Они познакомились в 1942 году в Нью-Йорке. Пинеда, которой тогда было 17, взяла академический отпуск в колледже Беннингтон, где изучала скульптуру, и работала в детской игровой комнате Музея современного искусства. Она родилась в богатой семье в Иллинойсе в 1925 году и с раннего возраста занималась искусством. В выходные девушка на метро ездила из Эванстона, города к северу от Чикаго, в центр, где любовалась фондами Чикагского института искусств. Она брала уроки живописи в Мичигане, когда в 1938 году ее семья переехала на постоянное место жительства в Южную Калифорнию. Именно в те годы Пинеду заинтересовали человеческие формы. Когда будущие супруги познакомились, Товиш — выходец из рабочего класса, еврейский сирота со своеобразным чувством юмора — уже работал скульптором; его увлечение искусством началось с тех пор, как он подростком посещал художественный кружок, организованный Управлением общественных работ. Пинеда побывала в его студии, и Товиша, который был старше девушки на три года, сразила ее красота: темные глаза, широкая улыбка и весь облик — мальчишеский, но такой невероятно женственный. Он решил, что у Марианны много поклонников, но, наконец набравшись смелости пригласить ее на свидание, обнаружил, что большинство из предполагаемых воздыхателей сбегали, смущенные красотой девушки; так что Пинеда проводила почти все субботние вечера за мытьем головы.
Товиша уже призвали на военную службу; у них с Марианной был всего месяц, чтобы получше узнать друг друга перед его отъездом за границу. Они оба покинули Нью-Йорк в 1943-м — Товиш отправился на войну с немцами, а Пинеда — в Калифорнийский университет в Беркли, на вторую из четырех стажировок в мастерских профессиональных скульпторов. Именно в Беркли Марианна сменила фамилию Пакард на Пинеда, чтобы ее не путали с известной художницей Эмми Лу Пакард. Ее вдохновила пьеса Федерико Гарсиа Лорки «Мариана Пинеда», в которой рассказывается история жизни Марианы де Пинеды-и-Муньос, испанской героини-либералистки XIX века. За те три года, пока Товиш был на войне, он успел один раз разорвать отношения с Пинедой. «Я чувствовал, что у нас слишком разное прошлое, — сказал он позже. — Она из верхней прослойки среднего класса, квакерского происхождения, и я просто подумал, что у нас ничего не выйдет»308. Но вскоре после расставания они снова начали писать друг другу, и Товиш решил: «Будь что будет». Вернувшись в Штаты, он сразу же позвонил Марианне и сделал ей предложение.
Первые годы после свадьбы Пинеда и Товиш прожили в Нью-Йорке. Сначала они жили в квартире Пинеды, затем переехали в дом в бруклинском районе Гованус и поселились там вместе с друзьями. В Гованусе у скульпторов также была общая студия, где они все время отвлекались друг на друга вместо того, чтобы заниматься искусством. С тех пор они зареклись работать в одном помещении. Первая дочь Пинеды Марго родилась в 1946 году, когда Марианне был всего двадцать один год, затем появился и второй ребенок — Аарон. Учителя-мужчины предупреждали Пинеду, что материнство положит конец ее карьере скульптора. «Да, все, что вы делаете сейчас, просто чудесно, — вспоминала Марианна их слова, — но скоро вы будете делать детей и забудете об искусстве»309. Беременность была незапланированной, но желанной. «Они просто появились, — рассказывала Пинеда о своих детях, — и мы были счастливы. И я перестала работать, совсем перестала, примерно на полтора года. И мне было так тяжело! И тогда я поняла, что из меня не выйдет ничего хорошего, если я не вернусь к работе».
Рискуя финансовой стабильностью, но стремясь продвинуться по карьерной лестнице, в 1949 году Товиши уехали во Францию, чтобы работать в мастерской русско-французского скульптора Осипа Цадкина. По словам Пинеды, Париж стал ее «великим освобождением», точно так же как и для Барбары Свон примерно в то же время (судя по всему, во Франции их пути не пересеклись). Старшая дочь Товишей пошла в детский сад, они наняли няню для Аарона и взяли домработницу. «Я могла не думать о покупках или готовке», — вспоминала Пинеда. Работая в студии Цадкина, она начала превращать беременность — опыт, который ее профессора-мужчины считали препятствием на пути художника, — в источник вдохновения. Статуэтка «Сомнамбула», созданная Марианной в первый год работы во Франции, одновременно внушает тревогу и излучает храбрость. Запечатленная женщина явно беременна. Она стоит прямо, несмотря на раздувшийся живот; для баланса ноги расставлены на ширину плеч. Лицо направлено вверх, а руки хватают пространство над головой. Эта женщина словно бы собирается шагнуть в неизвестность. Как и Пинеда, которая в то время была молодой матерью, «она ощупью двигалась в новую жизнь»310.
Женские тела — чувственные, мистические, сильные — стали главным предметом творчества Пинеды. Несмотря на то, что Товиш высказывал резкие суждения (прозвище «Красный» — отсылка к его политическим взглядам), в каком-то смысле искусство Пинеды было более политическим. В 1950-е годы изображение испытывающего сексуальное удовольствие женского тела само по себе представлялось контркультурным — но именно это Пинеда запечатлела в свинцовой скульптуре «Влюбленные» и в резном деревянном «Надгробии юных влюбленных». «Надгробие» появилась в 1953 году, в то же время, что и «Сексуальное поведение самки человека» Альфреда К. Кинси — отчет, который взбудоражил нацию, раскрыв обывателям глаза на то, что у женщин, оказывается, бывают оргазмы и внебрачный секс.
К тому времени, как Товиши перебрались в Бруклин в 1957-м — в том же году, когда Кумин и Секстон познакомились в мастерской Холмса, — они уже успели пожить в Париже, Миннеаполисе и в северной части Нью-Йорка, где Товиш работал преподавателем. До переезда в Бостон семья также жила во Флоренции: они переехали туда на три года — с 1954-го по 1957-й, когда Товиш захотел отдохнуть от преподавательской деятельности. В 1957-м чету пригласили преподавать в Бостонской музейной школе, но Пинеда никогда не хотела быть педагогом (она всю жизнь пыталась этого избежать, а когда все-таки попробовала, то столкнулась с критикой студентов, которые считали ее слишком строгой перфекционисткой). Товиш принял приглашение, и семья переехала в Бруклин, на Таппан-стрит.
По сравнению со Средним Западом и Европой, в центре Бостона жить было дорого, но потом, благодаря усилиям галериста Хумана «Ху» Швецова, скульптуры Товишей начали продаваться. В апреле 1957 года Ху продал «Мать и дитя» — одну из многочисленных работ Пинеды на эту тему — частным коллекционерам за 300 долларов (около 2600 долларов по текущему курсу). Бронзовая версия «Сомнамбулы» — одной из важнейших скульптур Пинеды — была куплена в 1960 году за 2000 долларов (16 600 долларов по текущему курсу). Швецов забирал треть каждой суммы, стандартную комиссию по тем временам, а остаток отдавал Марианне. В последующие годы она получила награды в области скульптуры от Чикагского института искусств, Бостонского института современного искусства и Мэнского музея в Портленде. Так Пинеда стала активно работающим художником и, как писали в газетах, «бруклинской матерью троих детей». Ее младшая дочь Нина родилась в 1958-м.
«Прелюдия», одна из удостоенных наград скульптур Марианны, вобрала в себя изысканность и революционность стиля художницы. Скульптура изображает женщину, у которой вот-вот начнутся роды. Роженица полулежит, откинувшись назад и опираясь на ладони согнутых рук, раздутый живот вздымается под обтягивающей бедра тканью. От скульптуры исходит напряжение: руки женщины словно впиваются в пол за спиной, а тело извивается будто от боли. Но глядящее вверх лицо выражает восторг. Это выразительная, живая и величественная скульптура. Более земная, чем Мадонна, «Прелюдия» представляет беременность как телесное и при этом космически значимое явление.
Пинеде удавалось делать то, что, по словам ее учителей, не представлялось возможным: одновременно воспитывать детей и заниматься искусством. Отчасти благодаря трудолюбию — Марианна была продуктивна всю свою карьеру — и отчасти потому, что она пользовалась различными формами материальной и эмоциональной поддержки. Ее мать, богатая квакерша и прогрессивистка (была активисткой движения за гражданские права задолго до того, как оно стало массовым), с самого детства поддерживала творческие начинания дочери и посылала столь необходимые деньги, когда семья Пинеды оказывалась в стесненных обстоятельствах. Товиш, восхищаясь талантом жены и отдавая себе отчет в том, что мы теперь называем его мужской привилегией, обеспечивал Марианну всем необходимым для работы. Кроме того, семья наняла прислугу. Они жили в безопасном районе, так что дети бегали, где им вздумается, но Пинеде было спокойнее знать, что за ними кто-то присматривает, пока она работает.
И все же в Бруклине с его особняками, парками и тихими улочками чувствовалась какая-то разобщенность. Это был не многонациональный Париж, но и не какой-нибудь университетский городок на Среднем Западе. Пинеда и Товиш высоко ценили принадлежность к творческому сообществу, пусть в основном они и полагались только друг на друга. Оба художника держали высокую планку и не доверяли слишком щедрой похвале. Они стремились не к славе Поллока или Пикассо, но к признанию в своем художественном сообществе. Пинеда ощущала особое одиночество. «Быть домохозяйкой — дело одинокое»311, — вспоминала она впоследствии. — Я помню, что чувствовала себя абсолютно изолированной на своей кухне… Не было возможности собраться с другими женщинами, и, знаете, вместе, по очереди, заботиться о детях друг друга, ничего такого. И это… все это я должна была делать сама. И мне было тяжело». Марианна тосковала по подругам, которые тоже были художницами. Ей не нужны были кухонные посиделки со сплетнями о соседях, она хотела говорить о работе.
Пинеда знала одну бруклинскую художницу, у которой была дочь того же возраста, что и ее младший ребенок. Ее подругой стала Барбара Свон Финк. Неудивительно, что художницы знали друг друга: бостонская арт-сцена была настолько небольшой, что даже художники, у которых было мало общего, регулярно встречались на лекциях, открытиях галерей и вечеринках. И все же поразительно, что жизни двух женщин с такими схожими эстетическими потребностями были настолько похожи. Они обе нашли способ продолжить работать в самые сложные периоды в воспитании детей, сделав материнство предметом своего творчества. И они обе были бунтарками, хотя их стили отличались. Картины и наброски Свон были экспрессионистскими, сюрреалистичными, текстурными и чувственными. Лица выражали яркую индивидуал