-другому, — добавил Вепуат, перелистывая кадр. — Ага, вот он её ставит… и всё опять размыло. Не любят Икси быть на виду…
— Ничего себе когти, — пробормотал Гедимин, вспоминая исполосованный скафандр. — Это явно не для лазания по деревьям.
— Но и в добычу их не воткнёшь, — качнул головой Вепуат. — Это для скользящего удара. Оборонительное приспособление падальщика?
Гедимин, пожав плечами, полез под стол. Его странные твари и их биология занимали мало — пока не лезли к реактору. «Наполню тигель, и пусть плавится. Сделаю опоки… Значит, сто граммов, килограмм и десять килограммов. Десять граммов — делать или ни к чему? Ладно, сделаю. Может, в лаборатории пригодится.»
Не прошло и получаса возни с опоками, как Вепуат отложил передатчик и заглянул через плечо.
— Что тут у тебя? — он с любопытством смотрел на фигурные выемки в форме радиационного «трилистника». — Священный символ?
Гедимин поморщился.
— Сделаю гири. Из металла. Надоели камни. Форма — древняя, с ушком для захвата.
— Ядро Сатурна! — выдохнул Вепуат, радостно фыркнув. — Куэннский эталон веса? Что взял за основу?
— Килограмм, разумеется, — сердито ответил Гедимин, вспомнив свои попытки разобраться в местных системах весов. — Со своими традициями пусть аборигены маются. Килограмм, сто граммов, десять граммов. Мельче, думаю, ни к чему. До точной химии тут ещё тысячи лет. Десять килограммов сделаю. Это пригодится.
— Ядро Сатурна, — повторил Вепуат, глядя на него с непонятным восхищением. — Тебе помочь? Может, грузить чего или держать?
— Сиди тихо, — буркнул Гедимин, недовольно щурясь. «Ничего. На станции весы в любом случае пригодятся. Варить гзеш, мыло смешивать…»
…Рэссена, стёкшая в опоки, светила из-под убранного кожуха ярко-оранжевым, — миниатюрный, едва различимый шар, рядом — шарик с фалангу пальца, с целый палец, почти с ладонь… Треугольные и округлые вмятины — лепестки «трилистника» — охлаждались чуть хуже и светились жёлтым. Они были даже на самой микроскопической гирьке — Гедимин под радостное сопение Вепуата нанёс их на все весовые эталоны.