Грустная ирония Эквивалентов заключается в том, что они не могли полноценно участвовать в деятельности движения, появлению которого они способствовали. Институт стал предтечей гораздо более радикального переустройства американского общества. Как структура Рэдклифф заложил основы для чего-то большего, но для первых выпускниц он был промежуточным этапом карьеры, последним пропуском в научное сообщество, временным подспорьем, пока не поступило больше заказов. Эквиваленты были женщинами, которые родились слишком рано. К тому времени, как женское движение вошло в силу, каждая из них уже наладила свою жизнь и утвердилась в принципах.
Из пяти подруг только Олсен всегда считала себя феминисткой и мыслила свою творческую карьеру именно в политическом ключе. Но даже ее удивляли некоторые из способов, которыми женское движение проникало в мир искусства и литературы. Как-то одним из вечеров 1965-го Олсен включила радиопрограмму о «новой тенденции в поэзии: поэтессах-домохозяйках». Критик, в которой Тилли узнала Реллу Лосси, назвала таких авторов «женщинами, серьезно погруженными в свое бытие, в заботу о детях и в домоводство, поскольку таким образом они заглушают то, что Йейтс называл ненасыщенной жаждой повседневности». По мнению Лосси, Луиза Боган, Кэролин Кизер и Сильвия Плат также принадлежали к этой категории поэтов. Как и Энн Секстон: Лосси утверждала, что она, как писала Олсен, была «нашей самой перспективной и выдающейся поэтессой-домохозяйкой». «Хотела бы я сейчас видеть твое лицо», — подкалывала Тилли подругу. Критик на радио полагала, что венцом творения Секстон является стихотворение «Неизвестная девушка в родильном отделении» — не основанный на личном опыте Энн текст из сборника «Бедлам». Это не лучшее стихотворение Секстон — оно довольно театральное и скорее надуманное, чем прожитое: Энн никогда не была матерью внебрачного ребенка, лежащей в больнице, где доктора «строят догадки о мужчине, который бросил меня, / о мужчине-маятнике, ушедшем туда, куда все они уходят, / оставляя тебя наполненной ребенком»510. Олсен утверждала, что если бы ее попросили назвать лучшее стихотворение Секстон, она бы предложила семнадцать других, прежде чем остановиться на этом. В письме подруге Тилли рассказала о прослушанной радиопередаче с сарказмом.
Немного странно, что Олсен не одобрила такого чествования женской поэзии. Это особенно удивительно потому, что радиопередачу Тилли послушала как раз тогда, когда редактировала «Затишья» — эссе, которое, среди прочего, рассказывает о том, как женщин-писательниц издавна угнетали. Но, с другой стороны, Олсен никогда особенно не интересовала критика или академические исследования литературы. На первый план в преподавании литературы для Тилли выходила непосредственная эмоциональная реакция читателя. К тому же Олсен видела много общих черт у писателей разных рас и полов; именно поэтому на своем первом докладе в Институте она процитировала Кафку и Хемингуэя в одном ряду с Вулф и Мэнсфилд. Следовательно, Тилли не была склонна обсуждать женщин-писательниц в отрыве от их современников. Сама Олсен любила очень многих писателей — Рильке и Тисдейл, Мелвилла и Вулф, — и ее единственным критерием было то, насколько хорошо они запечатлели человеческий опыт.
Именно глубокая приверженность художественному мастерству помешала Тилли поддержать Кумин и Секстон, ее подруг и товарищей по перу, так, как им бы того хотелось. Она восхищалась мастерством друзей и подталкивала их к новым победам. Однажды в письме Кумин Тилли призвала ее не бросать погоню за наградами и признанием публики: «Тебе нужно то, чего ты заслуживаешь, но пока не получила — признание, да, и почет»511. Когда через некоторое время после Института Олсен подала документы на стипендию Гуггенхайма, она описала свои действия вот так: «Конечно, я все сделала в последнюю минуту — зажала нос и покончила со всеми мерзкими бумажками в один присест (до сих пор подташнивает)»512. Вся эта система казалась Тилли грязной. Она ясно дала понять всем своим друзьям, включая Кумин и Секстон, что никогда не будет писать аннотации.
Проблемы начались в феврале 1968-го, когда Harper & Row, издатели второго романа Кумин, обратились к Олсен за аннотацией. Роман Кумин «Страсти Укспорта» должны были опубликовать в апреле 1968 года. В этом произведении Максин хотела запечатлеть «великие страсти, волнующие всех нас», рассказывая историю двух женщин и их семей. Действие происходит в Укспорте, пригороде в 18 милях от Бостона, который очень сильно напоминает Ньютон: «Укспорт кипел от множества друзей, фуршетов, сидячих забастовок, благотворительных фестивалей народной музыки и политических дискуссий»513. Роман повествует о Халли Пикс — вдумчивой, напряженной и сдержанной учительнице и писательнице, которая ходит на сеансы психоанализа, и Сайки Дэвис — переменчивой и страстной художницы с болезненным ребенком и преданным мужем. Главным событием романа является смерть дочери Сайки от лейкемии. К второстепенным персонажам можно отнести Эрни — психически больного мужчину, зацикленного на захоронении сбитых насмерть животных, доктора Осипа Земцова — психоаналитика-фрейдиста старой школы, к которому ходит Халли, и Тиджоя — ненадежного коллегу Халли, с которым у нее завязывается краткая интрижка. Действие этой, скажем прямо, провинциальной мелодрамы разворачивается на фоне первых лет войны во Вьетнаме (роман начинается в 1965-м). Один обозреватель, ссылаясь на популярное телешоу, назвал книгу Кумин «бостонским Пэйтон-Плейс». «Укспорт» бывает забавным, но никаких озарений о человеческой природе читатель из его описания не вынесет.
Будучи человеком принципа, Олсен отказалась писать аннотацию, пусть и для подруги. Даже для подруги, роман которой не вызвал ажиотажа у читателей и которая, по словам самой же Олсен, заслуживала «признания» и «почета». «Я не собираюсь поддерживать обесценивающую практику написания аннотаций и рекламных цитат, — писала Тилли в Harper & Row, — а тем немногим, кто действительно ценит мое мнение, я лично расскажу об этих двух разных книгах». Под второй книгой подразумевалась «Снизу в Рамзи» — книга Джеймса Ли, которую также прислали от издательства. Тилли верила, что роман Кумин «и сам найдет свое почетное место в литературе»514, и не собиралась оказывать ему публичной помощи. Вместо этого Олсен намеревалась рассказать о книге друзьям, полагая, что «определенное признание ее достижений… может быть полезным для автора». Иными словами, Тилли планировала организовать что-то вроде инициативы снизу. Хотя неясно, последовала ли Олсен своему плану, ведь ей никогда особенно не нравился «Укспорт».
Это был любезный отказ, но когда через несколько недель его прочла Кумин, она испугалась, что Тилли на нее злится. Поэтому Максин написала Олсен примирительное и — для нее — эмоциональное письмо. Она объясняла, что лежала в больнице из-за осложнений, связанных с инфекцией мочевого пузыря, и утверждала, что намеренно не включала имя Тилли в список тех, кому должны были отправить сигнальные экземпляры, зная, что Олсен категорически против написания аннотаций. И хотя Кумин сожалела об ошибке издателя, поступок Олсен ее задел: Тилли видела результат ее многолетней работы и ничего не сказала. «Пожалуй, мне очень грустно, — написала Максин, а для нее это было очень ярким проявлением эмоций. — Я не знаю, понравилась ли тебе книга… Меня пугает твое молчание»515. Письмо заканчивалось словами «с добрыми пожеланиями, несмотря на мой острый, но краткий приступ паранойи».
Получив письмо Кумин, Олсен тут же ответила телеграммой. В межличностных конфликтах Тилли была склонна к драматизму и самобичеванию, и на этот раз не изменила своей привычке: ТОЛЬКО ЗАШЛА ТВОЕ ПИСЬМО ДОРОГАЯ МАКС НЕПРОСТИТЕЛЬНОЕ МОЛЧАНИЕ МУЧИТЕЛЬНО СТЫДНО МНЕ ТВОЯ КНИГА ЧУДЕСНАЯ НО НЕ МОГУ ПОПРОБУЮ ЕЩЕ ЗАГЛАДИТЬ ВИНУ НАДЕЮСЬ ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ СЕБЯ ЛУЧШЕ ГОРЖУСЬ ТВОИМИ ДОСТИЖЕНИЯМИ ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ НЕ ПРОСТИШЬ 516.
Вскоре вслед за телеграммой пришло письмо, в котором Тилли снова извинялась и подчеркивала: «Когда я думаю о том, какой уязвленной нетерпеливой растерянной злой я бы себя ощущала, если бы отправила тебе свои сигнальные экземпляры, в которые вложила столько труда, а потом неделями, месяцами не получала ответа… Макс, это хорошая книга»517. Обычно Тилли выражала своим друзьям привязанность и любовь, осыпая их комплиментами, а негативными впечатлениями об их работе делилась с посторонними. Она предпочитала уклоняться от открытого конфликта.
Кумин ответила сдержанным письмом, и могло показаться, что конфликт исчерпан. Но встревоженная Олсен, желая искупить вину перед подругой, перегнула палку, написав еще одно письмо. «До меня дошли чьи-то слова о том, что „Тилли не понравилась книга Макс, поэтому она ей не пишет". НЕТ, Макс. Если бы все так и было (Макс, ты же меня знаешь), я бы спокойно написала тебе и сказала, и объяснила почему»518. Далее последовала несколько двусмысленная похвала: «Даже то, что „Страсти" вообще были написаны — уже огромное достижение. Все эти месяцы тебя мучила боль, тебе было сложно двигаться… и ты, ты все равно нашла силы работать». При этом Олсен восхитилась и талантливыми описаниями Кумин, процитировав некоторые из самых чудесных моментов книги, включая те, в которых оживает мир природы: «снежные пчелы влетали в лучи фар».
Но потом Тилли взяла менторский тон, как будто ее возраст и относительный писательский успех давали ей право учить Кумин. «Кажется, я знаю, в чем дело. Тебе нужно бороться не только со своей слабостью: слишком трепещущая слишком скромная слишком вежливая слишком неуверенная, не реализующая свой потенциал»519. Олсен думала, что Кумин в своей прозе все время «отворачивалась от самого глубокого», довольствуясь тем, что полегче: вместо того, чтобы изобразить смерть, она тратила время на проработку второстепенных персонажей. В «Укспорте» Кумин избегала более глубокого погружения в «брак дружбу человеческую близость».
И Олсен, проницательная читательница художественной литературы, была права. «Страсти Укспорта» — действительно скорее легкое чтение, несмотря на растущий интерес Кумин к политике. «Никогда еще меня так долго не терзали апокалиптические предчувствия», — писала Максин Тилли примерно в то же время, когда вышла книга. «Очень сложно не погружаться с головой в идеи моих студентов: разгневанных, убедительных, страстно увлеченных милитаризмом и пацифизмом». Кумин попыталась отдать должное политике и в «Укспорте», заставив своих персонажей размышлять о потрясениях времени: «А сейчас