— А ничего получилось, — негромко сказал Вепуат; он тоже стоял посреди коридора и следил за двумя группами «учеников» одновременно. — Скогны довольны. Завтра покажем всё это Сэта — может, что-то добавят.
Гедимин сердито фыркнул.
— Эти печи выдают две тысячи градусов. Тут только висюлек не хватало!
— Они асбестовые, — Вепуат еле слышно хмыкнул. — И висят только там, где ты разрешил.
— В своей литейне они цацки не вешают, — буркнул Гедимин и тут же вспомнил красные и белые ленты, свисающие с деталей конструкции. — И на стенах не малюют.
Вепуат ухмыльнулся.
— Потому что у Куэннов и так везде узоры. Не, я помню, что не узоры — но выглядят они так. И то — там висят ленты и камни. Не, нормально получилось. И никому не мешает. Хорошо, когда потолки высокие!
«Интересно, что получится из моей плавки,» — думал Гедимин, глядя, как Скогны нагревают почти готовую чашку до жёлтого свечения. Один конец ручки успели закрепить, второй остыл, свисая с заготовки, и греть пришлось всё вместе. Под встревоженный писк последняя стеклянная лента прижалась раскалённым краем к чаше и выгнулась почти ровной дугой. Скогны заверещали.
— Опять завтра полдня потеряем, — пробормотал Гедимин. — Тебя, надеюсь, не потащат.
Вепуат мигнул.
— Куда?.. А, за трубками… Думаешь, всё получится?
— Всё — не всё, а забрать надо, — буркнул сармат. — В крайнем случае на базе переплавим.
Он думал, не напутал ли Шесек с редкоиспользуемыми режимами работы, примет ли установка самолепный «чертёж», насколько равномерно перемешаются вещества в расплаве, и умеет ли Куэннская «литейная станция» вообще работать со стеклоподобными материалами. Ничего приятного в этих мыслях не было. Иногда к ним добавлялись другие — о предстоящей поездке в Синви и о дурацких висюльках над головой. «Чтоб их все, эти традиции…» — сармат тяжело вздохнул.
…Кто-то сбегал за намоченными подстилками, их растянули за края, по центру положили ещё горячие чаши и так понесли. Густой синий пар, сдуваемый ветром, тянулся за каждой группой «носильщиков», как хвост за кометой. Пропустив последних аборигенов, Гедимин оглянулся на пустой цех, покосился на потолок, поморщился и вышел за дверь.
— Дим-мин! — к нему, не успевшему ещё закрыть за собой ворота, шагнул страж. С ним был встревоженный филк с отстёгнутым шлемом и один из Скогнов-«солдат». Вепуат, свернувший было в сторону от ангара, резко выдохнул и двинулся к ним.
— Что? Авария?
— Вот где Вепу-а, — Корген звякнул спинными шипами. — Дим-мин, не тревожься. Это к Вепу-а пришли.
…Джагул сидел, подвернув под себя ноги и полу длинной одежды, посреди предбанника душевой. У стены, под присмотром двоих Скогнов, лежала горка цацек, накрытая широким костяным ножом — или, скорее, пилой с зубчатой кромкой из миниатюрных каменных лезвий. На коленях Джагул держал костяную маску. В мешке рядом с ним просматривалось что-то круглое с выступами по бокам. Корген подошёл к пленнику, легонько подтолкнул его посохом и встал рядом, почти вплотную. Джагул, огрызнувшись, поднялся на ноги. «Дрессировщик,» — опознал его Гедимин по кожаным браслетам и широкому оплечью. «Он-то что тут забыл?»
— Там что, эшку-тэй? — Вепуат, едва скользнув взглядом по пленному, уставился на мешок. Существо внутри туго свернулось и не подавало признаков жизни. Гедимин покосился на термометр — в душевой, открытой нараспашку неизвестно сколько времени, температура сравнялась с уличной.
— Эшку, — подтвердил Джагул, справившийся наконец с завязками «автопереводчика». — Ты вчера говорю — меняюсь. Я прихожу. Карлик лезу в чужой дело. Колючий шкура меня хватаю. Нет убиваю — везение.
Вепуат сдержанно хмыкнул.
— Вы со стражами не ладите. А ты не ребёнок, чтобы этого не знать. Гедимин! Где у нас тепло и… не секретно?
Гедимин подумал о лабораторном шатре («Этого не хватало!»), о передвижной лаборатории («Чего⁈»), о шатре Вепуата («Зверьё передерётся, там же два самца…») — и, на секунду прикрыв глаза, помянул про себя спаривание «макак».
— Горячий цех, — буркнул он. — Тащи всех туда.
…Дикаря Вепуат усадил на плечо, на подогреваемые пластины, и закатал в защитное поле. Когда он перешагнул порог цеха, существо шевелилось, высовывало хоботок и наполовину выпускало крылья. Вепуат перевесил его на пустую стойку для инструментов и встал рядом. Джагула с мешком привёл страж, крепко держа металлическими когтями за наплечник. Пришелец недобро щерился, но вырваться не пытался.
— Карлик всегда лезу в чужой дело, — сказал он, заглядывая в мешок — там что-то шевельнулось. — Самка быстро отогреваюсь. Скоро она летаю.
— Не торопи её, — кивнул Вепуат, переглядываясь с Гедимином. Тот, вполглаза наблюдая за Джагулом, недовольно щурился на Коргена. Страж, растопыривший наспинные шипы, занимал слишком много места — и из открытого шлюза уходить никуда не собирался.
Дикарь, что-то учуяв, вытянул крылья и вскинул хоботок. Рёв пронёсся по длинному ангару, отражаясь от изгибов потолка. Мешок в руках у Джагула подпрыгнул и упал на пол. Существо, вылетевшее из него, заметалось было, но кочевник перехватил шлейки и прижал его к предплечью.
— Она хорошо летаю, — Джагул, ухватившись за длинный шнур, выпустил шлейки. «Трилобит» промчался мимо печей и распластался на закрытых воротах склада, выгибая крылья. Джагул щёлкнул языком, и животное снова пересекло ангар и село на подставленную руку.
— Ты хочу меняюсь? Этот самка на твой самец? — Джагул перехватил «трилобита» за голову и хвост и несколько раз повернул, показывая Вепуату что-то на боках и брюшном панцире. — Хороший зверь раньше. После болезнь — хуже.
Вепуат снял Дикаря со стойки. Тот больше не трубил, хотя хоботок полностью не втягивал, и странно раскачивал головным щитком. Вепуат щёлкнул когтем по броне. «Трилобит» сорвался с неподвижной руки и повис на воротах склада. Второй щелчок вернул его на руку, и Вепуат быстро сунул ему клочок мяса.
— Он без верёвка? — Джагул шумно втянул воздух. Вепуат качнул головой.
— Не люблю лишних верёвок. Путаются. Он здоров, крепок… Обучен мало, но на руку садится. В мешок его не пихай, а шнуры — на твоё усмотрение.
Корген с протяжным горловым рычанием разжал когти. Джагул ощерился на него, но тут же отвернулся и, крепко держа «трилобита» за шлейки, двинулся к Вепуату.
— Странный камень, — сказал он, глядя вверх, на цветные «лампы». — Никогда нет вижу такой. Как ты это называю?
Вепуат забрал шлейки из его руки и щелчком перегнал самку на свободное плечо. По второму щелчку Дикарь перепрыгнул на оплечье Джагула, и тот, вздрогнув, вцепился когтями в шлейки. «Трилобит» затрещал спинными щитками, но его держали крепко.
— Это не камень, — Вепуат покосился на «лампы». — Это сплав стекла и церы. Красиво.
— Стекло? — уши Джагула встали торчком, их кончики задрожали. — Огонь-пузырь? Про этот вещь говорю Джегех? Это он вижу? Огонь-пузырь… странный вещь! Как он так делаю?
Гедимин подавил раздражённый вздох.
— Вепуат, забирай своего «трилобита», и идём уже, — буркнул он, недовольно щурясь на Джагула. — И этот… кочевник пусть идёт в своё стойбище.
— Погоди, — Вепуат, пересадив самку на пустую стойку, подошёл к печи. — Немного расплава у меня под рукой. Пусть смотрит, вреда от этого не будет.
Шипы Коргена громко зазвенели, ударившись о стены — он растопырил их ещё сильнее, хотя, казалось, было некуда. Гедимин осторожно сместил сопло сфалта чуть вперёд. «Если что, шипы, наверное, поплавятся. Печи не задеть бы…»
От яркого света из-за отодвинутой заслонки «трилобиты» захрюкали и подались в сторону от источника жара — но не улетели, даже отвязанная самка. Основной поток раскалённого воздуха шёл кверху, не задевая вставших у горна. Вепуат взял в руки подвернувшуюся трубку и, не обращая внимания на Джагула, заглянул в печь. Расплава в конусе было немного; сармат собрал его одним движением и дунул, растягивая тонкую радужную плёнку. Джагул шумно выдохнул, в его груди зарокотало. Вепуат снова смял перетянутый шар и подул ещё раз. Дно, сплющенное черпаком, сошлось в тонкий конус, верх раздулся и округлился, узкое горло растянулось в одну сторону, образуя носик. Сосуд снова скрылся в печи и вернулся, пожелтев от жара; штырь, коснувшись его бока, сморщил стекло, нарушая симметрию, и смял стенку в подобие ручки. Вепуат ещё раз нагрел странную «пробирку», выгнул вторую ручку и, чуть подогрев лезвие, отсёк горловину от трубки. Сосуд, дымясь, опустился на поддон.
— Стекло хорошо меняет форму, — сказал Вепуат, закрывая печь. — Но работать с ним надо уметь. Осторожно!
Джагул, протянувший было руку к раскалённому сосуду, с глухим рявканьем её отдернул.
— Зачем ты это показываю? — спросил он, тяжело дыша; его уши дрожали. — Ты хочу меняюсь?
— Нет, — отозвался Вепуат. — Это для тех, кто с нами в мире. И не вредит нашему городу. Ваши бродят где-то рядом? Крикни им — пусть заберут тебя с обрыва. Эшку-тэй боятся холода. Чем меньше Дикарь будет на улице, тем лучше.
Корген, выразительно лязгнув шипами, развернул Джагула к двери. Вепуат зажмурился и на секунду замер. Гедимин настороженно следил за ним, слушая протяжный вой и рявканье из-за ангара. Кто-то из Скогнов — или, возможно, Броннов — пронзительно взвизгнул. Ему ответил Корген. Потом все звуки заглушил гулкий протяжный вздох — к обрыву приближался «живой крейсер».
Джагул уходил молча, с крепко сжатыми челюстями, повесив маску-переводчик за плечо и прикрыв свернувшегося Дикаря краем одежды. Вепуат пристально следил за ним, пока он не исчез под щитком гигантского панциря, и сааг-туул с протяжным вздохом не опустил передние лапы на дно долины и не развернулся к соседнему обрыву, готовясь затащить на него массивное туловище. Под его панцирем что-то затрубило и тут же смолкло. Вепуат сочувственно хмыкнул.
— Не хотел я его им отдавать… Надеюсь, его не будут пихать в мешок.
Кто-то, нарочито тяжело ступая, остановился рядом с сарматами.
— Итак, эту фауну всё же можно сбыть с рук, — услышал Гедимин задумчивый голос Кенена Гварзы. — Не выяснял, сколько стоит твой зверинец в более… полезном эквиваленте?