– И то верно!
– Не место у нас ведьмам!
– Иди своей дорогой, а нас не трогай, – согласно пронеслось по толпе.
Заходящее солнце подпекало спину, напоминая, что даже самая жёсткая кровать удобнее самой мягкой травы, а ещё в лесу мошкара, волки, с которыми мы основательно повздорили прошлой ночью, и ёж, решивший утром погреться у меня под боком и оставивший непрестанно чешущиеся царапины. В качестве платы за отметины он унёс с собой душевную травму, спровоцированную моим визгом.
Хотелось поесть, выспаться и спустить честно заработанное если не в лавке с дорогими тканями, так хоть в избушке с гороховой кашей. И у меня имелся в запасе убедительный аргумент, доказывающий, что я желанный гость. Я двумя пальцами выхватила из кошеля первую попавшуюся монету и поднесла к запачканному приплюснутому и чумазому носу мужика, решившему, что он здесь главный:
– Неужели у вас не найдётся сытного ужина и уголка, где можно поспать? Мне почему-то кажется, что мы обязательно договоримся.
Мужичок изо всех сил старался смотреть на предложенную монетку, но алчный взгляд нет-нет, да скользил ниже – туда, где остался мешочек, в котором наверняка тосковали не одна, не две и даже не три таких же.
– Посмотрим. Может и есть чего, – нехотя буркнул он, накрывая не успевший отразиться в глазах остальных селян кругляшок тяжёлой ладонью.
Страшновато оказалось идти через толпу. Недобрые взгляды, шепотки, кто-то не постеснялся плюнуть вслед, а шарахались в стороны, как от чумной. Мне бы развернуться, дать дёру из жуткой деревеньки, но желудок в тот вечер оказался громче разума.
Назвавшийся Пертом соизволил приютить меня прямо в своём доме, Побухтел, попытался спрятать всё, сочтённое ценным, чтобы я не натворила без присмотра дел, но впустил. Я, конечно, вполне могла набедокурить, но, признаться, не собиралась: очень уж измотали две почти бессонные ночи, скрашенные голодным волчьим завыванием. Стая шла за мной от самого Лоанога, укоризненно мигая огоньками глаз из темноты: не видишь, что ли? Мы тут оголодали, а ты не хочешь войти в наше положение! Входить как в их положение, так и в желудки, желания не возникало, а проверять, смогу ли одновременно расправиться со всей сворой не тянуло, так что я отделывалась ночными бдениями, не менее укоризненной руганью и магическими заслонами, которые начинали таять, как только я засыпала.
– Что-то волки в ваших краях совсем оголодали, – сделала попытку схохмить я. – Никак кормить забываете?
Перт шутки не оценил:
– Тут уж либо они, либо мы. Мы тоже бульон из корешков хлебаем, когда они у нас из силков зайцев выгрызают, а косые и так не шибко жирные нынче. Вот здесь поспать можно, – указал он на накрытый покрывалом большой сундук. – Жена сейчас еду подаст.
Предложенный супчик действительно оказался средней паршивости, жидкий и состоящий по большей части из травы, а не из овощей, что уж говорить о мясе. Желудок издавал недовольные звуки, свойственные деревенской девке, но непозволительные благородной леди, а выражение лица состряпавшей его женщины не только не прибавляло аппетита, но и внушало желание проверить пищу на наличие ядов.
– А что, – осторожно начала я, – урожай в этом году совсем плохой будет?
Перт до хруста сжал в кулаке ложку, словно это моя вина.
– Как и в прошлом, – ответила за него жена, поджав тонкие губы. – Кабы не наш хранитель, всей деревней бы уже голодали…
– Бритта! – гаркнул мужчина, ударяя по столу. На меня, видимо, прикрикнуть не осмелился, а тут сорвался. – Понимаешь, с кем говоришь? – кивнул он на гостью, не обращая внимания на её всё выше поднимающиеся в удивлении брови.
Я как можно спокойнее холодно заметила:
– Досужие сплетни не собираю. Можете не стесняться моего присутствия, – как будто до этого хозяев дома что-то смущало.
– Стесняться? – взвился Перт. – Чего это, интересно, мне стесняться? Ходят тут такие как ты… вы! Как хозяйки! Как ничего и не было! Как не виноватые!
– Прошу прощения, – я поднялась из-за стола. – А что, я уже успела в чём-то провиниться, чтобы вы считали себя вправе повышать голос?
Только что пунцовеющий от ярости мужчина внезапно прыснул:
– Нет, ты посмотри! – ударил он в худое плечо жену. – Она не знает! Правда делает вид, что не знает! Невинная овечка! Нет, ты глянь!
Бритта глянула и покачала головой, демонстрируя, что уж она-то в курсе моих преступлений, но распаляться просто так не станет.
– Извольте, – настал мой черёд стукнуть по столу. Получилось менее эффектно, захотелось потрясти рукой от боли, но я сдержалась. – Либо вы меня с кем-то путаете, либо должны объясниться!
Перт зло сунул ложку в рот и долго вдумчиво жевал, как будто нашёл, что. Его супруга, заметив, что даже мужчина стушевался, предпочла вовсе не лезть и принялась убирать плошки с таким видом, словно я не заплатила за ужин впятеро больше, чем он стоил, а отобрала последний хлеб в доме.
Я обнадёжила надеявшегося уйти от ответа скандалиста:
– Вы кушайте, кушайте. Я подожду.
Процесс жевания закончился так же внезапно, как и начался:
– Да что ж вы нелюди-то такие! – взвыл Перт. – Я её в дом впустил, обогрел, а она ещё и недовольна!
– Я?!
– Ты! – поддакнула Бритта.
– Ваше отродье всю страну разорило, жрать людям нечего, а вы как ни в чём не бывало! Сколько человек из-за вас на тот свет отправилось? Сколько деревень сожжено вашим проклятым колдовством, сколько домов опустело и пустует до сих пор? Земля после того восстания родит всё хуже и хуже, носить вас не желает, а вам хоть бы хны!
Из-за нас? Из-за меня? Богиня, я ведьма меньше трёх месяцев, а уже оказалась виновата в бедах целой страны? Я не самый хороший человек на свете, не спорю. Но чтобы обрекать людей на смерть?
Я встала, стараясь остаться спокойной, сдерживая злые обжигающие слёзы:
– Я, конечно, после дороги выгляжу не самым приличным образом, но всё ж таки можно догадаться, что мне лет меньше, чем восстанию. Между прочим, ведьмы тогда сражались на обеих сторонах, так что в ваших бедах они не виновны. Была бы вам крайне благодарна, если бы вы не связывали меня с событиями столетней давности.
– Не связывали?! – мужчина явно хотел подскочить и выплеснуть обиду мне в лицо, но струсил и всего лишь прошёлся из одного угла комнаты в другой, громко топая. – А кто землю иссушил, а? Чьи колдунства нам урожай который год губят? Ты вот приехала – и всё! Засуха! А ведь с утра тучки ходили!
Я, не отводя спокойного взгляда от дёргающегося раскрасневшегося лица, достала из кошеля несколько монет и, не посмотрев, насколько те ценны, бросила на стол. Одна покатилась, соскочила и спряталась под лавкой, куда тут же не преминула заглянуть хозяйственная Бритта: не ровён час, ещё муж взбрыкнёт и откажется от денег.
– Спасибо за гостеприимство, но переночую я где-нибудь ещё. Засуха длится уже которую неделю, не ищите крайнего. И, раз уж вы так ненавидите ведьм, я покажу вам, насколько одна из них могла оказаться полезна, насколько могла бы помочь. И не пытайтесь потом уговорить меня поколдовать ещё: свой шанс вы упустили.
Я вышла тихо, спокойно, не опустив плечи и не хлопнув дверью, прошла мимо темнеющего в ночи дома, игнорируя прилипшие к окну физиономии, завернула за угол. И только потом позволила себе осесть на землю и разреветься.
Я им покажу! Я всем им покажу! Да если бы они только знали… Я ведь каждого испепелить могу, стереть это проклятое селение, заставить раз и навсегда запомнить, что такое обозлённая ведьма!
И какой-то месяц назад так бы и сделала.
Но… Но почему же теперь не хочу?
Почему тянет не перебить наглецов, а доказать, что я не зло несу, что желаю выручить?
Слезинки стекали по щекам блестящими горошинами, падали на быстро загоревшие руки, пахнущий зверобоем жилет, мечтающую о влаге землю. Они светились неровным мерцающим светом, золотились солнечными отблесками в ночи и таяли, едва коснувшись испещрённой сухими трещинами твердыни. Та впитывала их, не оставляя мокрого следа, отвечала усталым теплом, словно сама тянулась к моим ладоням.
Я докажу! Всем и каждому! Я не просто избалованная зацикленная на себе девчонка, не чудовище, в конце концов! Я уже помогала людям, видела их улыбки, слышала благодарности. Не все ненавидят меня так, как Белен. Не все считают бессильной и слабой. И я не стану тем, кто обречёт на гибель хоть кого-то! Не стану как Айн…
Одна, вторая, третья…
Слёзы катились и катились, падали с едва слышным звоном, перебегали от моих колен к засыхающим пучкам редкой травы. Уже не слёзы – золотые бусины, переливающиеся чистейшим волшебством, сталкивались друг с другом, разбиваясь с тонким дребезжанием на тысячи новых, готовых расти и множиться, несли Силу туда, где иссыхал выдыхающийся от тщетных усилий грунт, заполняли сухие трещины, взрывались солнечными бликами среди грустной растительности на грядках, катились, катились…
Руки точно прилипли к земле, слились с ней в единое целое, и она отзывалась, обнимала с благодарным вздохом в ответ. Пальцы горели, всё ярче светились в темноте, подкармливая переставшую нести жизнь утомлённую почву.
Я с трудом подняла одну ладонь к лицу, чувствуя на щеках жар щекочущей пальцы магии, прикосновения переплетений золотых лучей, вновь желающих соединиться с нуждающейся в Силе твердыней. И я позволила им стать единым целым.
Богиня, что я такое?!
А магия уже слилась с подземными водами, пронизала грядки с поникшим урожаем, вырывалась наружу травами, цветами и сорняками, конечно. Куда без них? Пылала, горела, светилась, взрывалась самой Жизнью, грозящейся покинуть это место…
– Ты что это делаешь, дрянь?!
За спиной, уродливо изогнувшись и опершись на бревенчатую стену, тяжело дыша после бега, стоял… боров.
Посреди грязной лужи он смотрелся куда гармоничнее, но и сейчас явно чувствовал себя хозяином положения. Он опустился на четыре ноги, ввернул копыто в ближайший бледный тонкий росток, едва выглянувший из рыжеющего мгновение назад голого суглинка.