В какой-то момент Кумин вспомнила ссору со средней дочерью — Джудит. Ссора закончилась после того, как Джудит подсунула под дверь Максин записку: «Дорогая миссис Кумин, я полагаю, что Ваши книги плохие. Сюжеты ужасны, а рифмы и того хуже. С уважением, Доброжелательница»297. Матери в зале понимающе хохотали.
Как однажды заметила литературовед Элейн Шоуолтер, женщины «должны уничтожать друг друга»298. Экономика дефицита на рынке гетеросексуальной любви диктует женщинам, что они должны превзойти других женщин, чтобы заработать любовь мужчины и безопасность, которую он обеспечивает. В профессиональной среде, где доминируют мужчины, — будь то корпоративная юридическая фирма или технологический стартап, — конкуренция между женщинами поощряется, поскольку создается впечатление, что для «второго пола» доступно только определенное количество рабочих мест. Зачастую такие женщины, встревоженные и подавленные, более агрессивны и ожесточены, чем мужчины их круга. Капитализм и патриархат поощряют конкуренцию среди женщин. Женщин приучают быть соперницами.
И в то же время американская культура давно превозносила специфические формы женской близости, среди которых на первый план выходят отношения матери и дочери. Мать призвана научить свою дочь искусству женственности, показать ей, как ориентироваться в этом коварном мире. Но и эти отношения несут в себе опасность. Часто мать хочет вылепить дочь по собственному образу и негодует, если дочь, скептически относясь к ее решениям, разрывает связь и выбирает собственный путь. Секстон и Кумин каждая по-своему восставали против предписаний своих авторитарных, холодных матерей. Каждая из них хотела создать отдельную личность, не переставая искать одобрения матери. И обе видели, как женская близость ставит под угрозу человеческую индивидуальность.
И перед Секстон и Кумин встала задача найти способ построить близость, основанную на взаимоподдержке. Они встали на этот путь на семинаре Холмса, а в Институте, где женщины поощряли интеллектуальную и творческую деятельность друг друга, им удалось укрепить свои отношения. Близость поэтов больше не казалась неестественной или опасной. В Рэдклиффе они нашли аудиторию, принимающую и их дружбу, и их стихи. А еще они нашли и правильные слова, чтобы описать свои отношения. «Мы с Максин очень похожи, — сказала Секстон той весной. — Во-первых мы хорошие друзья, во-вторых, мы обе беспрестанно курим, обе выпиваем коктейль перед ужином, используем одни и те же рифмы; у нас одинаковые амбиции и одинаковые чувства, но мы пишем с разным умыслом. И мы действительно очень разные поэты». Через 12 лет после Рэдклиффа Шоуолтер спросила их, не боятся ли они, что станут писать очень похоже:
Макс: Нет-нет, мы разные.
Энн: Вы же видите, что мы абсолютно разные.
Шоуолтер: Да, но, может быть, достичь этого было непросто? Энн: Нет, ничего такого. Это естественно, это совсем не сложно. Макс: По-моему все нормально. Это никогда не было проблемой. Энн: Да, никогда.
Этот танец подобия и автономности противится легкой категоризации. Можно сказать, что Энн и Максин были как сестры, что их отношения предвосхитили характерные для второй волны американского феминизма призывы к сестринству: фемактивистка Кэти Сарачайлд придумала фразу «сестринство — это сила» только в 1968 году. Но тогда мы упустим принципиальные различия поэтов, то, как их дружба зависела от их непохожести. «Пожалуй, мы никогда не навязывались, — написала однажды Кумин, объясняя их с Секстон практику сотрудничества. — Не знаю точно, как объяснить, что это значит, могу лишь подчеркнуть, что мы озвучивали разные мнения, знали, что мы разные, и уважали эти различия». Ни одна из поэтесс никогда не занимала позицию авторитета по отношению к другой. Но они и не объединялись, не становились представительницами какого-то типа, как это иногда делают члены общественных движений. Вместо этого они и говорили, и слушали, просили совета и советовали — их голоса звучали по-разному, сливаясь в единую песню.
ГЛАВА 8. Стипендиатки
В январе 1962 года, всего за несколько недель до того, как они с Кумин раскрыли всем тайну своего творческого союза, Секстон села, чтобы написать запоздалый ответ на письмо другой писательницы. Еще осенью Олсен написала ей письмо, в котором спрашивала о Рэдклиффском институте. Письмо было напечатано на фирменном бланке, а значит, Тилли снова работала секретарем. Секстон знала, как ее подруга ненавидит такую работу. Олсен утверждала, что бесконечное печатание писем и записок уничтожает ее чувство языка.
Олсен переживала тяжелые времена, когда писала Секстон. И эти времена затянулись. В 1959 году она получила двухлетний грант от Фонда Форда, который ежегодно выделял ей 3600 долларов (немногим более 30 тысяч долларов по сегодняшнему курсу). Список победителей походил на Энциклопедию «Кто есть кто» в американской литературе середины века: Джеймс Болдуин, Сол Беллоу, Э. Э. Каммингс, Роберт Фицджеральд, Стэнли Кьюниц, Бернард Маламуд, Фланнери О’Коннор, Кэтрин Энн Портер, Теодор Рётке и Никколо Туччи. Но с грантом или без, Олсен все еще была матерью со всеми материнскими делами и обязательствами. Она описала свое типичное расписание времен гранта в письме к Секстон: «Подъем в шесть, завтракаем по очереди, пакую обеды, а потом, если никто не заболел, если не праздник или еще какое-нибудь если, то работа до четырех, иногда дольше, или вечером, — в зависимости от количества работы по дому, покупок, поручений, людей и текущих семейных или дружеских обстоятельств»299. Работа шла медленно. Тилли постоянно прерывали. «В этом доме слишком много жизни», — призналась Олсен.
Теперь, когда ее грант истек, Тилли вернулась на поденную работу в Многопрофильный госпиталь Сан-Франциско, и у нее до сих пор нет рукописи романа, которую она уже несколько лет как обещала Малкольму Коули из Viking. Хотя Коули был доволен тем, как критики оценили сборник рассказов Олсен «Загадай мне загадку», он твердил, что его компания выдаст Тилли аванс только за роман; сборники рассказов покупали плохо. «Роман нужно закончить»300, — написал Коули, когда Тилли начала публиковать рассказы. «Только если какой-нибудь несчастный случай (не дай Бог такое произойдет) не даст вам работать над романом, тогда уж займитесь рассказами».
Олсен написала Секстон краткое, отчаянное письмо. Тилли объясняла, что пытается спланировать следующий год, и ей нужно найти какую-то стипендию, которая дала бы ей передышку от работы, чтобы она могла писать. Нолан Миллер, общий друг Секстон и Олсен, рассказал ей про Институт. «Как много времени все это занимает? — спрашивала Тилли Секстон. — Можно ли работать над чем-то своим, и в какой сфере? И как это все организовано? Пожалуйста, когда сможешь, напиши мне поподробнее» 301.
Секстон хотела ответить раньше, но наступил ноябрь, а вместе с ним и ее день рождения — неизменно сложный для Энн период — и годовщины попыток самоубийства. Секстон впала в депрессию: она ссорилась с Кайо и снова пыталась покончить с собой. Только в новом году ей стало лучше. Секстон села за пишущую машинку в своем кабинете и написала Олсен подробный, полный энтузиазма ответ.
«Напиши им»302, — советовала Энн подруге. Она дала Олсен адрес Рэдклиффа и предупредила о ситуации с проживанием. Секстон предположила, что Тилли может подать заявку на более высокую должность старшей научной сотрудницы, но кандидатуры на эти должности, как правило, выдвигались внешними наблюдателями, и обычно места доставались женщинам, которые уже и так были знамениты. В конце письма Секстон снова хвалебно отозвалась о рассказе «Загадай мне загадку» и поделилась впечатлениями об институтских буднях. А затем приписала от руки: «Ответь, как сможешь… Что-то мне одиноко». Олсен последовала совету подруги. Она заполнила заявку на поступление в Институт, сидя в своем многолюдном доме 116 по Свисс-авеню в районе Мишен-Дистрикт (Сан-Франциско). И хотя Олсен не нравился процесс подачи заявок на гранты и стипендии — Тилли считала, что подобные возможности должны быть доступны всем, а не распределяться среди избранных счастливчиков — она все же поработала над тем, чтобы ее заявка выделялась на общем фоне.
И преуспела в этом. Заявка Олсен бросала вызов представлению о таланте в рэдклиффском понимании. В разделе «образование» Тилли перечислила все свои писательские гранты, не извиняясь за отсутствие более традиционных документов об образовании. В остальных разделах Олсен представила свою офисную и домашнюю работу как профподготовку к писательству: по словам Тилли, эта работа научила ее продуктивности и исполнительности, развила компетентность. Олсен не делала различия между оплачиваемым трудом и работой по дому; в отличие от женщин среднего класса и его верхушки, она делала и то, и другое, и считала труд в обеих сферах равноценным. Заполнив требуемую информацию — замужем, четверо детей, внучка на частичном иждивении, — Тилли перечислила всю «неквалифицированную работу», которой занималась в период с 1928 года:
Armour's, Mannings, Carpenter Paper Co., Best Foods, Cal Pak, жиловщица свинины на разных складах… специалист по приемке на складе Baker & Hamilton. 1,55 доллара в час… секретарша в Calif. Society of Internal Medicine — полтора года; секретарша в адвокатской конторе Graziani & Appleton, временная офисная работа. От 2 долларов в час до 375 долларов в год (тогдашние 2 доллара в час по сегодняшнему курсу — это 16 долларов — Прим. автора).
Олсен оставила разделы «образование», «языки» и «научные труды» без внимания и вместо этого перечислила свои практические навыки: Писательская насмотренность, внимание к деталям и умение погрузиться в мир персонажей.
Опыт офисной работы. Быстрая скорость печати без опечаток, транскрибирование; работа с разнокалиберной офисной техникой; работа в разных сферах — от юридической до производственной.
Многозадачность: умения комбинировать обязанности матери и жены с работой на полный день, ведением хозяйства и писательством (или желанием им заняться).