Секстон опубликовала эти стихи в «Живи или умри», сборнике, изданном Houghton Mifflin в 1966 году. Эпиграфом «Живи» — заключительного стихотворения цикла — Энн сделала цитату из «Герцога» Белл оу «Живи или умри, только не отравляй ничего», ту самую строчку, которую процитировала в письме Олсен после их первой встречи в Институте. Это неприятное стихотворение с уродливыми образами и грубыми формулировками: рассказчица описывает «младенца на блюде, / запеченного, но человека / запеченного с маленькими личинками, / пришитыми к нему, наверное, чьей-то матерью, / этой проклятой сукой!» 485 Но стихотворение призывает читателя быть стойким. Вторая строфа начинается словами: «И все равно / Я продолжаю свой путь / Это моя живая позиция». Позже Энн описывает жизнь, которая «раскрылась во мне как яйцо» — по-видимому, это отсылка к ее детям. Стихотворение заканчивается ликующими строками: «Я говорю живи, живи ради Солнца / мечты, волнительного подарка».
Заключение с повторениями недвусмысленно доносит до читателя послание автора. Это однозначная концовка, которая делает стихотворение слабее. Отсылки к Холокосту, возможно, вдохновленные стихами Плат, кажутся банальными, если не безвкусными. Но Секстон ощущала в себе силу, и уверенность заключительной строфы отражает это вновь обретенное чувство. На смену лечебнице из «Уезжай на своем осле» пришел мир природы, а вместо пациентов появилось солнце.
Секстон осталась довольна сборником и суждениями в нем. «Мне кажется, эти стихи великолепны, — написала она своему агенту Синди Дегенер. — И ведь очень важно именно так оценивать свою работу, вне зависимости от того, где ее печатают и кому она нравится»486. Энн расположила стихотворения в хронологическом порядке («приношу все надлежащие извинения за то, что он похож на блок-схему тяжелого случая меланхолии»487), надеясь, что сюжетная арка сборника наглядно зафиксирует ее собственное путешествие от отчаяния к радости.
Но дизайн обложки сборника понравился Секстон намного меньше. Houghton Mifflin предложили ей вариант с розовыми и голубыми цветами и зелеными лягушками. Энн считала, что такой дизайн подойдет разве что для детской книги. Расстроившись, она позвонила Свон — своей подруге и художнице, с которой они раньше работали вместе. «Мне прислали ужасную обложку сборника, — объяснила Энн. — Может быть, у тебя есть что-то получше?» К тому времени Свон перестала писать портреты, и в особенности портреты детей и их родителей, которые так увлекали ее в 1950-х. Ей стало интереснее изображать другие вещи: бутылки, стекло, натюрморты. Свон раздражали поклонники, которые хотели, чтобы она продолжала писать портреты матерей и их детей: «Понимаете, я это переросла, чего не скажешь обо всех в моей аудитории».
Кроме того, Свон лечилась от волчанки. У Барбары и раньше были проблемы со здоровьем. Она родилась с односторонней косолапостью, но это не слишком повлияло на ее жизнь. Еще в раннем детстве Свон сделали корректирующую операцию, и единственная проблема, с которой она сталкивалась после этого, — необходимость покупать обувь разного размера, поскольку длина ее стоп после операции была разной. Но волчанка оказалась гораздо более существенной проблемой. Свон поставили диагноз вскоре после того, как она закончила рэдклиффскую стипендиальную программу. Волчанка — аутоиммунное заболевание, которое вызывает воспаление тканей, а также боль в суставах, усталость, сыпь и лезии. Барбару положили в больницу на несколько недель, и Олсен, которая была на втором году обучения в Институте, регулярно навещала подругу.
К марту 1965-го Свон выписали из больницы, и она переехала в другой дом в Бруклине. Барбара продолжала обследоваться у врачей, отдыхать и принимать таблетки 488.
Но тем не менее Свон по-прежнему была влюбленной в свою работу художницей и хорошим другом. Она просмотрела свои рисунки и нашла один, который назвала «Готические головы». Этот изящный рисунок довольно сильно отличался от насыщенных, экспрессионистских портретов, которые художница рисовала раньше. На рисунке изображены два обращенных друг к другу лица: возможно, это мужчина и женщина, но точно сказать нельзя. Глаза на одном лице закрыты, на другом — широко открыты от страха или изумления. Глаза, нос, рот и подбородок на каждом лице изображены точно, но челюсть и линия волос, постепенно размываясь, сливаются с белым фоном. Как будто головы прошли сквозь какую-то невидимую плоскость, оставив по половине лиц на другой ее стороне. Изображение отражало двойственность сборника — неоднозначные, противоречивые желания, которые он стремится выразить.
Секстон убедила Houghton Mifflin использовать эту картину для обложки. По словам Свон, команда дизайнеров издательства испортила рисунок, разместив лица вертикально и перекрыв крупной надписью, но все-таки получилось гораздо лучше, чем с той цветастой, вычурной картинкой, которую изначально предложил издатель. С тех пор Свон рисовала обложки практически для все оставшихся книг Секстон: «Трансформации» (1971), «Книга безумия» (1972), «Записные книжки смерти» (1973) и опубликованная посмертно «Ужасная гребля к Богу» (1975).
Увлеченнее всего подруги взаимодействовали, работая над «Трансформациями» — книгой стихов, вдохновленной сказками братьев Гримм. На написание этих стихов Энн сподвигла Линда, которая в подростковом возрасте читала и перечитывала сказки братьев Гримм за кухонным столом 489. Сборник «Трансформации», опубликованный в 1971 году, стал одной из самых популярных книг Секстон. По мнению критика Хелен Вендлер, стихотворения этого сборника наиболее удачны с точки зрения формы.
Как писала Вендлер в статье для The New Republic в 1981 году, лучше всего у Секстон получается «воплощать именно злорадный и дерзкий тон»490. «Беспощадный сказочный принцип око за око» и характерная для этого жанра «четкая траектория», увлекли Секстон и подарили ей возможность побыть в шкуре сатирика. Словами «Неважно, что за жизнь живешь / но девственность всего прелестней» начинается стихотворение «Белоснежка и семь гномов» 491:
щеки нежней сигаретной бумаги,
руки и ноги — лиможский фарфор,
губы, как Vin Du Rhone,
синие-синие глазки куклы,
редко моргая, смотрят в упор.
Прекрасная девственница — всего лишь собранный по частям товар, набор из предметов, обладание которыми доставляет удовольствие: вино и фарфор. Она — вещь, которую можно купить и продать, испортить или сохранить.
В сборнике Секстон высмеивала оптимизм и других сказок, например «Золушки». Стихотворение о принцессе из той сказки начинается так: «Да кто об этом не читал: / водопроводчик с двенадцатью детьми / выигрывает в лотерею. / От унитазов к золотым горам. / Та самая история» 492. Затем следуют другие версии «этой истории»: «от подгузников к Dior», «от сухого молока до мартини за обедом», «от швабры до Bonwit Teller». В этом перечне историй успеха есть что-то упадочное; они кажутся не романтичными или волшебными, а скорее банальными, даже немного пошлыми. Секстон предвосхитила работу английской писательницы Анджелы Картер, которая в 1979 году опубликовала книгу феминистских сказок; оба автора использовали этот жанр, чтобы разрушить мифы о добродетельных женщинах и о правилах поведения, которые им навязывают.
Свон снабдила каждое из колдовских стихотворений подруги иллюстрацией. Энн отправляла стихотворение по почте, Барбара предлагала образ, а затем они некоторое время обсуждали и корректировали дизайн. И хотя Свон утверждала, что ничего не смыслит в поэзии, она всегда видела в стихотворениях Секстон то, чего не замечала сама поэтесса, — так же было и в совместной работе над «Музыкантами», когда подруги разглядели в работах друг друга нечто новое. Стихотворение, вдохновленное сказкой «Железный Ганс», казалось Секстон предупреждением об опасностях и хаосе мира, а Свон считала, что это история о заботе и заступничестве 493. На иллюстрации к стихотворению она изобразила мальчика, который чувствует себя в безопасности на спине кроткого гиганта.
В 1973-м Секстон в письме призналась, что доверяла Свон «больше, чем себе самой»494. По мнению Секстон, Свон была «очень восприимчива к поэтическому слову». Впоследствии Барбара работала совместно и с Кумин: в 1972 году она нарисовала обложку и семнадцать иллюстраций для сборника стихов «В глуши». Свон помогала друзьям несмотря на сложности, с которыми сталкивалась она сама и ее семья: проблемы со здоровьем, решение мужа открыть собственную галерею, подростковые кризисы детей. Барбара прожила насыщенную и стремительную жизнь. Она замедлилась только после шестидесяти, когда упала на лестнице и повредила ногу, что ограничило ее мобильность. Все это время Барбара продолжала рисовать, и даже в поздние годы. В 2013 году, через десять лет после смерти художницы, в Дэнфортском художественном музее в Фреймингеме (штат Массачусетс) состоялась ее последняя выставка-ретроспектива.
«Я помогала обеим поэтессам по дружбе»495, — рассказывала Свон о работе над дизайном обложек. «У меня не было агента, и я не бегала за издателями, умоляя дать мне какую-нибудь книгу на иллюстрацию… я просто делала это по дружбе».
Весной 1967-го Секстон присудили «Пулитцера» за «Живи или умри». Награда — 1000 долларов (в наши дни награда составляет 15 000 долларов) и почет в литературных кругах — возвысила все творчество Секстон, включая те самые стихотворения о «жалких и отвратительных аспектах телесного опыта», которые критиковал Дикки. Кумин примчалась на Уэстон-стрит, чтобы лично поздравить подругу. Кайо купил цветы. Даже сестра Секстон, с которой она очень давно не общалась, прислала телеграмму: «Искренние поздравления от нас обоих здорово быть в родстве со знаменитостью»496.
Секстон приняла статус «знаменитости», которым ее наградила сестра, и подняла стоимость своих поэтических чтений до 700 долларов. До конца дней она будет сравнивать свои гонорары с гонорарами Дикки, одного из самых высокооплачиваемых чтецов, и изо всех сил стремиться его превзойти 497. Кроме того, Энн удалось справиться с суи