Кто позаботиться о ее младшей дочери Лори? Поедет ли Джек в Рэдклифф вместе ней? Как искать жилье? За несколько лет до этого Олсен столкнулась с теми же проблемами, когда выиграла грант Форда. Тогда Тилли получила место в Фонде Хантингтона Хартфорда, небольшой колонии художников в Пасифик-Палисейдс — прибрежном районе Лос-Анджелеса к югу от гор Санта-Моника; Олсен понимала, что для продуктивной работы ей нужно пожить вдали от семьи. Но дорога туда-обратно занимала много времени. Джек скучал по ней и звонил каждый вечер, а дети регулярно ее навещали. Как-то после такого визита старшая дочь Олсен Кэти записала свои впечатления о поездке: «ВОТ БЫ МЫ ВСЕ ТУТ ЖИЛИ… Ма счастлива. Мы все счастливы. Мама очень хорошо выглядит»316. Может быть, решением проблемы, которая проявилась из-за Института, стало бы предложение Кэти: всей семьей переехать туда, где «Ма счастлива». На первой неделе мая Олсен телеграфировала свое согласие принять участие в программе института: «С РАДОСТЬЮ ПРИНИМАЮ ПРИГЛАШЕНИЕ И СОЧТУ ЗА ЧЕСТЬ РАБОТАТЬ В СТОЛЬ ДОСТОЙНОМ ЗАВЕДЕНИИ»317.
Остальные уведомления о зачислении, в которых еще семнадцати женщинам предоставляли возможность работать, по выражению Олсен, в «столь достойном заведении», разослали по почте. В число стипендиаток вошли художница-гравер из Кембриджа, музыковед из Ньютона, математик из Принстона и исследовательница средневековой европейской литературы из Вест-Пойнта. Скульптор Пинеда стала одной из немногих принятых художников. Ей присудили стипендию в размере 1900 долларов (около 15,3 тысячи по текущему курсу) — деньги, которые Марианна могла потратить на оплату услуг домработницы и няни; ей также присудили отдельный грант на закупку материалов. Пинеда и ее группа должны были присоединиться к пятнадцати «примам Института» — включая Свон, Секстон и Кумин, — которым стипендию продлили еще на год. В январе Секстон и Кумин вместе подали в институт вторую заявку: на этот раз они предложили составить антологию современных американских поэтов для средних школ (они действительно делали все вместе). Каждой поэтессе выделили 2000 долларов на предстоящий год. Тем летом новые стипендиатки делали все возможное, чтобы подготовиться к грядущим переменам.
Олсен тревожилась больше всех. Она жила далеко от национального исторического центра высшего образования, у нее не было бакалаврской степени, и она, в отличие от многих других, не была женой профессора. Тилли был по-настоящему нужен статус, который давала учеба в Рэдклиффе, но перспектива переезда из Области залива, места, где она провела почти всю свою взрослую жизнь, вселяла в нее тревогу. В девятнадцать лет Олсен покинула Небраску с записной книжкой в кармане и чувством праведного негодования в сердце. Она ездила из штата в штат, перебираясь из одного товарняка в другой. А теперь, будучи седовласым матриархом, Тилли обнаружила, что опасается переезда; она очень бы хотела пожить одна, но не могла себе вообразить такую жизнь. Сначала Олсен решила оставить Джека. Она написала своему учителю Дику Скоукрофту, что скажет Джеку: «Я люблю тебя (и это правда), и я вернусь, я больше никогда тебя не оставлю — и уж постарайся поверить моей лжи». Олсены обсуждали ситуацию несколько недель, и наконец Тилли согласилась, чтобы муж поехал в Кембридж вместе с ней. И теперь, несмотря на то что Олсен готовилась к краткому периоду радикальной интеллектуальной независимости, ей все равно нужно было учитывать интересы семьи.
Она завалила Смит письмами с вопросами: можно ли получить рабочее место в библиотеке? Нужно ли отдельно согласовывать вольнослушательство? Предоставляет ли Центр выпускников подходящее для семьи жилье? Где сможет учиться ее младшая дочь? Смит, как и всегда, не пожалела времени на помощь и использовала свои связи, чтобы облегчить Олсенам переезд: Констанс нашла им жилье всего в нескольких минутах пешком от штаб-квартиры Института и устроила Лори, которой тогда было четырнадцать, в вермонтскую школу-интернат Путни. Восемнадцати летняя Кэти, сама недавно закончившая среднюю школу, беспокоилась о младшей сестре: школа-интернат представлялась очень необычным местом. Не будет ли Лори, окруженная таким богатством, чувствовать себя изгоем? Она решила бросить работу стенографистки и ближе к зиме поехать к родителям в Кембридж 318. Старшие дочери Тилли Джули и Карла на этот момент уже сами обзавелись детьми и в Кембридж не поехали. Джули привыкла, что мать всегда рядом, и остро почувствовала ее отсутствие. «Я была в ярости. Я негодовала: «Как ты можешь уехать на другой конец страны, ведь у меня только родился ребенок?» — вспоминала Джули через много лет. — С другой стороны, я невероятно гордилась ею. Раньше я носила с собой… антологию лучших американских рассказов, в которой были произведения матери, и всем ее показывала. И я была в восторге от того, что она — писательница»319. Позже, когда Джули и сама столкнулась с похожими проблемами как мать и ученая, она поняла, насколько важна была работа Тилли.
Тем летом, когда выпускники Лиги плюща по всему северо-востоку Америки вышли через кованые железные ворота в реальный мир, семья Олсен подготовилась к переезду через всю страну. Это важное решение далось им нелегко. Они продали дом на Свисс-авеню, выплатили долги и потратили 500 долларов — подарок Коули — на аренду прицепа U-Haul, который под завязку забили вещами. Джек, истинный эгалитарист, следовал за женой, куда бы ни завела ее карьера, — не многие мужья были способны на такое в эпоху мужчин-кормильцев и мужского доминирования (поддерживающие мужья играли большую роль в жизни стипендиаток: «Поколение Марианны… всё еще рассуждало в духе „куда ты пойдешь, туда и я пойду“ 320, — размышлял Товиш в 1974 году. — Очень удобно для мужчины. И не ахти что для женщины»).
Олсен собиралась сделать шаг в неизвестность, и Джек последовал за ней. Олсен, Джек и Лори отправились в Бостон, решив по пути заехать к братьям и сестрам Олсен в Небраску и Пенсильванию. Они втроем планировали жить в квартире недалеко от Института. Джек найдет работу в типографии, а когда начнется учебный год, они отвезут Лори в Вермонт. Олсены немного нервничали: их жизнь вот-вот должна была кардинально измениться. Тилли привносила радость и игру в семейную поездку, придумывая всякие активные занятия, чтобы снизить общую тревогу: во время путешествия по пересеченной местности Олсены разбивали лагерь на открытом воздухе, а для родственников, которых они навещали, Лори и Тилли устраивали импровизированные концерты. Лори играла на скрипке, а Тилли пела народные песни высоким, молодым голосом, совсем не похожим на голос пятидесятилетней женщины.
Приподнятое настроение Тилли одновременно выдавало ее радостное возбуждение и помогало скрыть беспокойство. Семья Олсен вместе с громыхающим прицепом U-Haul направлялась на восток, а мечтательница Тилли задавалась вопросом о том, кто и что будет ждать ее на другом побережье Америки 321.
ГЛАВА 9. Эквиваленты
В пятницу, 21 сентября 1962 года, Олсен пришла на первое официальное чаепитие Института и нервно ждала своей очереди представиться. Тилли казалось, что она совсем не вписывается в коллектив. Во-первых, все эти женщины, похоже, были из Бостона или, по крайней мере, с восточного побережья, а она переехала с другого конца страны. Они с Джеком только что поселились в Кембридже, на третьем этаже дома 187 на Маунт-Оберн-стрит. А еще у остальных женщин были такие впечатляющие достижения! Докторские степени, публикации, известные мужья. Некоторые из сотрудниц Института — те, что участвовали в программе уже второй год, — держали себя так уверенно и свободно, как будто родились со стипендией. Подошла ее очередь представиться, и Олсен стала заикаться, как часто бывало, когда она нервничала. Тилли рассказала о своих, как она считала, скудных достижениях: четыре дочери, множество мест работы, четыре рассказа. Ни впечатляющей степени, ни знаменитого мужа. И Олсен задумалась о том, удастся ли ей когда-нибудь почувствовать себя в Институте как дома 322.
Позже Тилли перебралась в свой офис на Маунт-Оберн-стрит, 78. Секстон зашла, когда Олсен разбирала вещи. Оглядывая комнату, Энн заметила портреты, которые Тилли наклеила на стену, — те самые портреты, которые Олсен всегда вешала над своим рабочим столом, и вырезанная с обложки книги фотография Секстон среди них. Энн была рада видеть себя в такой впечатляющей компании. Женщины прогулялись вдоль реки Чарльз — Секстон босиком, Олсен в ботинках — и поговорили о поэзии 323.
Тем же утром Энн написала Олсен письмо. Так же, как много месяцев назад. Шел дождь, и Секстон, сидя в своем кабинете, воображала, что живет в одинокой лесной хижине. Наверное, Энн чувствовала себя немного глупо, ведь она писала женщине, которая сейчас живет рядом с желтым зданием Института и которой теперь можно звонить так же, как она звонит Кумин, не платя за межгород. Хотя Секстон и проводила публичные чтения, она часто стеснялась незнакомцев, и особенно незнакомых компаний, но и Секстон, и Олсен проще было общаться в переписке. Энн упрекала себя за то, что переврала несколько цитат в разговоре с Тилли. Письмо дало Секстон возможность представиться еще раз, теперь уже без огрехов, и напомнить подруге о существующей между ними связи.
«Мы встретились, мы были вместе!»3 24 — писала воодушевленная Энн. Олсен подарила подруге книгу Кафки, и Секстон писала, что уже с огромным удовольствием прочла ее. Затем Энн исправила цитату, которой поделилась ранее. Фраза была из «Герцога» Сола Беллоу, романа о дважды женатом и дважды разведенном еврейском интеллектуале, который, желая выпустить пар, взялся писать гневные письма самым разным адресатам, включая президента, своего психиатра и The New York Times. Роман опубликовали только осенью 1964 года, но каким-то образом Секстон уже раздобыла копию рукописи или по крайней мере ту часть, которую цитировала. В ней речь идет о том, как Герцог собирается на неделю уехать из своей нью-йоркской квартиры, чтобы отдохнуть в загородном доме. «Он вышел, изо всех сил стараясь не печалиться