Традиционно, все воинские части нашего городка 9 мая проходили строем по улицам, мимо трибуны, на которой их приветствовали боги в больших погонах и с широкими лампасами. Погоны и лампасы любили, чтобы было красиво. Поэтому негласное соперничество среди командиров рот за звание «самого-самого» доходило до какого-то больного исступления. Солдатам, под чутким руководством взводных, буквально сутки напролет приходилось оттачивать свое мастерство хождения в «коробках» и равнения на право. Учитывая, что даже нам с Красновым надоели доносящиеся с улицы крики «Ииии раз! Ииии два!» и чеканная поступь защитников отечества, то мы не представляли как это обрыдло самим действующим лицам праздничного парада.
Вместе с тем, ударными темпами наводился косметический ремонт, в котором все красилось, чистилось и вытряхивалось. А также подстригалось, сметалось и выносилось. Что-то пряталось. Военнослужащие, не занятые в строевой подготовке, сновали по части с тележками, баночками и метелками.
Помимо прочего, к празднику все офицеры старались подбить свои дела по должностям, дни напролет носясь с папками бумаг из кабинета в кабинет, отчего штаб напоминал рассерженный улей. Согласно многолетним наблюдениям, приехавшие на смотр частей генералы привозили с собой по несколько адъютантов из числа перспективных, которые своим неиссякаемым рвением старались доказать собственную значимость. Обычно это проявлялось тем, что в то время, пока их «генералиссимусы» отдыхали после официальной части, адъютанты рыскали по подведомственным формированиям с проверками. Проверки — это всегда неприятно и нервно, потому готовиться к ним начинали загодя.
Весь этот армейский цирк продолжался вот уже несколько дней. Не могу сказать, чтобы нам с Денисом сильно мешал творившийся вокруг бедлам. Когда стоит выбор между маршированием на плацу и рисованием плакатов, то как-то невольно понимаешь ценность нужных приоритетов. Просто под вечер уставала голова от шума, от паров краски вперемежку с клеем, ломило в висках. Но появляться лишний раз за пределами чертежной комнаты было чревато — могли припахать. Потому с завтрака и до позднего вечера мы с Красновым чертили, вырезали и клеили, со свойственной солдатам смекалкой — не очень быстро, но и не очень медленно, чтобы аккурат закончить к нужной дате.
И именно из вышесказанного становится ясно, почему мы так любили ночи. Уже после ужина можно было без особенного опасения покидать свое убежище. А когда оставшийся на дежурстве офицер проходил по коридору, проверяя заперты ли двери и опечатаны ли печатями, тут уж приходила полная свобода. Которую мы тратили с армейский изяществом — курили в неположенных местах, бесстрашно дышали воздухом на любимом балконе командира части и гоняли чаи с припасенными «ништяками» — шоколадом или конфетами.
Но сегодня я решил поведать Денису о своем открытии.
— Я тебе отвечаю, вот тут он и ходит! — я ткнул пальцем в шероховатый пол из обрезных досок.
Мы стояли в коридоре на втором этаже, между лестницей и канцелярией. Звуки наших голосов эхом разлетался по пустому помещению, где-то неприятно гудела и потрескивала лампа дневного света.
— Ты его сам-то видел? — скептически спросил Краснов.
— Нет, не видел. Слышал. Ты не веришь мне что ли?
— Верю, что ты что-то слышал, — усмехнулся Денис, — Но вот в твоего майора-самоубийцу поверить не могу.
Эту историю мне рассказал один из посыльных, который работал в штабе округа и забегал к нам два раза в неделю с донесениями. Числился он при секретном отделе, потому каждое его слово воспринималось как истина в последней инстанции. Более того, именно через него мы узнавали о скорых повышениях в звании, о всяких приказах на поощрение и иных новостях «сверху». И не было причин не верить ему или сомневаться в словах. Ну, по крайней мере, у меня.
В понедельник посыльный принес пакет, забрал корреспонденцию. Потом мы стояли в курилке, болтали о том, о сем. Он сообщил, что у них там один из полковников умер от сердечного приступа, назвал неизвестную мне фамилию. И как бы в продолжение темы спросил, знаю ли я о застрелившемся в нашем штабе майоре. Я не знал, потому с интересом принялся слушать.
Случилось это лет десять назад. Майор тот приехал в наш городок откуда-то из далекой сибирской части. С собой привез молодую жену. Поселили их в общежитии.
Служил майор где-то в нашей части, не то в батальоне обеспечения, не то в роте охраны. История о том умалчивает. И случилось как-то так, что в один осенний день его жена пропала. Совсем и неизвестно куда. А он любил ее сильно, несколько дней по городу бегал, искал. Даже солдат подымали, чтобы лес прочесывали. Безрезультатно. Мужик начал пить, исхудал, себя совсем забросил. Начал забивать на работу.
Командир части в положение вошел, назначил его на непыльную должность ответственного по штабу. Это что-то вроде ночного сторожа.
Так прошло несколько недель. И вот как-то вечером пошел этот майор на обход, проверять заперты ли двери. И оказалось, что на втором этаже канцелярия открытая. Забыли, видимо. А на столе — дневная почта. И на самом верху стопки письмо ему, майору. От нее, от жены.
Оказалось, что она сбежала с каким-то красавцем-дембелем, который увез ее к морю. И пишет, что так, мол, и так, любовь прошла, мы не понимали друг друга и все такое. Прощай, извини, забудь.
Майор умом двинулся тут же, вытащил пистолет и прямо возле стола застрелился. Так и нашли его наутро, с прострелянной головой и с письмом, зажатым в кулаке.
Но самое страшное, в другом. Говорят, что по ночам беспокойный дух этого майора ходит по штабу. И иногда можно услышать, как он идет по коридору в канцелярию, в надежде получить новое письмо от своей сбежавшей жены, в котором бы она написала, что любит его и хочет вернуться назад. Но письма нет и никогда не будет, потому как, опять же по слухам, жена утонула в море. Так и обречен ходить призрак этого майора по штабу, пока само здание не снесут.
Собственно, история была так себе, из разряда детских страшилок. Я, конечно, покивал посыльному, чтобы не обидеть человека неверием, но всерьез не воспринял. История такая, впрочем, могла иметь место. И застрелиться майор, допустим, мог. Но чтобы призраком после ходить по штабу — это вряд ли.
Так бы я и забыл этот разговор, когда б не один случай, который буквально поверг меня в ужас.
Краснов ушел спать пораньше в ту ночь, он не очень хорошо себя чувствовал. Я же решил докрасить несколько букв на транспаранте, после чего уже спуститься в каморку под лестницей. И засиделся допоздна, часов до трех ночи. Когда уже кисточкой перестал попадать по контуру, решил, что с меня довольно, что пора отбиваться. Вышел из чертежной, запер дверь и направился к лестнице на первый этаж. Да так и застыл с ключом в руке, не смея сделать вдох.
Мимо меня, от лестницы в сторону канцелярии кто-то шел. Коридор был пуст, но в абсолютной тишине явственно раздавались шаги, точнее, скрип половиц под чьими-то ногами. Скрип-скрип, скрип-скрип. И они приближались. Причем, шаги были не равномерные, а какие-то странные, рваные, словно человек после каждого шага стоял в задумчивости.
А для меня время остановилось. Холодея, я с ужасом смотрел на пол, когда шаги проскрипели мимо меня, потом дальше, дальше. Наконец, где-то у дверей канцелярии, стихли. И наступила тишина.
Вниз я несся, перепрыгивая ступени. Сердце вырывалось из груди, дыхание не хватало. Остаток ночи я провел, трясясь под одеялом, укрывшись с головой.
Естественно, на следующий день, с жаром и чувством все рассказал Денису. На что получил в ответ снисходительный хмык и фразу: «Разберемся».
И вот теперь мы стоим в коридоре второго этажа, в пустом штабе, среди ночи. Мне немного страшно, но вместе с тем и немного возмущает неверие друга. Я же лично слышал!
— Блин, Дэн, я лично слышал!
— Ты слышал скрип?
— Да, скрип шагов. Вот прямо тут, где ты стоишь.
— А еще что-нибудь необыкновенное?
— Например?
— Ну, дыхание тяжелое, рычание? — Краснов пожал плечами.
— Чего? — непонимающе протянул я.
— Ну, звон цепей…
— Да иди ты!
— Ладно, не дуйся, — Денис довольно заулыбался, вынул руки из карманов и присел на корточки. Внимательно принялся разглядывать доски пола. Я терпеливо ждал.
Краснов поднялся, прошелся по коридору. Постоял у лестничного пролета, вернулся ко мне. Хмыкнул и дошел до канцелярии.
— Во сколько, говоришь, ты слышал шаги?
— Ну, где-то около трех ночи, — прикинул я. — Думаешь, имеет значение?
— Думаю, да.
Денис поправил съехавшие очки, кивнул каким-то своим мыслям. Сказал:
— Ну, тебе сейчас раскрыть секрет майора-самоубийцы или подождем до трех ночи?
— Ой, вот не надо важничать! Еще скажи, что мне почудилось.
— Да нет, не почудилось, — Денис хитро улыбнулся. — Ты действительно скрипы слышал. Ну, рассказать или будешь жить с мыслью о таинственном?
Я подозрительно уставился на него, пытаясь разглядеть подвох. По лицу Краснова блуждала легкая улыбка, грудь вперед, глаза насмешливо поблескивают из-под очков. Вот ведь точно, каналья, до чего-то допер своим умом, у него при этом всегда одна и та же рожа!
— Ну, попробуй объяснить, — как можно безразличней сказал я.
— У меня есть бабка по материнской линии, — начал товарищ. — Она живет в деревне под Житомиром. Собственно, это не суть важно, это к делу не относится. Так вот, у нее дом довольно старый, рассохшийся. И скрипело там все, что могло. В том числе и дощатый пол. Создавалось ощущение, что ночью кто-то ходит по дому. Я тогда совсем маленьким был, потому спал плохо, боялся…
— Это ты сейчас на что намекаешь? — прищурился я.
— Да не на что, — отмахнулся Денис, пряча улыбку. — Ты дальше слушай. И как-то раз я спросил у бабальки, кто это, мол, ходит по дому ночью. А она мне: «Домовой». Да я с детства в сказки не верил, пошел уточнить к отцу. Тот мне все и объяснил.
Краснов поманил меня за собой, и мы дошли по коридору до лестницы, остановились. Денис присел и указал рукой на несколько досок, шероховатых, с облупленной краской.