— Чего? — скорчил гримасу шофер.
— Конкретнее, милейший, — сказал Олег Яну. — Что за места истории?
— Городу плохо…
— Это мы поняли, видим.
— Олег, дай человеку сказать, — шикнул на геолога Степанов.
Карчевский покачал головой, но замолк.
— Из города уходит душа, почти ушла, — продолжил все тем же ровным тоном седобородый старик. — Он практически сошел с ума от внутренней пустоты и обреченности. Люди унесли с собой его память, когда покинули пределы Славинска, его идеи и помыслы. Но остались еще последние крупицы былого, моменты жизни, с которых все начиналось, которые показывают, каким он был когда-то.
Юдин наконец поднял глаза, полные неподдельной печали, обвел нас взглядом:
— Управа, в которой я жил до последнего времени, была построена сразу же после начала разработки шахты. Она, как и шахта, символ города, его сердечный клапан. Она — место памяти. Это здание аэропорта, — Ян обвел рукой зал. — Первое здание, которое видят прибывающие, и последнее, что видят убывающие. Это ворота города, место сосредоточение эмоций и надежд. Это тоже место памяти. А еще есть Колодцы. Крематорий. Старая больница.
— Ага, кажется, я понял, — кивнул Олег, вновь закурил. Я поморщился — в зале уже и так можно было топор в воздухе вешать. — Местные достопримечательности — это и есть места истории?
— Да, — кивнул Ян.
— Да тут про каждое место можно историй рассказать, — скептически скривился Илья.
— Но не каждое дорого городу, — парировал Юдин, нахмурившись.
— А что такого в доме, где у Савохина контора была? — спросил я.
— Первый жилой дом, — ответил Степанов.
— Слушай, всезнающий наш товарищ, — вновь привлек внимание Юдина геолог. — Может ты еще и про теней скажешь, которые за нами гонялись? А то у меня фантазия иссякла еще позавчера.
— Они разные. Они — обрывки воспоминаний, призраки прошлого, тени былого, поднятые с самого дна, — произнес Ян и улыбнулся странной, снисходительной улыбкой.
Шофер опять фыркнул, Карчевский удивленно поднял брови:
— Допустим. А упуская метафизику и аллегорию?
— У города не осталось мыслей, они все покинули его. У города не осталось памяти, ее забрали с собой. Город сходит с ума, умирает и к нему пришли Белый и Черный, судьи и палачи. До нас им дела нет, но они ворошат всю жизнь города, оценивают, взвешивают. И рано или поздно сделают свой вывод. Они выпустили на свободу все моменты жизни Славинска, все когда-либо случавшиеся здесь события, образы всех когда-либо живущих тут людей. И теперь все это витает в пространстве, наслаивается, сменяя друг друга.
— Эдакий концептуальный способ познания истории — раскидай все вокруг себя и наблюдай, — хмыкнул Олег. — Поправь, если я ошибусь. По твоей теории, тени — это образы нас же самих и других жителей города? Как бы наши проекции во времени? Тогда почему нападают?
— А как, по-твоему, чувствует себя история, которая уже случилась? — подался вперед Ян, вперив взгляд в геолога. — Эти образы, они уже мертвы. По своему, они лишь ненужные тени событий, произошедших когда-то. Они исчерпали себя, свое время и место. И вместе с тем превратились в голодных тварей, которые пытаются высосать твое время и твое место, чтобы повториться. Чтобы ожить. Но они как черные дыры, способны лишь поглощать.
— Это что же, — серьезным тоном спросил геолог. — В каждый миг моей жизни, который уже прошел, остается некий мой теневой двойник, навсегда обреченный вновь и вновь переживать уже случившееся?
Юдин сделал жест рукой, который я расценил как: «Примерно так».
— Прямо «День сурка», — хмыкнул Олег. — Это за мной, значит, прошлое гоняется, чтобы утащить к себе и тоже сделать прошлым? Жестко завернуто.
— Мне поведали это, теперь я говорю вам, — развел руками Юдин. — Но есть и более важные вопросы, которые следовало бы задать.
— Почему это все происходит именно здесь? — попробовал догадаться я.
— Почему здесь и сейчас собрались именно мы, — Ян поднял на меня свои глазища, которые, казалось, видели меня насквозь.
— Вертолет! — подскочил Илья, — Слышите?
Все замерли, прислушиваясь. Лишь Юдин опустил голову и опять начал перебирать и оглаживать символы на посохе.
Я ничего не слышал. Недоуменно посмотрел на остальных.
— Может, послышалось? — неуверенно произнес Степанов. Нет, я не один такой.
— Да нет же! — отмахнулся шофер. — Точно летит.
Он с грохотом отодвинул стул, пролез между Юдиным и стойкой, прошмыгнул в дверцу и почти бегом выскочил из зала. Мелькнул прямоугольник дневного света, когда открылись одновременно две двери тамбура. Шофер выскочил на улицу.
Мы с Карчевским переглянулись. Он тоже поднялся из-за стола и направился к выходу. За ним потянулись я и Степанов. Ян остался сидеть за столом.
На улице шел редкий дождь. Небо, горы и бетонка окрасились в разные оттенки серого, выглядели уныло и безжизненно.
Я на всякий случай бросил взгляд по сторонам, стараясь заметить спрятавшихся по темным углам тварей. Никого.
Илья стоял в нескольких шагах от нас, на взлетной площадке. Он задрал лицо к небу, водил глазами из стороны в сторону, вслушиваясь.
Теперь, стоя на улице, я действительно услышал далекий стук вертолетных лопастей. Приходилось напрягать слух, чтобы различить его в шуме дождя.
— Ты слышишь, Игорь? — обратился ко мне Степанов. Лицо его было озабоченное и взволнованное.
— Да, — я кивнул. — Слышу.
— По звуку будто бы шишовские авиалинии, — подтвердил Олег, разглядывая небо. — Только вот не видно его.
Высокие пики гор тонули в низких тучах, затянувших все небо. Серость небес плавно переходила в серость камня.
Внезапно я упустил звук, он пропал. Я попытался уловить его вновь в шелесте капель, но заметил, что и Илья потерянно закрутил головой.
Не успел я ничего сказать, как звук вновь возобновился, но уже ближе. Существенно ближе.
— О, теперь и я слышу, — прокомментировал Николай Семенович. — Это он уже где-то над тучами идет.
Мы стали всматриваться в небо. Капли заливали глаза, неприятно сбегали по лицу, словно мелкие насекомые.
Вертолета видно не было. Но звук приближался.
— Как то странно… — начал фразу геолог, но звук вновь исчез.
Теперь уже и я понял, что что-то не так. Звук действительно исчез, это не было обманом слуха.
Вот, опять возобновился. Но уже в другой стороне, сильно справа.
Мы вышли на край взлетного поля, все еще ища глазами вертолет.
— Не оттуда он летит, — тихо сказал Степанов.
— Да он улетает! — заорал нам с середины бетонки шофер.
Звук удалялся, становился тише.
— Большак в другой стороне, — произнес Олег. — Семеныч, у тебя носимая рация не добьет?
— Нет, — старик покачал головой, огладил слипшиеся от дождя волосы. — Погода плохая, да и не заряжал я ее. Который месяц в кладовке лежит.
Звук пропал.
— Ну вот, опять, — я хлопнул себя по ноге. — Мне кажется, что не дождемся мы…
Огромная черная махина вынырнула прямо перед нами из воздуха, закрыв собой небо. Громкий рев стеганул по ушам, буквально срубил меня, швырнул на мокрый бетон.
Вертолет, опасно накренившись и буквально касаясь лопастями земли, пронесся в нескольких метрах над расползающимися в разные стороны людьми. Водяная пыль вперемешку с листьями, грязью и окурками волной накрыла меня. А когда я набрался смелости убрать от ушей ладони и открыть глаза, то вертолета уже не было. Он опять провалился в другое пространство.
В ушах звенело, на зубах скрипел песок. С одежды капало, рубашка промокла и неприятно холодила грудь и живот.
Поднимались с земли остальные. Ошарашенный Степанов, злой Илья, ругающийся Карчевский. Все такие же, как я — грязные, трясущие головами, оглушенные.
Когда слух вернулся, то я не услышал шума винтов. Вопросительно взглянул на остальных, по их виду понял, что не слышат винтокрылую машину Шишова и они.
Мы постояли в молчании еще несколько минут, мужики покурили. Потом Степанов сказал:
— Идемте в тепло. Чего мокнуть.
Они с Карчевским ушли. Потом ушел шофер, угрюмый и насупившийся.
А я все стоял и смотрел в небо. Я уже отошел от шока и изрядно промок.
Вдруг вернется? Вдруг Шишов вернется? Вдруг его кидает по пространству, как нас прошлым днем, и выбросит обратно к нам? Тогда он приземлится и заберет нас. Но надо подождать. Еще немного подождать. Недолго.
Я ждал еще десять или пятнадцать минут. Потом из диспетчерской вышел Николай Семенович, накинул мне на плечи брезентовый дождевик, взял мягко за плечи:
— Пойдем, Игорек, простудишься. Пойдем. Я чай заварил.
И вот тогда я понял, что все. Что не прилетит вертолет. Не прилетит сейчас или через полчаса. Нас бросили.
— Не переживай, — успокаивал меня Степанов, сопровождая в диспетчерскую. — Шишов наверняка вернется на базу и сообщить о том, что тут неладное происходит. И нас спасут. Надо просто подождать.
Я лишь невесело хмыкнул, но кивнул. Да, что еще остается? Единственное, что ободряет, что с этими людьми я не пропаду. Они что-нибудь придумают. Они не позволят мне умереть здесь. Действительно, надо подождать помощи.
— Ждать нельзя, не выйдет, — отрезал Юдин. — Я не знаю, сколько осталось времени, но его очень и очень мало.
Ян возбужденно ходил по залу туда-сюда, мимо потушенного мангала и свернутых матрасов. Его посох мерно постукивал по полу, похоже, это у старика превратилось в привычку.
— Но почему, Ян, — с непонимающим видом спросил Николай Семенович. — Если предположить, что Шишов вернулся и все рассказал, то ждать осталось недолго. Нас найдут и спасут.
— Если не вернулся, впрочем, тоже, — мрачно добавил Карчевский. — Если вертолет разбился, то отправят поисковиков. И представителя комиссии в город зашлют.
— Надеюсь, что с Шишовым все в порядке. Но в любом случае, это день, может два пересидеть, — кивнул словам товарища диспетчер. — Здесь же безопасно, ты сам сказал.
Юдин покачал головой, проходя мимо. Дошел до дверей тамбура, развернулся и пошагал назад.