— Здесь сыро, — сказал он, остановившись рядом с ней. — Вы можете простудиться.
— Не простужусь. И вообще, разве это так уж важно?
— Ну-ну… Вы уже не ребенок, а взрослая, умная женщина. Вам пора трезво смотреть на жизнь.
— Уверяю вас, мосье, я не склонна к простуде, — возразила она сухо.
— Весь день был ужасным, — сказал Пуаро. — Дул ветер, дождь лил как из ведра, и вокруг был сплошной туман. Eh bien[172], что мы имеем сейчас? Туман рассеялся, небо снова чистое, и на нас смотрят звезды. Так обычно бывает и в жизни, мадам.
— Вы знаете, от чего меня здесь больше всего тошнит? — спросила Кристина сдавленным злым голосом.
— От чего, мадам?
— От сочувствия! — Она бросила это слово, будто щелкнула кнутом. — Вы думаете, что я ничего не понимаю, ничего не замечаю? Все постоянно твердят: «Бедная миссис Редферн… Бедная наша малышка». А я вовсе не маленькая. Я, наоборот, высокая. Они говорят «малышка», потому что жалеют меня. Это невыносимо!
Эркюль Пуаро предусмотрительно расстелил на каменной скамье платок и сел рядом с миссис Редферн.
— Но тут что-то кроется, — сказал он задумчивым тоном.
— Эта женщина… — вырвалось у Кристины, но она тут же осеклась.
— Позволите, мадам, сказать вам несколько слов, — важно проговорил Пуаро. — Нечто столь же очевидное, как эти звезды над нами. Арлены Стюарт или Арлены Маршалл ничего не значат в этом бренном мире.
— Чепуха! — возразила она.
— Уверяю вас, это правда. Их господство преходяще. Только те женщины, которые обладают умом и добротой, действительно чего-то стоят.
— Вы думаете, что мужчины ценят доброту и ум? — язвительным тоном спросила Кристина.
— В общем, да!
— Я не согласна с вами, мосье Пуаро. — Она рассмеялась.
— Ваш муж, мадам, любит вас. Я знаю.
— Вы не можете этого знать.
— Но это так. Я знаю это. Я наблюдал за ним, когда он на вас смотрел.
И тут самообладание изменило ей. Уткнувшись головой в плечо детектива, она разразилась бурными, горькими слезами.
— Не могу больше… Я не выдержу!
Пуаро погладил ее руку.
— Терпение… — сказал он успокаивающе. — Только терпение…
Она выпрямилась и поднесла к глазам платок.
— Уже лучше, — сказала она сдавленным голосом. — Мне уже лучше… А теперь, пожалуйста, уйдите… Я хочу побыть одна.
Эркюль Пуаро послушно ретировался. Почти в конце крутой тропинки, ведущей к отелю, он услышал голоса.
Он свернул в сторону и в просвете между декоративными кустами увидел Арлену Маршалл в обществе Патрика Редферна. Голос его дрожал от страстного волнения:
— Ты сводишь меня с ума, я гибну… Я близок к помешательству. Ты любишь меня? Любишь хоть немного?
Эркюль Пуаро посмотрел на лицо Арлены Маршалл и подумал, что она напоминает довольную кошку — звериного в этом красивом лице было гораздо больше, чем человеческого…
— Разумеется, Патрик. Я обожаю тебя, дорогой, и ты хорошо знаешь это.:.
Эркюль Пуаро предпочел не слушать дальнейшее и, снова вернувшись на тропинку, быстро зашагал в сторону отеля. У входной двери он едва не наткнулся на капитана Маршалла, который тут же с ним заговорил:
— Замечательный вечер, правда? И это после такого отвратительного дня! — Он посмотрел на небо. — Похоже, завтра будет хорошая погода.
Глава 4
Утро 25 августа было ясным и безоблачным — таким, что даже самые заядлые сони предпочли проснуться, чтобы насладиться им. Вот и в «Веселом Роджере» несколько отдыхающих встали раньше обычного.
В восемь часов Линда, сидевшая уже перед туалетным столиком, положила раскрытый томик в переплете из телячьей кожи обложкой вверх и взглянула на свое отражение в зеркале.
Ее губы были плотно сжаты, зрачки сузились.
— Да! — прошептала она еле слышно. — Я должна это сделать…
Она сняла пижаму, надела купальник и набросила пляжный халат. Потом зашнуровала эспадрильи — баскские плетеные туфли на веревочной подошве.
Она вышла из комнаты в коридор, в конце которого находилась дверь, ведущая на балкон и на лестницу, спускавшуюся к прибрежным скалам. По вделанным в скалу железным ступенькам можно было сойти прямо в воду. Так что постояльцы часто плавали перед завтраком здесь у скал, а не собирались на главном пляже, так как дорога туда была значительно длиннее. На лестнице Линда встретила отца, идущего с моря.
— Рано же ты сегодня поднялась, — сказал он. — Хочешь окунуться?
Она кивнула. Но, когда они разминулись, не пошла к скалам, а свернула влево, обогнула отель и направилась по дорожке к дамбе, которая соединяла остров с «большой землей». Был прилив, и дамба скрылась под водой, но у маленького мола стояла лодка. Перевозчик куда-то отошел, поэтому девушка отвязала лодку и стала грести в сторону Лезекум-Бея. Причалив к противоположному берегу, она привязала лодку и пошла вверх по склону, мимо гаража отеля к уже упоминавшемуся магазинчику. Продавщица только что открыла ставни и деловито подметала пол. Увидев Линду, она удивилась.
— О-о… Мисс — ранняя пташка.
Девушка вынула из кармана купального халата мелочь и купила то, что ей было нужно.
Вернувшись в свой номер, она застала там Кристину Редферн, встретившую ее словами:
— Наконец-то! А я думала, ты еще не поднялась.
— Я уже успела искупаться, — ответила девушка.
Кристина заметила сверток у нее в руках и удивленно спросила:
— Что? Почта уже прибыла? Так рано?
Линда густо покраснела, а так как смущение усугубило ее обычную неловкость, сверток выскользнул у нее из рук. Тонкая бечевка порвалась, и часть содержимого высыпалась на пол.
— Купила свечи? Зачем? — воскликнула миссис Редферн, но, к немалой радости Линды, не стала дожидаться ответа, а принялась собирать рассыпанные свечи, говоря при этом: — Я пришла спросить, не выберешься ли ты со мной в бухту Чаек? Хочу сделать там несколько набросков.
Девушка сразу согласилась. В последние дни она несколько раз сопровождала миссис Редферн в ее выходах на этюды. Кристина была вообще-то равнодушна к живописи, однако, быть может, это просто давало ей возможность сохранить независимый гордый вид, ибо ее муж был неразлучен с Арленой Маршалл.
В последнее время Линда становилась все более мрачной и раздражительной. Она охотно составляла компанию Кристине, потому что та, занятая своей работой, почти с ней не заговаривала. Девушка, по сути, была предоставлена сама себе, что ее вполне устраивало. Но при всем при этом скучать в одиночестве ей тоже не хотелось, ее мятущаяся юная душа жаждала общения. В итоге между подростком и взрослой женщиной возникла некая симпатия, основанная, видимо, на неприязни обеих к одной и той же особе.
— В двенадцать у меня партия в теннис, — сообщила Кристина. — Поэтому надо выйти пораньше. В половине одиннадцатого, хорошо?
— Отлично. Буду готова. Встречаемся в холле.
Мисс Дарнлей шла из столовой после позднего завтрака, когда на нее налетела Линда, сбегавшая по лестнице.
— О, простите, мисс Дарнлей.
— Чудное утро, правда? — сказала в ответ Розамунд. — И это после вчерашнего-то дня! Даже не верится.
— Да. А я отправляюсь с миссис Редферн в бухту Чаек. Обещала, что буду ждать ее в половине одиннадцатого. Наверное, уже опоздала.
— Нет. Сейчас десять двадцать пять.
— Слава Богу!
Девушка часто дышала, глаза у нее блестели, на лице выступил румянец. Мисс Дарнлей удивленно взглянула на нее.
— У тебя случайно нет температуры, Линда?
— Что вы! У меня никогда не поднимается температура.
— Такая дивная погода, — с улыбкой сказала Розамунд, — что я решила выйти на завтрак. Привыкла есть в постели. Но сегодня утром набросилась на яичницу с беконом — как какой-нибудь оголодавший джентльмен.
— Ага… После вчерашнего ненастья день обещает быть божественным. А в бухте Чаек сейчас, должно быть, просто чудесно. Намажусь хорошенько кремом и буду лежать на солнце, пока не почернею.
— Да, в бухте Чаек по утрам очень хорошо, — сказала Розамунд. — Там тишина, не то что на главном пляже.
— Может, присоединитесь к нам? — застенчиво предложила Линда.
Розамунд покачала головой:
— Сегодня нет. У меня другие планы.
На ступеньках показалась Кристина Редферн. На ней была просторная пляжная пижама с длинными рукавами и широкими штанинами, зеленая с желтым узором. Розамунд так и подмывало сказать, что зеленый и желтый не лучшим образом сочетаются с бледной кожей. Недостаток вкуса всегда раздражал ее.
«Если бы она стала одеваться у меня, — подумала она, — ее муж не сводил бы с нее глаз. Арлена, конечно, редкая дура, но хорошо знает, что ей к лицу. А эта бедняжка напоминает увядший салат».
— Приятных развлечений, — сказала она вслух. — А я иду на «Солнечный карниз». С книжкой.
Эркюль Пуаро позавтракал в своем номере — как всегда рогалики с маслом и кофе.
Погожее утро и его подвигло раньше обычного выйти из отеля. В десять — на полчаса раньше, чем всегда, — он спустился на пляж, где застал только Арлену Маршалл.
На ней был белый купальный костюм и зеленая китайская шляпка. Арлена пыталась столкнуть на воду белую деревянную лодку. Маленький бельгиец галантно поспешил ей на помощь, намочив при этом свои туфли из белой замши.
Она поблагодарила его чарующим взглядом и, уже отплыв от берега, воскликнула:
— Мосье Пуаро!
Эркюль Пуаро подошел к самой кромке воды.
— Мадам?
— Вы не могли бы оказать мне небольшую услугу?
— С удовольствием.
— Никому не говорите, что я уплыла. — Она с молящей улыбкой посмотрела на него. — Меня сразу же начнут преследовать, а я хоть раз хочу побыть одна, — объяснила она и сильно взмахнула веслами.
Пуаро побрел вдоль пляжа, бормоча себе под нос:
— Ah lа, jamais![173]