— Чего? — вскинулся Гедимин, выразительно поднимая руку. Вепуат резко качнул головой. Мимо расступившихся Джагулов прошёл переговорщик, на ходу подтягивая ремешки на маске.
Это был другой Джагул, не тот, что говорил с сарматами раньше; маску он надевал неумело, с завязками не справился и всё время придерживал отпадающую челюсть. Судя по очень недружелюбному взгляду одного из кочевников, первым переговорщиком был он, но вот сегодня маску у него отобрали. Гедимин приподнял руку и согнул пальцы — если что, защитное поле встанет мгновенно.
— Твой эшку-тэй? — Джагул показал растопыренными когтями на животных. — Ты учу охотник?
«Так вот как они называются,» — мелькнуло в голове Гедимина.
— Не мои. Трофейные, — отозвался Вепуат, стряхивая самок на заспинные перья и насильно пересаживая Сокола на плечо. Сытые «трилобиты» не сопротивлялись.
— Ты учу эшку-тэй, — сам себе ответил Джагул. — Хороший зверь. Так учу Джагул. Нет как Сагат. Хороший эшку.
От его взгляда и интонаций Гедимину вдруг стало не по себе — даже в груди кольнуло.
— Да, неплохая стая, — сдержанно ответил Вепуат. — Хоть и собрана из ошмётков. Ты тоже учишь… эшку-тэй?
Джагул опустил голову. Гедимин увидел, как его челюсти судорожно сжались, и шагнул вперёд, плечом прикрывая Вепуата. Тот сердито фыркнул.
— Учу тогда, — голос костяной маски остался ровным. — Много эшку. Теперь нет эшку-тэй. Нет летаю, нет охотник.
Вепуат слегка наклонил голову.
— Жаль твоих зверей. Как и зверя Хеллуг. Вот что бывает, когда за тебя думают Кьюссы. Их звери сейчас живы. Даже не болеют.
Джагул, резко обернувшись к сородичам, что-то прорычал и издал громкое шипение. Ему ответили нестройным рыком и рявканьем, но за оружие никто не взялся. Гедимин настороженно следил за ними, не зная, чего ждать. Рядом шуршали, делясь добычей, «трилобиты».
— Мой эшку болею, — отозвался переговорщик. — Нет летаю сегодня. Хороший день для охотник. Ты учу эшку, хорошо летаю.
Он отвернулся и потянул маску за ремешки, собираясь её снять. Мимо пронёсся дикий «трилобит», и Джагул, вскинувшись, проследил за ним долгим тоскливым взглядом. Гедимин сердито сощурился.
— Стой, — чуть повысил голос Вепуат. — У нас есть немного лекарства. Зверям я могу его дать. Где твои эшку?
Гедимин помянул про себя спаривание «макак». «И охота переводить флоний!»
Что-то заскреблось по его броне. Он сердито отмахнулся — «опять Чужак спутал хозяев!» — но скрежет не прекратился — кто-то елозил, пытаясь пристроиться на его наплечнике. Вепуат повернулся к нему и хрюкнул в респиратор.
— Гедимин, стой смирно!
Пристегнув все шлейки, он медленно приподнял руку, сжимая пальцы. Гедимин только и успел мигнуть, как с его плеча скатился шар защитного поля с диким «трилобитом» внутри. Вокруг зарычали оживившиеся Джагулы. Переговорщик, почти стянувший маску, рывком поддёрнул завязки.
— Не хочешь лечить своих зверей — наловил бы новых, — сказал Вепуат, закатывая хрюкающий шар в мешок. — Всё лучше, чем стоять тут. Мои полетали, с них хватит. Я пошёл.
…Не успели сарматы дойти до разлома, как из мешка раздалось хрюканье, переходящее в задушенный хрип и тут же срывающееся на вой. Вепуат, вполголоса помянув ядро Сатурна, сбросил тюк с плеча, вытряхнул содержимое, — наружу вывалились две самки, лениво расправляя крылья и настраиваясь на прыжок. Следом с утробным воем выкатился раздутый Сокол. Его спинные щитки поднимались и опускались с непрерывным треском, он выгнулся дугой, поднимаясь на краях панциря, и явно готовился к таранному удару. В прозрачном шаре защитного поля так же выл и выгибался дикий «трилобит».
— Мать моя колба! — выдохнул Вепуат, глядя на животных. Гедимин, на руки которого уже перебрались самки, только сердито сощурился.
— У нас второй самец.
— Отпусти, где летало, — отозвался Гедимин, глядя на попытки переевшего Сокола взлететь и протаранить шар. У него даже панцирь не выгибался, как надо, — его всё время перекашивало на один бок.
— Не пойдёт, — вздохнул Вепуат, оглядываясь на живой смерч. — Не очень ему там леталось. Заметил — его никто не ищет?
Гедимин покосился на «домашних» «трилобитов», потом — на тот же смерч далеко за хвостом сааг-туула.
— А кто должен? Спасательная экспедиция?
Вепуат, молча закатав Сокола в защитное поле и засунув в мешок, поднял дикого самца и, просунув в шар руку, ухватил его за основание хвоста.
— Молодая особь, возможно, этого года. Самая мелкая из моих… Гедимин, держи. Прицепи к броне, чтобы тепло внутрь шло. До шатра мы его донесём…
…Эшку-тэй тяжело повисли на стойке. Всех троих заметно раздуло. Они даже не выгибали, как обычно, тела, прикрывая головным щитком подбрюшье, — свисали со стойки вертикально, цепляясь крюками и выступами на морде. Вепуат, выждав, когда они притихнут, протянул руку к полусфере защитного поля, прижатой к груди Гедимина. Четвертый «трилобит» лежал там, свернувшись на скафандре сармата, и не подавал признаков жизни. Стоило Вепуату просунуть руку в полусферу, как Сокол загромыхал спинными щитками и придушенно захрипел. Существо под защитным полем мгновенно развернулось, заметалось, ударилось о броню и снова свернулось в клубок. Гедимин досадливо сощурился.
— В машину, под стол, в защитное поле, — буркнул он, отворачиваясь от «трилобитов». — А лучше — отнеси его обратно!
Вепуат молча качнул головой.
…На шум в лаборатории из соседнего отсека выглянул Гварза. Они с Вепуатом так и остались возиться с никчёмным зверьком. Гедимин высыпал из тигля ещё тёплый чёрный песок, сходил за новым сырьём, загрузил его, — сарматы на него даже не оглянулись. «Трилобит», засунутый в «вольер» под столом, распластался там, повиснув на брюшных крючках. Двое сарматов заглядывали под стол и вполголоса что-то обсуждали. Гедимин обогнул их и вышел в шлюз.
…Под столом в лабораторном шатре не было «трилобитов». Там лежал поддон со вчерашними образцами. Вечером сарматы измельчали рална-камень и добавляли его в расплавы; о пропорциях пока не заботились, Гедимин только настоял, чтобы везде они были одними и теми же.
«Чего там наобещали „эксперты“?» — сармат переставил поддон на стол и посмотрел на содержимое. Вепуат выдул примитивный пузырь с чуть вытянутым горлышком, даже дно не стал ни ровнять, ни сводить в конус. Рядом лежала кованая пластина — готовое лезвие с минимальной заточкой. С краю Гедимин оставил квадратный пласт красно-оранжевого гзеша — с виду совершенно обычного.
«Добавки ксеносульфидов я вижу. А вот новая примесь себя не показывает,» — подумал сармат, растягивая пласт за края. На ощупь гзеш не отличался от стандартного ксеносульфидного, — из такого частично делали комбинезоны, из такого же, но пористого, с органическим волокном, — нижнюю одежду. «Эластичность в норме. Прочность…»
Он напряг мышцы, пытаясь разорвать образец. Гзеш уже перестал тянуться, но пласт оставался непрозрачным, и предполагаемая линия разрыва даже не посветлела. Сармат приложил ещё усилие — руки не сдвинулись ни на миллиметр. Досадливо хмыкнув, он бросил пласт на стол и выдвинул ящик с грузами. «А теперь — то же, но с замерами и под запись.»
Гзеш всё-таки лопнул — под двойной максимальной нагрузкой. Прикрепляя очередной подвес, Гедимин косился на мешок с камешками с нарастающим уважением. «Ага. Удвоенная прочность на разрыв. Пригодится для тросов. Теперь проверим на истирание…»
Проверка на истирание была механизирована — цилиндр с мелкими камнями пристегнули к поршневой машине, и она трясла его без участия Гедимина. Сармат засунул внутрь образец, закрепил крышку и повернулся к стеклянному пузырю.
Стеклянная чешуйка откололась с первого удара. На тонкой стенке проступила трещина. Гедимин без особого разочарования отставил образец в сторону. «Для такого материала — неплохо. Обычное уже раскололось бы. Интересно, что покажет металл. На ковке и заточке вёл себя штатно…»
Взглянув на кованую пластину, он растерянно мигнул. Обе её кромки были одинаковыми, без следов обработки. Гедимин поднял её из поддона, поднёс к свету. Заточки не было.
«Забыл вчера, что ли?» — сармат досадливо сощурился, глядя на синий металл. «Не должен был. Вон, в журнале — „одна кромка заточена“… Записал, но не сделал? Странно.»
Затачивать рэссеновые изделия на местных камнях было занятием нудным и требующим постоянного внимания. Гедимин остановился, придав изделию минимальную остроту — всё равно ничего, кроме пары опытов и быстрой переплавки, его не ждало. Закрепляя «нож» для проверки на излом, он случайно взглянул на стеклянный пузырь — и растерянно мигнул. «Трещина с этого края была? Развернул не тем боком?»
Трещина на стекле ещё просматривалась — с той стороны, где Гедимин её и искал — только сократилась вдвое и превратилась из сквозного разлома в поверхностный надкол. Ещё раз мигнув, сармат схватился за сигма-сканер — и увидел, как аморфная стеклянная масса медленно затягивает трещину, наплывая с двух сторон. Надколотая стенка снова округлялась; она стала тоньше — материала не хватало на прежнюю толщину — но постепенно приобретала старую форму.
— Мать моя пробирка, — еле слышно прошептал Гедимин, переворачивая пузырь и прикладывая к надколотому участку отлетевшую стеклянную чешуйку. «Прирастёт?»
Видимо, вещество «опознало» свой фрагмент — через пару секунд стеклянные ложноножки потянулись друг другу навстречу. Гедимин завороженно наблюдал, как осколок врастает в поверхность сосуда. За пятнадцать минут трещина полностью закрылась; сигма-сканер ещё «видел» неоднородность, но она постепенно сглаживалась.
— Любопытное свойство… — Гедимин протянул руку, останавливая цилиндр с камешками, и вытряхнул содержимое в поддон. Вместе с обломками, постепенно стачивающимися друг о друга и об испытуемые материалы, вывалился надорванный кусок «ткани». На нём было много царапин и проколов, но он ещё не развалился на клочки — и это был хороший результат.
«Посмотрим…» — он еле успел направить сканер на «тряпку». Пластичный гзеш затягивал повреждения стремительно — только видно было, как «вскипает» поверхность, чтобы снова разгладиться. Гедимин сложил надорванные края; когда он отвёл руку, они уже держались друг за друга вытянутыми «ложноножками», а из разделённых фрагментов прорастали новые.