– Потому что тебе любопытно? – предположила ведьма. И, вскинув на меня искрящиеся совсем молодые глаза, засмеялась: – Вообще-то понятия не имею. Ты мне скажи. Оправдай свой приход сюда. И то, что приняла путеводный браслет от Айн, рискующей теперь никогда не найти дорогу в ковен. Так почему ты пришла, Вирке?
И правда, почему?
Потому что боялась.
Не хотела остаться одна.
Не знала, насколько сильна, и нуждалась хоть в ком-то, кто скажет, что я не чудовище и не превращусь однажды в безжалостную тварь, способную ради выживания уничтожить кого угодно.
– Пусть будет любопытно, – я вернулась к столу.
Матушка кивнула: её вполне устроил ответ, хоть весь вид и говорил, что она прекрасно понимает всё, что я не решилась произнести вслух.
Я залпом допила остатки чая, стукнула кружкой об стол:
– Ну. Рассказывай. Я хочу знать всё.
Иона ехидно хмыкнула, пододвинула ко мне миску с ягодами:
– Так уж и всё? Фейри куда менее злобны, чем принято считать; наколдовать дождь можно, не вылавливая наугад облака, а обращаясь к земле и командуя ветром; горечавка в основном жёлтого цвета, поэтому комплимент про очи её цвета, звучит довольно сомнительно…
Сначала я воспринимала её серьёзно. Готовилась едва ли не записывать.
– Вы издеваетесь? – сообразила наконец.
– Правда?! – открыто удивилась женщина, прижимая руки к груди. – О, действительно. Издеваюсь. Здесь мало с кем можно побеседовать.
Обезоруживающая доброжелательность. Мне бы вспыхнуть, закричать, пригрозить… Раньше я бы так и сделала. А тогда засмеялась в ответ.
– Отдохни, девочка. Сколько ночей ты не спала в удобной постели? Когда в последний раз ела горячий, не подгоревший на костре ужин? Я отвечу на все твои вопросы. Если хочешь, прямо сейчас. И обещаю ни разу не соврать. Но ты можешь стачала отдохнуть. Если хочешь.
Я посмотрела туда, куда указывала хозяйка: аккуратная маленькая кровать, укрытая непроглядной тенью даже тогдашним солнечным утром, поманила одеялом, обещая спокойный сон. Провалиться в спасительную темноту, не мучащую кошмарами, плотно укутывающую, не дающую вскочить по пять раз за ночь, озираясь в поиске источника отчаянного крика. Того самого крика, на который я не обернулась, когда бежала из Ноктис де Сол.
Вирке!
Он много раз с тех пор звал меня во сне.
Вирке!
Я не попрощалась, не объяснилась, не сказала, что очень сильно хочу его простить и что постараюсь когда-нибудь сделать это.
Вирке!
Я проклинала себя за это. Одно единственное «прости». Одно слово, которое могло изменить всё.
Вирке!
Возможно он уже забыл меня. Вздохнул спокойно, избавившись от взбалмошной требовательной девчонки и разделил наследство с кем-то весёлым, верным по-настоящему любящим его и часто, очень часто, говорящим об этом. С кем-то, кто лучше меня.
Как же я скучала. Но ни за что на свете не призналась бы в постыдном чувстве вины.
В тот раз Белен не явился ко мне в кошмаре.
В лесу солнце садится раньше. Пустой горизонт может лишь начинать алеть, подёрнувшись расплывчатой дымкой, только робко лизнуть языками тумана зарумянившийся золотистый диск, а в чаще уже ночь. Непроглядная тьма бродит между деревьями, обнимает стволы, трогает тенью листья. Она знает, что скоро наберётся сил и выберется из укрытия туда, откуда раньше её гнал невыносимый яркий свет, помнит, что нужно немного подождать, и всё вернётся к началу, к спокойной пустоте, ко мраку, в котором заканчивается жизнь и который родит новый радостный первый крик.
Темнота выползала из нор, поднималась от земли, набиралась сил. Она бродила вокруг крохотного домика, в котором когда-то теснились люди, не затихал смех, не затухали свечи, не остывал очаг. Она заглядывала в маленькие окошки и всё звала поздороваться юную наивную ведьму, не знающую ничего о собственной силе, и очень старую, очень одинокую женщину, глядящую на спящую гостью как на давно потерянного ребёнка.
Я открыла глаза, почувствовав наступление ночи. Темнота накрывала веки и слепила не меньше рассветного солнца.
– Я проспала весь день? – а казалось, не меньше недели. Я попыталась откинуть одеяло и вскочить, смущённая внезапной слабостью и непредусмотрительностью: на мгновение ведь прилегла, не собиралась засыпать!
Иона сидела на краю кровати, перетирая в ладонях ароматную траву, пригладила мои волосы:
– Ты очень устала. Стоило передохнуть.
Хотелось возразить, но матушка была права. Я пересилила себя и произнесла то единственное, что раньше вовсе не умела говорить:
– Спасибо.
А она и не требовала благодарности, молча поднялась, развернула укутанный плащом чугунок с чем-то пряным, невероятно вкусно пахнущим:
– Приготовила, пока ты приходила в себя, – пояснила женщина. – Надеюсь, не слишком мешала. Проголодалась?
Я не стала скрывать:
– Ужасно!
Каша оказалась самой вкусной из всех, что я когда-либо пробовала, хоть и всё равно подостывшей. Ни диковинные птицы, ни фрукты невероятных форм и цветов, ни изысканные десерты королевского повара не радовали так, как это простое густое варево, пряно щекочущее нос. Как ни старалась, а принять суровый вид и показать, что о цели визита я не забыла, не выходило. Пришлось сначала доесть и дважды облизать самую простую, грубо вырезанную из ясеня, ложку.
– Вы же не думаете, что сумели отвлечь меня?
– А я разве пыталась? – удивилась она. – И зови меня Иона. Или матушка. А то «вы»! Я не знатная госпожа, чтобы соблюдать этикет.
– Матушка… Иона, – как могла мягко проговорила я, – откуда ты знаешь, кто я?
– Хороший вопрос. А ты сама знаешь, кто ты?
И что она хочет услышать? Пытается выведать информацию или старается не напугать важным знанием?
– Я знаю, что мне лгали, что была неродной в семье.
– Вы с братом оба стали приёмными, это так, – Иона убрала посуду, покачав недовольно головой, достала из сундука гребень. – Совсем ты себя не бережёшь. Когда в последний раз причёсывалась? Я тактично промолчала: уже и сама не помнила. Времена, когда по полдня крутилась перед зеркалом, безвозвратно ушли, сгинули в другой, чужой, навязанной жизни. Матушка стала за спиной, неспешно взялась разделять пряди. – Но ты ведь знаешь, что он тебе не брат?
Щеки вспыхнули, а губы сами собой дрогнули, отвечая на призрачное прикосновение, оживляя видение, которое я так старательно хоронила в глубинах памяти.
– Знаю, – буркнула я, умоляя сердце стучать потише.
– Равноденствие… – быстрые пальцы пробежались вдоль спины, расправляя волосы и волшебным образом успокаивая, снимая усталость, расслабляя напряжённое тело. – Вы удивительные. Каждый из вас, каждый из когда-либо родившихся – маленькое чудо, дети самой Богини. Вы – чистая магия, а мы, простые ведьмы, лишь пропускаем через себя её Силу. Когда-то давно один очень несчастный человек сказал, что мы зависимы от колдовства. И знаешь, он был прав. Почувствовав магию один раз, ни одна ведьма уже не сумеет отказаться от неё. Это как всю жизнь жить в слепоте и, наконец, узреть краски мира. Мы нуждаемся в Силе, желаем её каждое мгновение и погибнем, отними её кто-то. Поэтому мы собирались в ковены, селились ближе к источникам. Поэтому их разрушили в первую очередь, когда пытались уничтожить нас. Но Богиня мудра. Она ни за что не позволила бы своим детям сгинуть. В самые тяжёлые времена, когда Источники готовы были иссякнуть, когда были осквернены или стёрты с лица земли, появлялись такие как вы.
Я рассеянно смотрела в маленькое окошко. Сумеречная мгла скреблась в освещённый тусклой золотистой свечой домик, затекала в щели, и я невольно содрогалась от мысли, что могла оказаться снаружи, без защиты крохотного жёлтого огонька. Неужели столько ночей я провела одна? В темноте? Как же страшно, что свеча может потухнуть!
– Такие как мы… Равноденствие. Мы можем вернуть Источник? Или найти новый?
Иона зашлась каркающим смехом:
– О, прости, милая. Ты, кажется, даже не представляешь, насколько сильна. Ты ведь встречала ведьм прежде? Знакома с малюткой Айн, раз уж пришла с её браслетом? Что она умела? Прочитать слабое заклинание? Поговорить со зверьём? И все остальные ведьмы похожи на неё: кто-то ладит с даром лучше, развивает его, учится правильно применять, хитрит; иные не обладают особыми талантами, но могут запастись силой впрок и реже питаться от Источника. Но чтобы сделать что-то по-настоящему важное, что-то посильнее фокуса с напёрстками, нужно три, пять, дюжина или сотня ведьм! Только собравшись вместе, объединив силы, касаясь Источника, мы совсем немного, самую капельку приближались к тому, что подвластно тебе. Даже самые могущественные из нас нуждаются в подпитке, тянутся к волшебным токам.
– А я? Что не так со мной?
Матушка обвила меня мозолистыми, привычными к труду, руками:
– Обычная ведьма может прожить без Источника месяц. Может, два. Если не слишком много колдует. Самые старые и сильные из нас – полгода. Что не так с тобой, спрашиваешь? Милая, ты хоть раз в жизни от него питалась? Знаешь, где находится хоть один?
– Сила проснулась совсем недавно, – попыталась невесть за что оправдаться я.
– И, полагаю, бурлит в тебе, как вышедшая из берегов река? Вирке, милая, ты не просто можешь жить без Источника; ты и есть Источник. Равноденствие – две точки года, весеннее и осеннее, отмечающие начало и конец, высшую точку силы и час беззащитности Богини. Вы и есть эти точки. Вы – наши защитники, наше спасение, наше оружие. Наша самая большая ценность и чистейшее порождение магии.
Я нехотя выпуталась из завораживающе приятных объятий:
– Я – не ценность! Не вещь! Меня нельзя запереть в сундуке… или в ковене и превратить в гоблинову свечу, у которой вы будете греться!
Иона мирно скрестила руки, больше не пытаясь дотянуться до меня:
– Свеча? Я бы, скорее, назвала тебя неистовым пламенем, пожаром, способным дотла спалить всё на своём пути. Я не держу тебя, милая. Ты – дар Богини для всех нас, для всего мира. Разве кто-то посмеет стать на пути лесного пожара?