— Ну, проведал. Вижу, не совсем здоров, но положительно живой, — геолог не стал поворачиваться в маленькой прихожей, бросил через плечо. — Закрой за мной. Пойду я.
И тут, повинуясь внутреннему импульсу, я вдруг практически выкрикнул:
— А можно и мне с тобой?
Геолог все же развернулся, сметая в кучу одежду. Уставился на меня, словно увидел впервые.
— Ну, пойдем, — сказал он удивленно. — Одевайся. Я подожду на улице. Покурю.
Свежий воздух приятно освежал. Глубоко вдохнув несколько раз, я почти прочистил похмельную голову от рваных обрывков сумасшедшей ночи. Воспоминания о громкой музыке, о человеке в моей прихожей притупились, но не пропали полностью. Особенно меня беспокоил голос, который вновь и вновь произносил в моей голове имя «Слава… Слава…».
Я шагал рядом с молчащим геологом, стараясь не отставать от его широкой поступи. Мы двигались в сторону моего первого похода в магазин, когда я плутал возле стройки. Мимо проплывали дома с темными окнами, брошенные на обочине машины, засыпанные неубранной листвой дворы. Ветер порывами проносился мимо, огибая черные стволы деревьев, раскачивая длинные плети неухоженных кустов. С неба моросил противный дождик, который оседал на лице и одежде мокрой пылью.
За всю дорогу нам не встретился ни один человек.
С соседями определенно надо что-то делать. Вот только что? Законными способами ничего уже не решить, самоликвидировались соответствующие органы. Набить морду, как предложил этот идущий рядом человек-гора? А что это решит? Да и не смогу я, все-таки культурный, цивилизованный человек. А за что их, собственно, бить? Ну, пошумели немного, но недолго же. Ну, в квартиру вошли, но не знали же, что в ней кто-то живет. В общем, недоразумение сплошное, куда ни кинь.
Ой ли, Игорь? А не ищем ли мы себе сейчас оправдания, чтобы не ввязываться в конфликт? А потом будешь себя корить, что смалодушничал, стерпел, проглотил. Как уже было, и не один раз, и еще будет не один раз.
Я тяжело вздохнул, гнетомый внутренним беспокойством. Да еще и голос этот из головы не уходит. До чего жуткий, до чего не живой. Будто калитка на ржавых петлях, туда-сюда — Сла-ва. Сла-ва. Похоже еще на синтезаторы речи. Я когда-то давно пробовал поставить на компьютер программу, которая будет читать мне тексты. Я представлял себе, что скачаю с Интернета хорошую книгу, расслабленно лягу на диван, положив под голову подушку, а приятный голос будет мне читать вслух. Но на поверку оказалось, что программа воспроизводила не слова, а слоги, каждый из которых произносился отдельно. Выходило монотонно, сухо и очень тяжело для восприятия.
А, может, мне голос таким нечеловеческим спросонья показался? Может, мне вообще все почудилось? И вот еще вопрос — как я на полу очутился?
— А ну-ка стоп, — геолог вдруг остановился и предостерегающе поднял руку. — Обожди-ка.
Я поднял глаза на Карчевского. Олег имел озадаченный вид, хмурил брови и настороженно стрелял глазами в разные стороны.
— В чем дело? — спросил я.
— Помолчи.
— Знаете что, не надо на меня…
— Тихо, — шикнул на меня бородач, даже не оборачиваясь. — Вокруг посмотри.
Я обиженно фыркнул, но замолчал. Недовольно осмотрелся.
Мы почти подошли к злополучной стройке. По правой стороне дороги уже начался заброшенный пустырь с торчащими тут и там островками камыша и желтыми ежиками засохшей осоки. К пустырю примыкал двухэтажный кирпичный дом с бурой от ржавчины кровлей и с выбитыми стеклами на первом этаже. Если бы мы прошли чуть дальше, то как раз из-за него выплыл бы вид на поднимающиеся из крапивы сваи и пролеты забора.
По левую руку от нас, на другой стороне дороги, скрытая колючей живой изгородью, виднелась детская площадка с ажурными конструкциями из металла, с лестницами в виде радуги, с качелями на длинных цепях и высокой деревянной горкой. Почему-то со стороны дороги прохода на площадку не было.
— И что не так? — пожал я плечами.
— Ах, ну да, — хлопнул себя по лбу Карчевский. — Ты ж не местный, я и забыл.
Он ткнул своей огромной лапищей в сторону детской площадки.
— Вот этого здесь не должно быть.
— Не понял. Чего не должно быть?
— Да вот этих вот качелей и лестниц. Тут всю жизнь был склад медицинского оборудования.
Я с сомнением посмотрел на детскую площадку. Не было похоже, что ее построили недавно, скорее наоборот. Деревянная горка зияла щелями между вздувшихся от воздействий непогоды досок, на металле лестниц тут и там проступала ржавчина, мало где осталась краска.
— Вы ничего не путаете? — спросил я геолога. Тот посмотрел на меня, словно на идиота.
— Уважаемый, я тут хожу по несколько раз в неделю без малого уже три года. И уж, поверь, знаю, где и когда тут что-то появляется. Вот этого, — он кивнул в сторону площадки. — Этого еще в пятницу не было. Это вообще детский парк из другой части города.
— Да как скажите, — примирительно поднял я руки, снисходительно заулыбался. — Только куда тогда делся склад, который, по-вашему, тут стоял испокон веков?
— А вот не надо ерничать, — недовольно пробасил Олег. — Ты и половины происходящего не знаешь, не понимаешь и отказываешься видеть.
Я лишь кивнул, мол, ну-ну, давай, учи меня жить. А сам подумал, что что-то идея совместной прогулки переставала мне казаться наилучшим на данный момент времяпровождением. Ей богу, лучше бы к Илье пошел. Или к Степанову…
— Ладно, идем дальше, — сказал наконец Олег и направился прочь, тяжело шагая по опавшим листьям. Я еще раз бросил взгляд на обычную во всех отношениях детскую площадку и поторопился за Карчевским. Догнал, пошел чуть позади, хмуро поглядывая на массивную фигуру бородача. С неким злорадством отметил, что анорак у геолога давно не стиран и в нескольких местах прожжен не то сигаретами, не то искрами костра. Мда, себя-то в порядок привести не может, а туда же, с претензией… И чем я ему так не приглянулся?
— Кстати, все спросить хотел, почему вы мне тогда Степанову про поломанный маяк не дали сказать? — спросил я.
— Обиделся, что тебя пнул? — покосился на меня Карчевский.
— Не скажу, что мне это понравилось, — признался я. — Так в чем дело? Что я не так сказал?
Карчевский некоторое время шел молча, словно решая говорить или нет. Закурил. Я терпеливо ждал, шагая рядом.
— Никакого секрета нет, что бы ты там себе не надумал, — наконец заговорил геолог. — Маяк действительно не работает. Но скажешь об этом Степанову — убью.
— Так чего бы не сказать? — удивился я. — Насколько я понял, он безвылазно дежурит в диспетчерской уже много дней, занимаясь, по сути, бесполезной работой. Занимаясь ею, сам того не подозревая?
— Не бывает бесполезной работы, — глубокомысленно изрек Карчевский.
—Так маяк же не работает!
—Дело не в результате, а в процессе, — геолог выпустил в воздух струю сигаретного дыма и повернул ко мне голову. — Как, по-твоему, легко ли быть старым, никому ненужным архитектором в умирающем городе, который ты сам же и проектировал?
Я счел умным не отвечать на риторический вопрос.
— Семеныч — хороший мужик, — продолжил геолог. — Правильный. На таких раньше страна держалась. Он для себя никогда ничего не выгадывал, все для людей. Не то, что нынешние менеджеры-потребители, готовые ради личной выгоды ехать на край света.
Я хмыкнул. Это он, видать, про меня.
— Единственное, что ему всю жизнь хотелось, так это быть востребованным. Заниматься делом, от которого зависит что-то важное.
— Поэтому он меняет лампочки в неработающем радиомаяке? — не удержался я.
— Я на тебя посмотрю, когда ты останешься один на один со своей старостью, а результат твоей жизни будет потерян и предан забвению, — геолог вдруг остановился и повернулся ко мне всем телом. — Чем ты тогда будешь цепляться за жизнь? Какую нужду найдешь в себе?
— Почему вы мне «тыкаете»? — вспылил я. — И по какому праву вы постоянно мне хамите?
— Я не хамлю, я так общаюсь, — парировал геолог.
— По-хамски вы общаетесь, — нажал я.
— Ну, как умею, — безразлично пожал плечами геолог.
Я от возмущения не знал, что сказать. Карчевский просто молчал, разглядывая окрестности.
— Кстати, раз вы такой правильный, — наконец произнес я. — О товарище своем, о Степанове беспокоитесь. А чего сами подначиваете его бросить пост в диспетчерской? Говорили же, что он ерундой занимается, что это никому не надо!
— Потому, что если он все-таки и забросит эту вахту, что вряд ли, то это будет его выбор, с которым он примирится. А если ему сказать, что он занимался на протяжении нескольких месяцев пустой работой, да еще и на поломанной станции, это будет для него настоящим ударом. Одно дело, когда ты устал и тебе пора уходить, другое — когда ты зря потратил время, — он повернулся ко мне и панибратски похлопал по плечу. — Все дело в мотивах. Сечешь разницу?
Я дернул плечом, но, немного помедлив, кивнул. В чем-то геолог был прав.
— И вообще, переставай мне «выкать», — указал Карчевский. — Или для этого нужно с тобой на брудершафт выпить?
— Не надо со мной на брудершафт, — усмехнулся я. Раздражение уже улеглось, в груди стало легче, свободнее. Не люблю я конфликты.
— То-то же, — одобрительно кивнул геолог. — Раз выяснили отношения, то пошли дальше.
13
Человек стоял на краю большой ямы и смотрел вниз. Резная палка, похожая на трость волхва, лежала рядом, небрежно оставленная среди камней. Сам человек, похожий на растрепанного ворона, удерживал на груди развивающийся от сильного ветра шарф, зажав оба его хвоста в кулаке. А вокруг утробно гудели Колодцы.
Я сразу узнал старика, на которого накричал на аэродроме.
Миновав загадочным образом появившуюся детскую площадку, мы прошли мимо нехороших тропинок у стройки, на которые я многозначительно кивнул Олегу. Геолог с задумчивым видом покурил, стоя на тротуаре, но экспериментировать не рискнул, махнул рукой и мы пошли дальше.
Мы прошли еще пару жилых кварталов, абсолютно вымерших и от того жутких в своей неестественности. Миновали аллею со склонившимися над дорогой ивами, которые образовали импровизированный коридор в красно-желтых осенних тонах. Углубились в мрачные коробки цехов заброшенного цементного завода.