— Надо бы узнать, действительно ли Дж. Н. уехал в Китай, — сказал инспектор Колгейт. — Ибо если это не так, возможно, он тот, кого мы ищем. Был влюблен в нее без памяти, боготворил… и вдруг понял, что она делала из него болвана. Думаю, это тот малый, о котором поминала мисс Брюстер. Письмецо может нам пригодиться.
— О да! — согласился Пуаро. — Весьма важное письмо. Чрезвычайно важное.
Он отдал письмо полковнику и стал осматривать комнату. Его взгляд скользнул по флаконам на туалетном столике, открытому шкафу, по большому тряпичному Пьеро[191], небрежно брошенному на кровати…
Они перешли в соседнюю комнату, которую занимал Кеннет Маршалл. Она не соединялась дверью со спальней его жены. В этой комнате не было балкона, и она была значительно меньше. Между окнами в позолоченной раме висело зеркало. В правом углу находился туалетный столик, на нем — две щетки для волос в оправе из слоновой кости, одежная щетка и флакон жидкости для укрепления волос. В противоположном углу был письменный стол, на котором стояла расчехленная пишущая машинка, а рядом с нею стопка каких-то бумаг. Инспектор Кол гейт наскоро их просмотрел.
— Все вроде сходится, — сказал он, вырывая один листок. — Вот то письмо, о котором говорил Маршалл. Датировано двадцать четвертым, то есть вчерашним днем. И конверт есть. Штемпель почты в Лезекум-Бее поставлен сегодня утром. Да, все, кажется, сходится. Надо теперь проверить, не мог ли он написать его заранее.
Инспектор сел и принялся за чтение.
— Ну что ж, вы проверяйте, — сказал Вестон, — а мы пока осмотрим другие комнаты. А то постояльцы, наверное, уже нервничают из-за того, что их не пускают к себе.
В комнате Линды окно выходило на восток, на крутые скалы, спускающиеся к морю. Комиссар полиции осмотрелся.
— Вряд ли мы найдем здесь что-либо интересное, — заметил он. — Правда, Маршалл мог тайком отнести в комнату дочери что-нибудь такое, чего не хотел показывать, но что, собственно, ему прятать? Не было ни оружия, ни каких иных нежелательных для него вещей.
Он вышел в коридор, но Пуаро не спешил покидать комнату, поскольку заметил, что в камине явно что-то жгли, причем совсем недавно. Опустившись на одно колено, сыщик рьяно принялся за работу, аккуратно складывая свои находки на листке бумаги. Кусок растопленного воска… Обгоревший обрывок плотной зеленой бумаги или картона, возможно, от настенного календаря, где можно разобрать кусочек цифры «5» и слова: «…благородные поступки…» Булавка и клок обуглившейся шерсти или волос… Внимательно рассматривая свою добычу, Пуаро бормотал:
— Благородные поступки лучше совершать, а не рассуждать о них! Разумное правило! Но что может означать эта коллекция? C'est fantastique![192]
Он схватил пальцами шпильку, его глаза заблестели, стали зелеными.
Он бормотал:
— Pour Гатоиг de Dieu![193] Возможно ли это?
Эркюль Пуаро поднялся на ноги и медленно осмотрел комнату. Лицо его стало почти суровым.
Слева от камина была полка с книгами. Эркюль Пуаро задумчиво скользил взглядом по названиям.
Библия, потрепанный томик Шекспира… «Женитьба Уильяма Эша» миссис Хамфри Уорд… «Молодая мачеха» Шарлотты Йондж[194]… «Парень из Шропшира»…[195] «Убийство в кафедральном соборе»[196] Элиота… «Святая Иоанна»[197] Бернарда Шоу… «Унесенные ветром»[198] Маргарет Митчелл… «Горящий замок»[199] Диксона Карра.
Пуаро взял две книги, «Молодую мачеху» и «Женитьбу Уильяма Эша» и взглянул на расплывшиеся штемпели на титульном листе. Когда он ставил книгу на место, то случайно заметил еще одну, спрятанную за первый ряд книг. Это был маленький потрепанный томик в коричневом кожаном переплете.
Он вынул его и раскрыл.
— Итак, я был прав… — пробормотал он, медленно кивнув. — Да… Так оно и есть… Но то, другое… Неужели это тоже возможно? Нет! Невозможно… Разве что…
Он задумчиво разглаживал свои усы, а мозг его тем временем разгадывал новую головоломку.
Наконец он повторил почти шепотом:
— Разве что…
В незатворенную дверь заглянул полковник Вестон.
— Вы все еще здесь, Пуаро?
— Уже иду, иду! — воскликнул маленький бельгиец и поспешил в коридор.
Соседнюю комнату занимали Редферны. Пуаро равнодушно отметил про себя, насколько несхожи супруги по характеру: скрупулезную аккуратность Кристины, и живописный беспорядок в вещах Патрика. Больше эта комната его ничем не заинтересовала.
В следующей комнате, где остановилась Розамунд Дарнлей, он пробыл значительно дольше, поскольку это доставляло ему не меньшее удовольствие, чем общение с самой обитательницей апартаментов.
Здесь его внимание привлекли книги на прикроватной тумбочке, простой, но дорогой набор туалетных принадлежностей, а также знакомый нежный запах духов, которые употребляла Розамунд Дарнлей.
За комнатой мисс Дарнлей в самом конце коридора была стеклянная дверь на террасу, в данный момент открытая. С террасы наружная лестница вела прямо к прибрежным скалам.
— Этой лестницей пользуются любители купаться перед завтраком, — сказал Вестон. — Или те, кто не любит пляжа.
Глаза маленького бельгийца загорелись неожиданным интересом. Он подошел к балюстраде и посмотрел вниз на прибрежные скалы, по которым извилистая тропинка вела к морю. От нее отделялась еще одна тропка и, огибая отель, уходила влево.
— Гм… По этой лестнице можно сойти вниз, свернуть влево и оказаться прямо на дорожке, которая от дамбы ведет на противоположную сторону острова, — сказал Пуаро.
Вестон кивнул, соглашаясь, и дополнил:
— По этой дорожке можно пересечь весь остров. Но кто-нибудь может увидеть вас из окон.
— Из каких окон?
— На северной стороне… там окна двух ванных комнат для постояльцев, ванной комнаты для персонала, окна туалета на первом этаже и бильярдного зала.
— Вон оно что… — протянул Эркюль Пуаро. — Но учтите, что в окнах ванных комнат и туалета — матовые стекла. А в бильярд в такую жаркую погоду никто не играет, разве что утром.
— В самом деле, — согласился Вестон и через мгновение добавил: — Если это он, он должен был воспользоваться этой дорогой.
— Он? То есть капитан Маршалл?
— Да. Шантаж шантажом, однако у меня складывается впечатление, что все указывает на капитана Маршалла. И его поведение меня тоже настораживает.
— Поведение — это еще не аргумент, — сухо сказал Эркюль Пуаро.
— Значит, мосье, вы полагаете, что Маршалла можно сбросить со счетов?
— Я бы этого пока делать не стал.
— Посмотрим, что скажет Колгейт относительно алиби Маршалла, действительно ли он в то утро печатал на машинке. А пока я решил поговорить на всякий случай с горничной, она уже ждет нас. Многое зависит от ее свидетельства.
Горничная оказалась женщиной лет тридцати, бойкой и энергичной. На вопросы отвечала охотно и толково.
Капитан Маршалл пришел в свою комнату вскоре после половины одиннадцатого. Она уже кончала убирать. Он попросил, чтобы она поторопилась. Как он потом снова зашел, она сама не видела, но очень скоро, по ее мнению, где-то без пяти минут одиннадцать, услышала стук пишущей машинки.
После перешла в номер Редфернов. Убрала там и направилась в конец коридора, в комнату мисс Дарнлей. Оттуда стука пишущей машинки уже слышно не было. В комнату мисс Дарнлей она вошла сразу после одиннадцати — когда открывала дверь, часы на церкви в Лезекум-Бее как раз отбивали время.
В четверть двенадцатого она спустилась вниз, чтобы перекусить и выпить чашку чаю. Потом перешла в другое крыло здания. В ответ на просьбу комиссара — точно указать очередность убранных ею помещений — перечислила их в следующем порядке: комната мисс Линды Маршалл, две «общие» ванные комнаты, комната и ванная миссис Маршалл, комната капитана Маршалла, комната и ванная супругов Редферн, комната и ванная мисс Дарнлей. При этом она добавила, что в номерах капитана Маршалла и его дочери ванных нет. Убираясь у мисс Дарнлей, никого, кто проходил бы мимо двери или выходил на балкон и на наружную лестницу, не видела. Разумеется, она просто могла не услышать звука шагов.
Вестон стал расспрашивать ее о миссис Маршалл.
В отличие от остальных, заявила горничная, та не привыкла подниматься рано. Она, Глэдис Нарракот, была очень удивлена, когда вскоре после десяти обнаружила, что дверь открыта, а комната пуста.
— Миссис Маршалл всегда завтракала в постели?
— О да! Всегда. Правда, ела совсем мало. Чай, апельсиновый сок, пара гренков. Она, как и многие леди, очень следила за своей фигурой.
Ничего необычного в поведении миссис Маршалл этим утром горничная не заметила: та держалась так же, как всегда.
— А что вы думаете о миссис Маршалл? — тихо спросил Эркюль Пуаро.
Глэдис Нарракот с удивлением посмотрела на него:
— Ну, вряд ли мне положено говорить о ней, сэр.
— И однако, мы все же просим вас высказаться. Нам необходимо… Крайне необходимо услышать ваше мнение о ней.
Горничная с сомнением взглянула на полковника, и тот ободряюще улыбнулся ей, хотя его немного беспокоили методы его знаменитого иностранного коллеги.
— Да-да. Можете смело говорить.
Впервые уверенность в себе покинула Глэдис, ее пальцы стали нервно теребить подол ситцевого платья.
— Ну, миссис Маршалл… — начала она, — не была, как бы это сказать… настоящая леди. Она была больше похожа на артистку.
— Она и была актрисой, — вставил Вестон.
— Да, сэр, я это и говорю… и еще хотела бы сказать… Миссис Маршалл вела себя как хотела. Под настроение. То улыбается во весь рот, а через минуту, если у нее что-то потерялось, или я не сразу приходила на звонок, или ей не принесли ее белье от прачки, сразу начинала кричать и ругаться. Можно сказать, никто из нас, из горничных, ее не любил. Но наряды у нее были просто загляденье. Ну, и сама она была очень красивая, так что ничего удивительного, что в нее влюблялись все джентльмены.