— Бедная женщина, бедная гонимая мать! Она прибыла сюда беженкой, без единого гроша, и с готовностью согласилась, чтобы миссис Спрот удочерила ее девочку.
— Но зачем ей был ребенок?
— Для маскировки! Тут тонкий психологический расчет. Просто невозможно вообразить, чтобы иностранная шпионка потянула с собой на дело свое дитя. Именно поэтому я и не подозревала миссис Спрот. Как можно, женщина с ребенком! Но настоящая мать Бетти стала ужасно тосковать по своему дитяти, она разыскала адрес миссис Спрот и явилась сюда, высматривала, ждала удобной минуты, дождалась и увела девочку.
Миссис Спрот, естественно, была в отчаянии. Самое главное для нее было — чтобы не обращались в полицию. Поэтому она написала записку и представила дело так, будто нашла ее у себя в комнате. Вместо полиции привлекли к поискам капитан-лейтенанта Хейдока. Когда же мы настигли бедную женщину, шпионка, не заводя разговоров, сразу же ее застрелила… Она отнюдь не новичок в обращении с огнестрельным оружием, а наоборот, превосходный стрелок. Да, она убила ту несчастную женщину, и поэтому у меня нет к ней ни малейшей жалости. Она злодейка.
Таппенс помолчала, а потом добавила:
— Были и еще некоторые обстоятельства, которые должны были открыть мне глаза. Например, сходство между Вандой Полонской и Бетти. Она мне кого-то напоминала, и этот кто-то была Бетти. И потом странная игра девочки с моими шнурками. Гораздо естественнее было предположить, что она наблюдала, как это делала ее так называемая мать, а не Карл фон Дейним. Но миссис Спрот, увидев, что натворила девочка, поспешила подбросить в комнату Карла всевозможные улики, в том числе и шнурок с симпатическими чернилами.
— Я рад, что Карл не был замешан в это дело, — сказал Томми. — Мне он нравился.
— Нравился? — испуганно переспросила Таппенс. — Его что, расстреляли?
Мистер Грант покачал головой.
— С ним все в порядке. У меня даже есть для вас один небольшой сюрприз.
— Я ужасно рада, особенно за Шейлу! — посветлев лицом, воскликнула Таппенс. — Какие же мы были дураки, что сделали стойку на миссис Перенью!
— Да, она была замешана только в деятельности ИРА, не более, — сказал мистер Грант.
— Я и миссис О'Рурк немного подозревала. А иногда и супругов Кейли…
— А я подозревал Блетчли, — вставил Томми.
— Тогда как на самом деле все зло было в этой безмозглой особе, которую мы считали матерью Бетти.
— Не такая уж безмозглая, — возразил мистер Грант. — Она опасная преступница и очень умелая актриса. И к большому моему сожалению, урожденная англичанка.
— Раз так, она не заслуживает ни жалости, ни восхищения, — сказала Таппенс. — Ею двигала даже не любовь к родине. — Она обернулась к мистеру Гранту: — Вы нашли что хотели, сэр?
Он кивнул.
— Все содержалось в потрепанных детских книжках, которые были подменены новенькими.
— В тех, что Бетти называла «гадкими»? — всплеснула руками Таппенс.
— Они и вправду гадкие, — сухо сказал мистер Грант. — «Джек Хорнер» оказался весьма детальным описанием наших береговых укреплений. «Джонни задрал к небу нос» содержит данные по военно-воздушным силам. А сведения о боевом вооружении, понятно, помещены в книжицу «Жил человечек с ружьецом в руке».
— А «Гуси, гуси, вы куда?»— поинтересовалась Таппенс.
Мистер Грант ответил:
— Когда ее обработали соответствующими реагентами, обнаружился полный список влиятельных лиц, выразивших готовность содействовать вражескому вторжению на наши острова. Среди них два начальника полиции, один вице-маршал авиации, два генерала, управляющий военным заводом, министр, несколько полицейских инспекторов, главы местных добровольных оборонных дружин, ну и разная мелкая армейская и флотская сошка, и даже сотрудники нашего родного Разведывательного управления.
Томми и Таппенс слушали и не верили своим ушам.
— Не может быть! — проговорил Томми.
Грант печально покачал головой.
— Вы не представляете себе силу немецкой пропаганды. Она обращена к таящейся в душе у человека жажде власти над другими людьми. Лица, значащиеся в этом списке, были готовы предать свою страну, но не за деньги, а из чудовищной гордыни, они воображали себя, лично себя, благодетелями родины. И так в каждой стране. Своего рода культ Люцифера[298] — сына Утренней звезды. Гордыня и жажда личной славы. Вы можете себе представить, — заключил он, — что при содействии этих людей, которые давали бы несогласованные приказы и распоряжения, в стране должен был воцариться хаос и запланированное вторжение имело бы много шансов на успех.
— А теперь? — спросила Таппенс.
Мистер Грант улыбнулся.
— Теперь, — сказал он, — пусть попробуют, милости просим! Мы готовы к встрече.
Глава 15
— А знаешь, дорогая, — сказала матери Дебора, — я ведь чуть было не подумала про тебя бог знает что.
— Ну? — удивилась Таппенс. — Это когда же?
Она задержала любящий взгляд на темной головке дочери.
— Да вот, когда ты улизнула в Шотландию к папе, а я считала, что ты гостишь у тети Грейси. Я уже готова была вообразить, что ты завела роман на стороне.
— Неужели, Деб?
— Конечно, всерьез я в это не верила, не в твоем же возрасте. И потом, я знаю, как вы с Рыжим преданы друг другу. Это один дурень по имени Тони Марсдон закинул мне такую мысль. И знаешь, ма, — я думаю, тебе можно сказать, — потом оказалось, что он был в Пятой колонне. Действительно, он всегда как-то странно рассуждал — что, мол, если Гитлер и победит, ничего страшного, все останется по-прежнему, а то и лучше будет.
— А он… тебе нравился?
— Кто? Тони? Нет, конечно. Такой зануда. Этот танец я пойду танцевать.
И уплыла в объятиях светловолосого молодого офицера, с веселой улыбкой глядя в лицо своему кавалеру. Несколько минут Таппенс наблюдала за ними, потом перевела взгляд на долговязого молодого летчика, танцующего в паре с тоненькой блондинкой.
— По-моему, Томми, — обратилась она к мужу, — у нас славные дети.
— А вот и Шейла, — сказал Томми и встал навстречу девушке.
Она подошла к их столику. На ней было вечернее платье изумрудного цвета, оттеняющего ее смуглую красоту. Сегодня ее красота казалась сумрачной, и слова, с которыми Шейла обратилась к тем, кто ее сюда пригласил, прозвучали довольно нелюбезно:
— Как видите, я пришла, раз обещала. Но почему вы меня позвали, не представляю себе.
— Потому что мы вам очень симпатизируем, — с улыбкой ответил Томми.
— Правда? Но с какой стати? Я вела себя просто ужасно по отношению к вам обоим. — Она помолчала и тихо добавила: — Спасибо вам.
Таппенс сказала:
— Надо подобрать вам хорошего кавалера для танцев.
— Я не хочу танцевать. Ненавижу танцы. Я пришла просто повидаться с вами.
— Кавалер, которого мы для вас пригласили, вам понравится, — улыбнулась Таппенс.
— Но я… — начала было Шейла. Но не договорила: через зал к ней пробирался Карл фон Дейним.
Шейла стояла как зачарованная.
— Ты… — еле слышно произнесла она.
— Я, собственной персоной, — подтвердил Карл.
В нем произошла какая-то перемена. Шейла смотрела на него, недоумевая. Яркий горячий румянец заливал ее щеки.
— Я знала, что с тобой все в порядке, — чуть дрогнувшим голосом проговорила она. — Но я думала, ты интернирован…
Карл покачал головой.
— Нет причины меня интернировать. Ты должна меня простить, Шейла. Понимаешь ли, я не Карл фон Дейним. Я просто принял его имя, потому что так было нужно.
Он вопросительно оглянулся на Таппенс. Она сказала:
— Продолжайте. Расскажите ей все.
— Карл фон Дейним был моим другом. Мы познакомились в Англии за несколько лет до того. А перед самой войной я возобновил знакомство. Я прибыл тогда в Германию по специальному поручению, связанному с безопасностью нашей страны.
— Ты работал в разведке? — спросила Шейла.
— Да. И вот, когда я там находился, со мной стали происходить странные вещи. Несколько раз мне едва удалось избежать гибели. О моих планах становилось известно там, где это никак не предусматривалось. Я понял, что тут что-то не так, что «гниль», как они это называют, проникла в учреждение, где я работал. Меня предали свои. Мы с Карлом немного походили друг на друга внешне — у меня одна бабка была немка, поэтому я как раз годился для работы в Германии. Карл не был наци. Его интересовала только его работа — химические исследования. И я тоже этим немного занимался. Незадолго до войны он принял решение эмигрировать в Англию. Его братьев посадили в концентрационные лагеря. Он был готов к тому, что на пути в эмиграцию его будут ожидать большие трудности, но все препятствия чудесным образом устранялись. Мне это показалось подозрительным — он делился со мной. С чего бы это властям открывать фон Дейниму дорогу за границу, когда братья его и другие родственники сидят в концлагерях, да и сам он всегда подозревался в антинацистских настроениях? Было похоже, что для чего-то он им нужен в Англии. Между тем мое положение становилось все опаснее. Карл жил в одном доме со мной. Однажды я зашел к нему и, к моему большому огорчению, увидел, что он лежит у себя на кровати мертвый. Он не выдержал обстановки, впал в депрессию и покончил с собой, оставив письмо, которое я прочел и положил себе в карман. Я решил произвести подмену. Мне нужно было выбираться из Германии, а заодно неплохо было бы узнать, почему это Карла так легко выпускали из фатерланда[299]. Я надел на него свою одежду и положил тело на свою кровать. Лицо его было изуродовано, так как он убил себя выстрелом в голову. А наша квартирная хозяйка, я знал, была подслеповата.
С документами на имя Карла фон Дейнима я приехал в Англию и отправился по адресу, который ему дали. Это был пансион «Сан-Суси».
Живя там, я все время играл роль, ни на минуту не забываясь. Оказалось, что для меня было готово место на химическом заводе. Сначала я решил, что меня планируется постепенно опутать и сделать нацистским агентом… Но позднее стало ясно, что моему другу была уготована роль козла отпущения. Когда меня арестовали по подложным уликам, я ничего не сказал. Я считал, что открыть, кто я, надо как можно позже, чтобы успеть побольше проведать. А несколько дней назад меня узнал один из наших людей, и так правда вышла наружу.