— Мастер Хеттийиррн? — бригадир литейщиков шагнул навстречу. — Ты не сказал ждать тебя, и мы уже закончили…
— Ну и хорошо, — Гедимин, приняв самый дружелюбный вид, пожал плечами и попытался улыбнуться. — Работа вам уже знакома. Я видел новые отливки — они не хуже вчерашних. Когда проверяли опоки, видели трещины или каверны? Надо за ними следить — этот материал вам не очень знаком…
— Мы знаем лепной камень, — отозвался Ут’таркех, покрываясь красными пятнами. — Кьюссы раньше привозили такие опоки для своих дел. Любой камень крошится в лаве, но этот всегда держался долго.
— Посмотри на опоки своим проницающим глазом, — подал голос другой литейщик; судя по раздражённому виду, формы перед работой проверял именно он. — Наши глаза не видят изъянов.
«Верно,» — Гедимин поднял сигма-сканер и удивлённо мигнул на раздавшееся со всех сторон шипение. «У тектона высокая термостойкость, но такую нагрузку ему никто не давал. Если из кьюсских опок ни одна не уцелела, видимо, изъяны в них были…»
Вспышка за спиной угасла далеко не сразу — Гедимин успел опустить прибор, обернуться и удивлённо мигнуть.
— Мастер Хеттийиррн, жрец Пламени… — один из прибывших двинулся вперёд, другой чуть задержался, остальные не тронулись с места. Нового главного жреца Гедимин узнал по регалиям; у второго существа тоже хватало цацек — преимущественно из переплетённых серебристых и белых шнуров, металла и цветной бахромы.
— Угу, — отозвался Гедимин, настороженно глядя на чужаков. — Что случилось?
Двое переглянулись. Из-за плеча сармата выдвинулся Ут’таркех; красные пятна вдоль его шеи слились в широкие полосы.
— Рассказывают, Равные Куэннам говорили сегодня с карликами, — жрец чуть наклонил голову, искоса глядя на второго пришельца. — Ушли с рудой, но ничего не привезли обратно. Даже карликам не сломать Куэннские печи, — видно, работа сделана. Ты пришёл сказать Ут’таркеху, что он больше не нужен Пламени?
Литейщик вздрогнул и медленно сжал кулаки. Багровые полосы проступили на руках. Гедимин ошалело мигнул. «Да твоё-то какое дело до литеен⁈ Гребучие жрецы, лезут в каждую дыру…»
— Хотел бы — сказал бы сразу, — сармат недобро сощурился. — У Ут’таркеха ещё гора работы, а будет и того больше.
Краем глаза он видел, как багровая полоса от локтя до запястья желтеет по краям и медленно тает.
— Радостно слышать, — сказал жрец. — Что карлики не превзошли нас, даже и с Куэннскими печами. Но всё же говорят, что наша работа не так хороша. Что ты недоволен и подолгу вынужден исправлять огрехи, сидя в доме стекла…
Гедимин тяжело вздохнул.
— Ты теперь главный жрец? А ты — кто-то из вождей? — он взглянул на чужака в бахроме. — Вы вдвоём можете приказать Кут’тайри заткнуться? Не лезть не в своё дело и не таскать сплетни? Вы его выгнали, разве нет? Какого метеороида вы теперь его слушаете⁈
— Ты сам поставил его рядом с Пламенем, — спокойно ответил жрец. — И рядом с собой, под своей рукой. Кто ещё может сказать нам о делах Пламени? А приказать ему не может никто в Шакхе, и ты об этом сам говоришь — мы его выгнали. Суди его сам… а лучше скажи — его речи правдивы?
Гедимин стиснул зубы. «До чего не люблю врать…»
— Я сказал — Ут’таркех работает хорошо. Так хорошо, как может. Оставь его в покое.
Чужак в бахроме шумно выдохнул и поднял вибриссы.
— Это твои слова. Но если он тебя не подвёл, зачем ты ищешь Тайсутту? Он рвётся к работе Ут’таркеха, да и не он один, — но если справляется Ут’таркех, и в замене нет нужды…
Гедимин мигнул. «Хотел бы я слышать, чего им наболтал Кут’тайри… Чем бы его огреть для включения мозгов? Кулаком или сразу плазмой?»
— Кут’тайри не понимает простейших слов, а рвётся пересказывать, — он выразительно поморщился. — Я не говорил про замену. Я говорил, что работы много, а бригада Ут’таркеха одна. Если часть литья возьмёт на себя Тайсутту, дело пойдёт быстрее.
«Теперь-то они должны успоко…» — мысль оборвалась на полуслове. Ут’таркех уже стоял в кольце литейщиков; теперь он двинулся вперёд, и Гедимин увидел, что он окутан красным пламенем.
— Я не понимаю уже ничего, — мрачно сказал Сэта. — Если бы Пламя меня отвергло — и то было бы проще. Ты говоришь — отдать мою работу Тайсутту? Разве не ты дал этот знак мне, а не ему?
Он сжал в кулаке стеклянный «трилистник». Гедимин изумлённо мигнул.
— У тебя его не отбирают. Я сказал…
Чужак в бахроме шумно выдохнул, приоткрыв пасть, и за острыми зубами сверкнул красный свет.
— Я — рука Шакхи. Послушай меня. В моём совете один литейщик. Сейчас он — тот, кого признало достойным молодое Пламя. Второго такого не будет.
— Оно признало меня, — Ут’таркех протянул к Гедимину когтистую руку, покрытую огненными языками. — Никого больше. Можешь отдать мой знак Тайсутту — это твоя воля, я не буду спорить. Пусть тогда работает он. Я не скажу о Тайсутту ничего плохого…
Гедимин открыл было рот, но тут же захлопнул, едва не прикусив язык. Глаза сошлись в узкие щели. «Гедимин, ты идиот. Опять влез по уши в традиции. Литейщик Пламени — лучший. У него пост в их совете. Двоих таких быть не может. Или один, или другой. Этот пост на двоих не делится.»
— Мастер Хеттийиррн… — подал голос жрец, настойчиво отодвигая «руку Шакхи» за спину. Гедимин поморщился. «Традиции. Собрать бы их все да в ядерный могильник!»
— Ут’таркех, иди работать, — развернулся он к литейщику. — Никто у тебя ничего не отберёт. Будешь единственным в совете. И вы, двое, идите работать. В литейне от вас проку мало.
Сэта-вождь приподнял руку в незнакомом жесте.
— Это твои слова. Надо бы запомнить, что Кут’тайри ещё плохо понимает их. Ут’таркех, ты слышал хорошо?
Литейщик прижал руки к груди и низко склонил голову. Красное свечение вдоль гривы медленно сменялось белым.
— Меньше всего мы хотели тебя разгневать, мастер Хеттийиррн, — жрец тоже наклонил голову и слегка подался назад. — Мы лишь хотели узнать, чего желает Пламя. Только ты верно понимаешь его волю. Да горит оно вечно!
Красная вспышка слизнула и его, и «руку Шакхи», и их безмолвных спутников. Гедимин остался посреди раскалённой литейни. Рабочие неслышно разбежались по террасам. Ут’таркех глядел на опоки, сжимая «трилистник» в дрожащем кулаке. На когтях вспыхивали искры.
— Не знал, что это для вас так важно, — Гедимин криво ухмыльнулся. — Я думал, это работа, а не… священный ритуал. От тебя отстанут?
Литейщик покосился на него и странно ухмыльнулся.
— Что-то, связанное с Пламенем, питающим Равнину, может быть неважным?.. И рука Шакхи, и хранитель её жара слышали твои слова. Тут много достойных мастеров, но они не прикоснутся к этому знаку. И даже пытаться не будут. Пока ты не скажешь, что я подвёл тебя…
Гедимин резко качнул головой.
— Хорошо бы всем успокоиться, — пробормотал он, угрюмо щурясь. — Хорошо ещё, всё это было не перед плавкой.
…Тёмно-синяя стружка длинными спиралями падала в контейнер. Гедимин снимал лишний миллиметр металла и искоса поглядывал на закрытую дверь. Выходил Кут’тайри на связь с сородичами или нет, сармат не знал — но этим вечером жрец сидел на удивление тихо.
27 день Кислоты, месяц Мрака. Равнина, Сфен Земли, долина Элид, Элидген — Сфен Огня, город Шакха
— Прогноз на завтра видел? Опять весь день сидим по норам, — Вепуат, не оборачиваясь, дёрнул оперённым плечом. Гедимин, перешагнув порог душевой, угрюмо сощурился.
— Что на этот раз?
— Затмение, — невесело хмыкнул Вепуат, наматывая на руку шлейки. Четыре панцирных «дирижабля» висели над ним, едва заметно шевеля высунутыми кончиками крыльев. Больше никаких признаков жизни Гедимин не заметил.
— Опять эти… падальщики? — сармат поморщился. — Ещё один день насмарку.
Вепуат сочувственно хмыкнул.
— Тебя что, не предупредили? Всякие там поддоны мазать церой, собирать кейек…
— Цера кончилась, — отозвался Гедимин, снимая со стены шланг. — А кейек… В цеху был? Там из печей ещё не выгребли?
Вепуат качнул головой.
— Вечером. Гварза сказал — до утра он не нужен, так что успеется.
Он перевернул неподвижного «трилобита» брюхом кверху и тронул согнутые «лапы». Жёсткий крюк вяло щёлкнул в воздухе.
— На пищу уже не реагируют. Немного искупал их…
Он стёр с панциря «трилобита» последние капли и уложил животное в мешок с отверстиями. Существо не сопротивлялось, только крылья, коснувшись плотной ткани, втянулись до упора.
…Недоделанный «хвост» жилого барака лежал между ним и душевой; его торец с зияющим в нём проломом с двух сторон освещали фонари. Основную форму ему уже придали, внутренние полости проделали и даже вытянули и согнули две кромки, из которых после их сращивания должен был получиться пол. Сейчас постройка была похожа на обломок каменного корабля со складчатым килем и развороченной палубой.
— Завтра доде… а, ядро Сатурна! Завтра точно не доделают, — Вепуат досадливо сощурился и опустил фонарь. — А послезавтра?
Гедимин только пожал плечами.
— Приползут — отправлю их доделывать. Гарантий никаких, сам знаешь.
…С тех пор, как Гедимин в последний раз заходил в барак, на пожелтевшей шкуре-свитке прибавилось строчек. Рядом с той, что стояла под номером 28, был нарисован жирный восклицательный знак.
— Завтра — никаких хождений, — буркнул комендант, выглянув на минуту из отсека, и смерил Гедимина выразительным взглядом. — Приказ командира.
— Какого из них? — вяло спросил Гедимин. Настроения спорить у него не было, но филк жаждал общения, и удержаться было трудно.
Дасьен выразительно фыркнул.
— Ты-то сам себе командир! Только завтрашним тварям всё равно, кого жрать. Они тебя не спросят.
— Между прочим, с утра никакой опасности не будет, — повысил голос Вепуат, отошедший на десяток метров по коридору, но прекрасно расслышавший каждое слово. — Спокойно можно идти за рудой. Не я виноват, что выработка такая низкая!
Комендант — и ещё двое филков, выглянувших из пищеблока — вздрогнул, сверкнул глазами на Гедимина и набрал воздуху в грудь. Сармат, досадливо хмыкнув, шагнул к двери. В следующую секунду он был снаружи, смотрел, как дверная створка уходит в паз, и слушал отдалённые возгласы, бурчание и фырканье. Кенен Гварза, поднятый по тревоге, перехватил Вепуата и теперь его отчитывал, комендант громко возмущался, сборщикам красно-жёлтого камня тоже было что сказать. Гедимин молча стоял у барака, щурился в темноту, сканировал подземные полости и про себя пересчитывал изготовленные фонари, стационарные светильники и запасы кейека. «Надо будет задействовать отражатели. Расставить по периметру, внутрь — горячие осколки. Так будет и ярче, и жарче. Боятся ли падальщики высокой температуры?»