Рядом визжала перепуганная Нина Константиновна. Говорят, что после этого страшного нападения она осталась заикой. Наверно, это было справедливое наказание за ее характер. Благодаря этой сплетнице вскоре весь город узнал о том, что именно меня пыталась спасти Ирина, когда бежала к этому магазину. Я вернулся к погибшей Виолетте Максимовне. Мне неудобно сейчас об этом вспоминать, но я всегда чувствовал, что нравился этой женщине, хотя она никогда мне об этом не говорила. Она ведь знала, чем именно мы занимаемся в ее кабинете и зачем мы там уединяемся. Но ни разу даже не подала вида, что ей неприятны эти посещения. Она была настоящим другом и очень смелым человеком. Говорили, что у нее осталась дочь, но Маляров запретил мне видеться с ее дочерью. Я все еще думаю, что когда-нибудь освобожусь от бремени своего преступного прошлого и смогу навестить ее девочку, чтобы рассказать, какой честной и смелой была ее мать. Иногда я думаю о судьбах таких людей, которые погибают на невидимых фронтах непризнанными героями, о которых нельзя ни написать, ни даже вспоминать. Наверно, это неправильно. Наверно, нужно, чтобы люди знали своих героев. А с другой стороны, многие секреты до сих пор нельзя раскрывать, и поэтому многие герои уходят в небытие, так и остаются неузнанными и непризнанными. И даже их близкие родственники и друзья зачастую не подозревают, какой подвиг они совершили.
Я поехал в больницу, мне сделали какой-то укол. Видимо, я тоже был в состоянии шока. Потом я два дня провалялся словно в бреду, а когда наконец пришел в себя, то узнал, что Ирина находится в коме. Она так и не пришла в себя после двух тяжелых пулевых ранений. Слишком много крови они потеряла, слишком тяжелыми были ранения. Врачи даже не надеялись вывести ее из этого состояния. Я поехал на встречу с Маляровым, уже понимая, что совершил грубую ошибку, ничего не рассказав своему куратору.
Можете себе представить, как он меня встретил. Я никогда в жизни не видел его таким взволнованным, нервным. Он осыпал меня упреками, говорил, что я подвел всех, кто с нами работали, подставил Виолетту Максимовну, у которой осталась дочь, подставил Ирину, у которой остался сын. Рассказывал, что серьезно обсуждали вопрос о сворачивании всей операции и даже моей возможной ликвидации. Вот такие у нас были невеселые дела. Я молча слушал, понимая, что он прав. Мне не было оправданий. Наконец Маляров замолчал.
– Все правильно, – согласился я, – это мои ошибки. И я за все должен отвечать.
– Вы даже не представляете, какую бурю вы подняли и с каким трудом нам удалось вас отстоять, – сообщил Илья Глебович. – Можете даже считать, что вы родились во второй раз. В Министерстве внутренних дел настаивали на вашей немедленной ликвидации. Нам с трудом удалось уговорить их повременить с этим решением, хотя бы до конца нашей операции.
– У вас всегда ликвидируют проштрафившихся агентов? – мрачно поинтересовался я.
– Вы даже не подозреваете, что именно там произошло, – вздохнул Маляров. – У нас были два дня и две ночи такие интенсивные переговоры с руководством тридцать четвертого отдела МВД.
– Я не знаю такого отдела.
– Это недавно специально созданный отдел, который занимается исключительно внедрением профессиональных офицеров в преступную среду, – пояснил Маляров. – Этакая полицейская разведка в преступном мире. Раньше этим занимались в Главном управлении уголовного розыска, но потом было принято решение выделить профессиональных офицеров в отдельный отдел. Уголовный розыск и без того имеет многочисленную агентуру в среде преступного мира. Там каждый второй является информатором, а каждый третий платным осведомителем. Что касается офицеров-нелегалов, то это своего рода элита полиции, ее лучшие специалисты, которые работают нелегалами в преступной среде.
– То есть делают примерно ту же работу, что и я. Только зачем вы мне об этом рассказываете? Я не офицер полиции и не офицер ФСБ. Вы взяли меня за мою предыдущую биографию и решили сделать из меня самого известного криминального авторитета, банда которого будет действовать под вашим полным контролем.
– Вы меня не поняли. Мы двое суток просили сотрудников тридцать четвертого отдела не принимать в отношении вас никаких мер. Там есть подполковник Головко, который лично собирался вас застрелить. С большим трудом удалось его отговорить, хотя я по-прежнему опасаюсь за вашу жизнь.
– Но почему? Что я им сделал? Ведь это меня собирались убить? Почему же они хотят меня ликвидировать?
Маляров молчал. Очевидно, он размышлял – можно ли мне доверять. Похоже, речь шла даже не о доверии, а о моей успешной работе, ведь если я снова попытаюсь повторить свою ошибку, этот Головко или кто-нибудь из тридцать четвертого отдела меня наверняка пристрелит.
– Вы даже не знаете, что сделали, не посоветовавшись со мной, – негромко сказал Маляров, немного успокаиваясь.
– Ничего не сделал. Хотел узнать время и место поступления основного груза моих конкурентов. Насколько я понял – этот вопрос интересует вас в первую очередь. Поэтому я решил предложить Артисту, который посещает нелегальные казино, выйти на некоего Таира Бицуева и предложить ему деньги в обмен на информацию.
– Это я уже знаю.
– Ну да, я вам докладывал. Можете себе представить мое изумление, когда Бицуев отказался. Такой невероятно порядочный бандит. Я предлагал миллион долларов, но получил отказ. Тогда по моему приказу его забрали и привезли в нашу загородную «резиденцию». Я лично с ним разговаривал. Предложил ему сначала миллион, потом начал увеличивать сумму. Дошел до трех миллионов, но он отказывался. И еще так нагло себя вел. Я не сдержался, начал его избивать, потом приказал Санитару продолжить экзекуцию, а сам уехал. По дороге в город я много думал о Бицуеве. Меня удивил этот невероятно честный бандит, и я решил вернуться обратно. Все трое, которых я оставил с ним, были убиты, а Таир куда-то исчез. Вот тогда я и решил доложить вам.
– Все правильно, – согласился Маляров, – он исчез, трое были убиты, а мы провели наше расследование. И довольно быстро выяснили, что там действовали профессионалы из тридцать четвертого отдела МВД, которые быстро и аккуратно убрали ваших людей и забрали Бицуева.
– Понятно, – я даже улыбнулся, – теперь все понятно. А я думал, что это так ловко и чисто сработали боевики Бразильца. Очень удивился. Они обычно так не работают. Санитара должны были забрать с собой, он слишком много знал. Но его пристрелили.
– И вы опять ничего не поняли?
– Понял. Бицуев был их стукачом. Как я сразу не догадался.
– Ничего вы не поняли, – поморщился Маляров. – Дело в том, что подполковник Бицуев уже восемь лет работает агентом, внедренным в преступную среду. Чтобы вывести его на Бразильца, его даже сажали в одну колонию с Вагановым, а потом имитировали побег с убийством конвоира.
Я сидел оглушенный. Конечно, офицер полиции. Конечно, Бицуев не был обычным бандитом. Иначе он бы взял и один миллион долларов. Но он не мог брать деньги и заваливать операцию, на которую ушли восемь лет его жизни. Он был офицером и выполнял свой долг, а я, дурак, и не догадался. И поэтому он так спокойно и нагло улыбался, очевидно, уже зная, что помощь идет.
– У него был специальный сигнал о помощи, вмонтированный в его запонки, – пояснил Маляров, словно прочитав мои мысли, – но кто-то раздавил этот передатчик, и офицеры немного опоздали.
Я вспомнил, как меня удивили запонки и как я их сам раздавил. Все вставало на свои места.
– Они никогда бы не пошли на обмен информацией, если бы не необходимость, – продолжал Маляров. – Мы договорились, что в их отделе о вас будут знать только генерал Белобородов и подполковник Головко, хотя он по-прежнему на вас зол. А у нас соответственно тоже два человека, один из которых перед вами.
– Почему он мне ничего не сказал? – печально спросил я. – Мы ведь могли его забить до смерти.
– А ваши люди и так забили его почти до смерти. Сломали четыре ребра, нос, выбили несколько зубов, рассекли бровь, сильно повредили почки. В общем, сделали все, что смогли. Хотя, с другой стороны, обеспечили ему твердое алиби на всю жизнь. Теперь он может не опасаться никаких проверок после такой обработки. Ведь никто даже не подумает, что тридцать четвертый отдел разрешил так отдубасить их офицера. По большому счету, он должен быть даже вам благодарен.
– Как он сейчас?
– Лежит в реанимации под охраной сразу троих боевиков Бразильца, которые круглосуточно там дежурят.
– Жаль. Я бы хотел с ним встретиться.
– Только этого не хватает. Зачем вам это нужно?
– Поговорить. Извиниться. И вообще пожать ему руку. Настоящий мужчина. Молчал, когда его избивали. Честно говоря, я в своей жизни таких мало встречал. Как жаль, что я не знал об этом раньше.
– Очень надеюсь, что вы навсегда забудете все, что я вам рассказал. Единственная просьба – больше не применять подобных методов по отношению именно к Бицуеву.
– Он знает про меня?
– Пока нет. Но его предупредят, чтобы вы друг друга не убили при встрече. Иначе будет обидно. Вас обоих с большим трудом внедряли в эти организации. У вас стаж около десяти лет, у него больше восьми. Но в общем все примерно одинаково.
– Только я не подполковник, – усмехнулся я.
– И не нужно, иначе нам пришлось бы заводить слишком большую канцелярию для вашего оформления.
– Ясно. Но я могу зайти к Ирине Хаусман?
– Ни в коем случае. Ее муж тоже поставил охрану, хотя она все равно в коме и не приходит в себя уже третьи сутки. Врачи надеются на лучшее, но пока ничего нельзя сказать...
– У меня есть еще вопрос, – не очень смело сказал я.
– Какой именно?
– Где похоронили Виолетту Максимовну? Я хотел бы положить цветы на ее могилу.
– Это тоже делать нецелесообразно, чтобы не привлекать к ней ненужного внимания.
– Внимание ей уже не повредит, – возразил я, – она погибла, защитив меня от пули. И ничего в этом нет необычного, даже такая сволочь, как я, может пойти на кладбище и положить цветы на могилу женщины, которая фактически его спасла.