Всегда энергичная, Бантинг продолжила обогащать свой жизненный опыт. В 1979 году она вышла замуж за доктора Клемента А. Смита, педиатра, который был ее другом последние восемнадцать лет. В шестьдесят восемь лет, когда Бантинг вышла замуж во второй раз, ее жизнь с Клемом стала «очень даже замечательной». Поначалу их время занимала работа в Кембридже и Вермонте, но по мере того, как они старели, садоводство и орнитология вытеснили торжественные ужины и академические мероприятия. Бантинг умерла 21 января 1998 года. Она была не только свидетельницей изменений, но и сама привнесла в жизнь многие перемены.
В начале 1980-х годов, когда Бантинг покинула научные круги, американское высшее образование стало совсем другим — по сравнению с тем, когда Полли начала свою карьеру с должности декана в Дугласе. Большинство колледжей Лиги плюща были с совместным обучением, и в результате принятия Раздела IX престиж колледжей «Семи сестер» снизился. Вскоре уже не существовало ни отдельных школ для женщин, ни каких-то отдельных сфер; они пробивались в колледжи Пеля и Принстона, в эти готические здания и коридоры власти.
Но Институт всегда оставался тем местом, где женщины могли думать и работать вместе. На Рэдклифф-Ярд женщины отринули изоляцию, чтобы сотрудничать, выражать недовольство, обмениваться опытом и выражать симпатию друг к другу. За время своего существования в качестве учебного заведения только для женщин, Институт принимал многих важных ученых и художников, в том числе драматурга Анну Девер Смит, активистку Кэтлин Кливер, писательницу Джейн Энн Филлипс, философа Марту Нуссбаум и психолога Кэрол Гиллиган, которая написала свою новаторскую теорию гендерного различия «Другим голосом» именно в Рэдклиффе. Институт зарождался как «хлопотный эксперимент» с двадцатью четырьмя местными женщинами, но со временем обрел престиж и национальную известность.
В октябре 1976 года, через два года после смерти Секстон, Кумин написала письмо Рич, чья новаторская книга «Рожденная женщиной: материнство как личный опыт и социальный институт» была только что издана. В этой работе Рич отделила патриархальное видение материнства — его изображение как своего рода священного призвания — от реальной заботы о детях. «Институт материнства не тождественен вынашиванию детей и заботе о них, — объяснила Рич, — как институт гетеросексуальности не тождественен близости и сексуальной любви. Оба создают предписания и условия, при которых выбор делается или блокируется; что не есть „реальность". Но именно они сформировали обстоятельства нашей жизни»649. Рич стремилась разрушить идеологию материнства, чтобы женщины могли иметь возможность любить и жить более свободно.
Книга «Рожденная женщиной» была новаторской, но путь для нее проложили те, кто писал о материнстве раньше Рич: Секстон и Олсен, а также сама Кумин. Хотя Кумин была менее открытой из всех, кто входил в сообщество Эквивалентов, она была наименее склонна использовать свой личный опыт в качестве материала для стихов, но она тоже нарушала табу и была частью женского сообщества, которое позволяло писателям и художникам делать то же самое. Слова Рич нашли отклик у Кумин, и Максин написала Адриенне восторженное письмо, что, судя по содержанию ее архива, было для поэтессы достаточно нетипичным жестом: «Это так прозрачно, точно и честно!»650 Максин ни словом не обмолвилась о воспоминаниях Адриенны о вечно недовольной матери, но сказала, что понимает, почему Рич взялась за этот проект, и что она ценит и книгу, и написавшую ее женщину.
Ее письмо показало, что многое изменилось в Бостоне со времен Лоуэлла и Холмса. Мужчины больше не доминировали на поэтической сцене, а женщины больше не чувствовали себя лишенными женственности из-за того, что им приходилось соревноваться друг с другом в попытках пробиться к литературному успеху, как это было несколько десятилетий назад. Женская солидарность постепенно вытесняла женскую тревогу. Теперь существовало сообщество творческих женщин, которые объединились, разошлись, а затем воссоединились благодаря письмам и любви. Кумин завершила письмо словами благодарности, которую Эквиваленты и другие женщины из Рэдклиффского института чувствовали друг к другу и которую мы, в свою очередь, тоже можем к ним испытывать: «Я просто хотела сказать „ура" вашему творчеству».
Эпилог
В первую минуту после полуночи 1 октября 1999 года Гарвард и Рэдклифф официально объединились. В газете Harvard Crimson писали: «Произошли исторические изменения, общество стало больше ценить женщин с высшим образованием, так что колледжу Рэдклифф пришлось неоднократно переопределять свой статус»651. Когда произошло «слияние без слияния», рэдклиффские студентки стали пользоваться преимуществами «двойного гражданства»: они подавали документы в Рэдклифф, но учились вместе со студентами Гарварда, занимались в аудиториях Гарварда и слушали гарвардских лекторов. Они поселились в смешанных студенческих общежитиях, тогда как до этого жили отдельном здании. Когда девушки выпускались, им вручали два диплома, по одному из каждого колледжа. Но как только объединение произошло, более трех тысяч студенток Рэдклиффа стали студентками Гарварда 652. Рэдклифф перестал существовать как отдельное образовательное учреждение. В The Washington Post отметили, что «поскольку Рэдклифф давно перестал вводить существенные изменения в жизнь студентов, эмоциональные последствия от расставания с „клиффиз“, вероятно, будут более драматичными, чем любые реальные изменения в этом кампусе Лиги плюща».
Однако произошло одно ключевое изменение: Рэдклиффский колледж превратился в Рэдклиффский институт перспективных исследований, учреждение, открытое как для женщин, так и для мужчин. Оно заменило Институт имени Бантинг, в котором учились только женщины. После того как Рэдклифф слился с Гарвардом, он больше не мог, в соответствии с Разделом IX, поддерживать институты, где учились лица лишь одного пола; в противном случае ему отказали бы в федеральном финансировании. Интересно, что в результате слияния Гарвард затопило деньгами: Рэдклифф передал все свои активы на 200 миллионов долларов в Гарвард, но затем получил 150 миллионов долларов обратно — фонд Гарварда выделил средства для финансирования Института перспективных исследований со смешанным обучением 653. Линда С. Уилсон, седьмой президент Рэдклиффа, подтвердила, что все это было «поводом для радости». Пробыв десять лет в роли президента Рэдклиффа, Уилсон ушла со своей должности после слияния. Она была последним президентом Рэдклиффа; институт, как и профессиональные школы Гарвардского университета, стал возглавлять декан.
Историк Лили Макракис, которая подружилась с Секстон и Кумин в течение первого года обучения в институте, не согласилась с заявлением Уилсон. Она написала гневную записку, сокрушаясь о произошедших переменах. Зачем им нужно было приводить мужчин в это пространство? О какой еще помощи мужчинам может идти речь? Все двери для них уже и так открыты, а вот женщинам, как она утверждала, по-прежнему нужно было пробивать себе дорогу — даже в преддверии XXI века. Макракис присоединилась к хору недовольных бывших студенток, которые связались с Crimson до принятия решения о переходе. «Это будет совсем другая среда», — сказала одна из выпускниц, имея в виду систему совместного обучения. «С тем же успехом можно было бы поступить в какой-нибудь местный вуз и быть там одной из немногих женщин среди мужчин», — добавила другая. Даже Уилсон, которая в целом одобрила переход, признавала его минусы. «В ней было какое-то волшебство, — комментировала она систему раздельного обучения. — В Институте формировалось комфортное сообщество».
На сегодняшний день Институт перспективных исследований Рэдклиффа занимается поддержкой «творческой работы во всех дисциплинах — гуманитарных, естественных, социальных, художественных»654, и в нем работают люди разного гендера.
Макракис не переставала злиться на то, что институт потерял свою идентичность даже через семнадцать лет после объединения. «У мужчин есть все», — негодовала она. Весна 2016 года. Мы с Лили сидим у нее в гостиной в Кембридже, в паре кварталов от Гарвардской площади. Макракис, как и раньше, душевно принимает гостей — купила греческие пирожные в любимой местной булочной и приготовила крепкий кофе. Стоило мне сделать глоток, как она тут же предлагала налить еще.
Макракис была небезразлична судьба института, ведь своей счастливой жизнью она во многом была обязана ему. Через год работы в Рэдклиффе Лили устроилась в католический женский колледж Регис в Уэстоне. Временная работа перетекла в постоянную. Макракис поняла, что ей нравится преподавать, и проработала в Регисе сорок лет. Затем она стала деканом Греческого колледжа Святого Креста, небольшого православного учебного заведения с семинарией в Бруклине. Когда мы с ней познакомилась, она уже была заслуженным профессором, а еще бабушкой.
За наш разговор она несколько раз повторила, что Институт был чрезвычайно важен для таких девушек, как она: для тех, кто скорее промолчит, чем попросит. Она удивлялась тому, какой застенчивой была раньше и как много всего терпела. «Не сказать, что я была бойцом, — призналась Макракис. — Институт помог мне начать требовать от жизни большего, благодаря ему я не побоялась сложной работы и повысила ставку на 40 %, когда меня пригласили работать деканом в Греческий колледж»655. Институт изменил Лили.
Однако она сомневалась в том, что мир сильно изменился. «Думаю, нам стоит больше говорить о мужчинах, — сказала Макракис, рассуждая на тему гендерного равенства. — Иными словами, как найти хороших мужчин, которые примут тебя такой, какая ты есть?»
«Отличный вопрос!» — ответила я, вспомнив о личных проблемах в этой сфере.
«Дело в том, что я не знаю, — продолжила она. — Мужчины пока сами не уверены в том, стоит ли им нас принимать. Это уж точно».
Да и я не уверена.
Я начала работать над книгой весной 2016 года, в последние нервные дни президентской кампании. Приступила к написанию поздней осенью того же года и в процессе следила за выборами Трампа — мужчины, которого неоднократно обвиняли в посягательствах сексуального характера. Я была в Вашингтоне во время инаугурации: воспользовалась зимними каникулами и поехала изучать архивы по американскому искусству в Смитсоновский институт. Там я с головой ушла в изучение историй Марианны Пинеда и Барбары Свон. Путь к архивам занимал минут двадцать, и по дороге я видела и скопления патриотически настроенных граждан, и протестные плакаты. На улице я слышала много споров.