Вепуата передёрнуло.
— Давай назад, — он шагнул к обросшей инеем двери. — Пора уходить. Слишком тут холодно.
— Кровяной камень, — напомнил Гедимин. Вепуат дёрнул плечом.
— Скорее всего, погиб. Он любит жару, а тут минус сорок. Без толку тут рыться, Гедимин. Пойдём, пока сами не примёрзли.
Проходя через комнату с разбросанным кейеком, Гедимин замедлил шаг. Он помнил, где какой камешек лежал, — только так и удалось отличить осколок, привезённый из Корней Огня, от тех, что провалялись тут несколько веков. Гедимин подобрал всё, до чего дотянулся, ссыпал в один карман и ускорил шаг. «Вепуат прав. Пора уходить. Мне тут тоже не по себе.»
…Воздух наверху казался горячим, а свет — обжигающе ярким. Гедимин оглянулся на шахту, но Вепуат уже спешил вниз по склону, громыхая безжизненными крыльями. Джагулы — и даже их зверь — заметили его и зашевелились. Животное приподняло голову, дёрнуло хвостом, дробя подвернувшиеся валуны, и протяжно заскрипело.
— Поднимайся, — поторопил Гедимина Вепуат, протягивая ему руку с выступа брони. Сааг-туул уже привстал на всех лапах. Скрип стал громче.
— Что внизу? — крикнул с загривка кто-то из погонщиков. Они все собрались там с шестами наготове и встревоженно озирались по сторонам.
— Холодно, — отозвался Вепуат, отодвигая «крышку» ближайшего «люка». — Лезь сюда, Гедимин. Погреемся. Уходим!
Спорить никто не стал. Сааг-туул с места перешёл на трусцу. Забираясь в «отсек», Гедимин слышал за спиной облегчённые вздохи и угрюмое бормотание — что-то про холод и пепел.
В «отсеках» трясло чуть меньше. Вепуат, цепляясь за стены, выбрался в жилую «камеру» и шумно выдохнул.
— Что на твоём дозиметре?
Гедимин взглянул на прибор и сдержанно хмыкнул.
— От нуля недалеко. Но хоть не минус десять. Не надо было там лазать с открытыми висками.
Вепуат тронул шлем и поморщился.
— Знаешь… Там, где воет сирена, уши лучше не затыкать.
Он к чему-то прислушался и едва заметно ухмыльнулся.
— Пойдём в мастерскую. Пока всем не до нас, я кое-что проверю.
…Едва приоткрыв карман, Гедимин почувствовал тепло. От камешков, вытряхнутых на ладонь, тянуло жаром. Все обломки, ещё недавно чёрные и холодные, побагровели и тускло светились — и с каждой минутой нагрев усиливался. Гедимин разделил их, разложил по углублениям «стены», — жар немного ослаб, но остывать камни не собирались. Сармат не сразу вспомнил, где из них какой — но два точно были принесены из мёртвого города.
— Кейек отогрелся, — сказал Гедимин, поворачиваясь к Вепуату. Тот, растянув на штырях почти невидимую «сетку», по миллиметру её сканировал.
— Быстро он, — сказал разведчик, не оборачиваясь. — Ну, я так и думал. Какая-то штука в самом городе. За его пределами её нет. Правильно местные туда не лазят. Хорошего от неё ждать не приходится.
«Штука…» — Гедимин поморщился. Дозиметр и сигма-сканер «оттаяли» ещё раньше кейека — прямо у шахты, не успел сармат и шагу от неё сделать. «Там что-то фонило. Но почему-то в минус. Или так влияло на прибор, что он этот минус выдавал. А десять кьюгенов были реальными. Сильнейший фон… а проб мы, считай, не взяли.»
Он направил сигма-сканер на ступни, потом — на неразличимый след, оставленный в коридоре. «Чисто. Отряхнулся на ходу. А надо было взять пробы…»
— Ничего не понимаю, — пробормотал Вепуат, глядя на свисающий со стены мицелий. Нити колыхались на сквозняке — он был слабым, но и они почти ничего не весили.
— Растянуть его под защитным полем? — предложил Гедимин. — Лабораторного стекла у нас всё равно нет.
Вепуат растерянно хмыкнул.
— Да нет, всё видно. И всё равно — непонятно. Эта структура… она ведь от живой ничем не отличается. Никаких деформаций…
Гедимин пожал плечами.
— Прочная. Как кости. Они тоже не отличаются.
Вепуат невесело усмехнулся.
— Вот и видно, что ты не биолог. Кости — ещё как отличаются. А эта штука… Одолжи сканер. У тебя увеличение сильнее.
…Со «штукой» Вепуат возился уже второй час. Гедимин успел высунуться наверх и убедиться, что сааг-туул не замедлил ход. Урджен, заметив шевеление на броне, подошёл, настороженно глядя на сармата.
— Согрелся?
Гедимин кивнул.
— Что-нибудь странное тут было, когда мы ходили? Зверь чего-то испугался.
Урджен угрюмо оскалился.
— Так близко к городу пепла! Только ты туда и мог полезть. Обратно пойдём другой дорогой!
…Мицелий, снова свёрнутый в клубок, лежал в колбе, намотавшись на осколок кейека. Вепуат пристраивал её над «конфоркой» печи. Оглянувшись на Гедимина, он выразительно пожал плечами.
— Никаких отличий от живой структуры. Кроме одного — живая раскалена.
— Оно мёртвое, — сказал Гедимин, недовольно щурясь. — Чего ты от него хочешь?
— Проверить, мёртвое оно или нет, — отозвался Вепуат, проверяя температуру в колбе. — Хм-м… Сотни градусов, похоже, маловато.
— Нечего тут проверять, — буркнул Гедимин. — Очень прочная штука, разлагается медленно. Ничего живого там уцелеть не могло.
— Сто пятьдесят… — пробормотал Вепуат, глядя только на анализатор. — Нагреть бы до температуры плазмы… Оно сейчас хаотичное. Как Кут’тайри, когда он в огненной форме. Если бы воссоздать плазменную оболочку и удерживать её…
Гедимин с грохотом снял с плеча сфалт.
— Суй сюда, — ткнул он когтем во вскрытую плазменную камеру. — Ничего горячее у нас нет.
Вепуат радостно ухмыльнулся. Не успел Гедимин мигнуть, как содержимое колбы уже лежало внутри сфалта. Сармат, недовольно щурясь, прикрыл сопло заглушками из защитного поля. «Надолго их не хватит,» — думал он, смыкая пластины и высовывая сфалт в приоткрытый «люк». «Вроде бы с той стороны никто не бегает…»
…Вскрытая камера дымилась. Вепуат растянул защитные поля вдоль всех «стен» — только сам забыл ими обернуться, и теперь его раскалённые перья блестели и норовили расплавиться. Он вынул «щупы» анализатора из камеры и разочарованно вздохнул, складывая мицелий обратно в колбу.
— Ни расплавления, ни нагрева. Ты прав, наверное…
Он заглянул в колбу и вздохнул. Гедимин покосился на сигма-сканер. Мицелий остывал куда быстрее, чем сопло сфалта — или, возможно, медленнее нагревался. «Сквозь ипрон температуру не измеришь,» — думал сармат, закрывая камеру. «Может, он просто не успел…»
— Вот эта штука вроде тугоплавкая, — пробормотал Вепуат, вынимая из углубления плавильный конус. — Тысячу градусов точно выдержит. Если за ночь не истрескается…
Он до половины набил конус осколками кейека и вытряхнул на них мицелий. Крупные камешки легли сверху, придавив «сетку». Вепуат вставил конус в отверстие печи, оглянулся на Гедимина и пожал плечами.
— Всё-таки мне кажется — его можно разжечь. Только нужно время. Пока оно было живым, держало на себе плазму. Сейчас оно такое же. И плазма должна держаться. Прикроешь дверь защитным полем? Незачем Джагулам сюда ходить. Только зря испугаются.
Гедимин ухмыльнулся.
— Чего? Мертвеца? А то они сами черепами не увешаны. Вот и мне на лебёдку… Ладно, поле так поле.
Он растянул непрозрачную плёнку поверх ширмы, заменяющей дверь. Ощущение холода и тоски, накрывшее его в городе, уже отступило — и всё-таки сармату было не по себе. «Скелет, конечно, не оживёт,» — думал он, выбираясь на поверхность. «Но аварию устроить может. Мы ведь ничего не знаем об этом мицелии. Может, он взрывается?»
Пока он вылезал из-под панциря, сааг-туул остановился, но ложиться не стал. На его загривке повеселевшие Джагулы раскладывали камешки по белой шкуре. Вепуат сидел рядом, то и дело сверяясь с журналом.
— Порядок! — крикнул он, обернувшись. — Вышли на старый маршрут. Если ни во что не влезем, завтра будем на месте!
Джагулы, помрачнев, переглянулись. Урджен дёрнул вибриссами.
— Вот ты любишь говорить про завтра…
Вепуат удивлённо хмыкнул.
— В первый раз сказал. Ты не бойся раньше времени. Как будем подъезжать, выставим защитный купол. Его сходу не пробьёшь. А потом вы спуститесь в свои норы. А мы с Гедимином как-нибудь договоримся. Нас обещали не трогать, помнишь?
— Вас — обещали, — отозвался Джагул, поднимая гриву. — Нас — нет.
12 день Огня, месяц Пустоты. Равнина, Сфен Жизни — Сердце Пламени
Лежать на перекошенной бугристой «палубе» было неудобно, но в спальные ниши Джагулов Гедимин не влез. Посреди коридора, в котором он пристроился, накидали подстилок, но бугры всё равно выпирали со всех сторон, и сармат бился о них при каждой встряске. Кое-как он улёгся на спину, сложив руки на груди — так чувствительные ладони не задевало — и провалился в сон. Проснулся от того, что кто-то пытался сдвинуть его с места. Получилось только сбросить руку с груди. Существо шарахнулось и испуганно рявкнуло.
— Чего? — Гедимин привстал на локте. Перед глазами ещё горело черенковское свечение. Что именно снилось, сармат не помнил, но излучение там было сильное, а среда — прозрачная, но плотная.
— Его зовут Шетту, — угрюмо сказал Урджен, глядя сармату в глаза. — Шетту из Теккеха. Он благодарен за огонь. Он просит открыть ворота.
Гедимин ошалело мигнул.
— Что⁈ — он выпрямился, врезался и плечами, и затылком в подвернувшиеся бугры, но тут же о них забыл. — Откуда ты… Ты трогал тигель⁈
«Защитное поле так просто не рвётся,» — пульсировало в мозгу, пока взгляд пытался сфокусироваться на экране сигма-сканера. «Не взрывали же они прямо в отсеке…»
— Не знаю про тигли, — отозвался Урджен, угрюмо скалясь. — Был сон. Шетту сказал. Я передал. Он очень благодарен. В Теккехе холодно.
Гедимин встряхнул головой. Защитное поле было на месте, как и тигель с мицелием, опутавшим пригоршню кейека. Огненные камни прогрелись до шести сотен градусов. Мицелий был холоднее, лежал неподвижно и никакой плазмой так и не покрылся.
— Значит, Шетту… — пробормотал сармат. — Снился тебе? Почему не мне?
Урджен ощерился.
— Он хотел. К тебе не пробьёшься. Он меня-то еле достал. Везде твои сны.