Миссис Спрот, будучи вызвана, сразу разразилась потоком слез. Коронер допрашивал ее тактично, постепенно подводя к тому, что произошло над обрывом.
— Это такой ужас, — давясь рыданиями, говорила миссис Спрот. — Ужас! Я убила человека. Я не хотела… У меня и в мыслях не было… Но ради Бетти… Мне показалось, что та женщина сейчас бросит ее с обрыва, и надо во что бы то ни стало помешать ей… и я… Боже мой! Я сама не знаю, как это вышло.
— У вас есть практика обращения с огнестрельным оружием?
— Нет, что вы! Только в тирах… на ярмарках, регатах… Но и там я никогда не попадала. Господи! У меня такое чувство, будто я кого-то сознательно уничтожила…
Коронер постарался ее успокоить и спросил, не приходилось ли ей прежде иметь дело с убитой?
— Ах, нет конечно! Я никогда в жизни ее не видела. Думаю, она была не в своем уме, иначе зачем ей было это делать? Ведь она не знала ни меня, ни Бетти.
В ответ на дальнейшие расспросы миссис Спрот сообщила, что ей приходилось принимать участие в вечерах рукоделия в помощь польским беженцам, но помимо этого никаких контактов с поляками в Англии у нее не было.
Следующим свидетелем пригласили Хейдока. Он четко перечислил все меры, которые он принял для обнаружения похитительницы, и описал последовавшие события.
— Вы совершенно убеждены, что убитая намеревалась прыгнуть с обрыва в море?
— Либо так, либо же бросить вниз ребенка. Я видел, что она вне себя от ненависти. Взывать к ее рассудку было бесполезно. Требовалось немедленное действие. Я сам собирался выстрелить и ранить ее, но она держала перед собой девочку, как щит. Я побоялся подстрелить ребенка. Миссис Спрот взяла риск на себя, и ей удалось спасти дочь.
Миссис Спрот опять разрыдалась.
Показания миссис Бленкенсоп были кратки — она просто подтвердила слова капитан-лейтенанта.
Затем вышел мистер Медоуз.
— Вы согласны с тем, что показали по поводу случившегося капитан-лейтенант Хейдок и миссис Бленкенсоп?
— Да. Женщина, бесспорно, находилась в таком состоянии, что к ней невозможно было подступиться. Еще мгновенье, и она бы бросилась с девочкой с обрыва.
На этом свидетельские показания были исчерпаны. Коронер объяснил присяжным, что Ванда Полонская погибла от руки миссис Спрот, но что на последней вины нет. Какие чувства двигали погибшей, неизвестно. Возможно, ненависть к Англии. На некоторых подарках, получаемых польскими беженцами, указываются имена английских отправительниц, может быть, Полонская узнала имя и адрес миссис Спрот именно таким способом, но что толкнуло ее на похищение девочки, представить себе гораздо труднее — возможно, это была какая-то совсем уж безумная мысль, невообразимая для человека в здравом уме. Полонская, по ее собственным словам, перенесла на родине тяжелую утрату, из-за этого она вполне могла повредиться умом. С другой стороны, не исключено, что она была вражеским агентом.
Присяжные вынесли вердикт в полном согласии с речью коронера.
Назавтра после дознания миссис Бленкенсоп и мистер Медоуз встретились, чтобы обменяться впечатлениями.
— Ванда Полонская уходит, и концы, как всегда, в воду, — мрачно сказал Томми.
Таппенс кивнула.
— Да. Глухая стена. Никаких документов, неизвестно, откуда к ней и ее брату поступали деньги, с кем они имели контакты.
— Ловкачи, черт их дери, — вздохнул Томми и потом сказал: — Знаешь, Таппенс, не нравится мне создавшееся положение.
Таппенс оно тоже не нравилось. Известия с войны поступали довольно мрачные. Французская армия отступала, и что-то не похоже было, что военная удача еще может перевернуться. Шла эвакуация из Дюнкерка[271]. Еще день-другой, и Париж падет, в этом не приходилось сомневаться. Выяснилось, ко всеобщему ужасу, что не хватает снаряжения, чтобы противостоять напору механизированных немецких колонн.
Томми сказал:
— Что это, наши обычные головотяпство и нерасторопность? Или за всем этим еще стоит чья-то работа?
— Думаю, что второе. Но доказательств никаких нет и не будет.
— О да, черт подери. Наши противники слишком хитры.
— В последнее время мы выловили немало предателей.
— Верно. Но все мелкая сошка. Самоочевидная публика. До центра, который всем руководит, нам, похоже, не добраться. Там — мозг, организация, тщательно продуманный план, в котором учтены и наша нерасторопность, и наши внутренние распри, и наша привычка долго раскачиваться.
Таппенс сказала:
— Это — наша задача. А мы не получили никаких результатов.
— Кое-что получили, — возразил Томми.
— Карл фон Дейним и Ванда Полонская. Незначительные люди.
— Думаешь, они работали вместе?
— Скорее всего, — нахмурив брови, ответила Таппенс. — Не забудь, я видела, как они совещались.
— Тогда, выходит, Карл фон Дейним организовал похищение девочки?
— По-видимому.
— Но для чего?
—. Вот именно, — кивнула Таппенс. — Я все время об этом думаю. Не видно смысла.
— Зачем было похищать именно этого ребенка? Кто такие Сироты? Люди скромного достатка — значит, не ради выкупа. И ни он, ни она не состоят на службе в правительстве.
— Верно, верно, Томми. Бессмыслица какая-то.
— А самой миссис Спрот ничего не приходит в голову?
— У этой женщины в голове мозгов меньше, чем у курицы, — презрительно отозвалась Таппенс. — Она вообще не способна думать. Считает, что именно таких злодейств и следует ожидать от гадких немцев.
— Вот дура, — рассердился Томми. — Немцы — прежде всего прагматики. Если они шлют своего агента выкрасть ребенка, значит, им это зачем-то надо.
— Знаешь, у меня такое чувство, что миссис Спрот могла бы сообразить зачем, — проговорила Таппенс, — если бы хорошенько подумала. Что-то должно быть, какая-то информация, которой она завладела случайно, возможно, сама не понимая ей цену.
— «Ничего не говорите. Ждите указаний», — процитировал Томми записку, найденную на полу у миссис Спрот. — Да, черт побери, это ведь что-то означает!
— Наверняка. Не может не означать. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, это что миссис Спрот или ее мужу доверено на хранение что-то ценное, доверено именно потому, что они такие ничтожные, заурядные люди, и никому в голову не придет, что это может храниться у них.
— А что, это мысль.
— Мысль-то мысль. Но слишком уж похоже на шпионский роман. Неубедительно как-то.
— А ты просила миссис Спрот порыться в памяти?
— Да. Но трудность в том, что ее это не особенно интересует. Бетти с ней, а до остального ей дела нет. И еще закатывает истерики, из-за того, что, видите ли, застрелила человека.
— Удивительные существа — женщины, — сказал Томми. — Взять, например, эту. Рвалась в бой, как настоящая фурия, перестреляла бы, не моргнув глазом, хоть целый полк, лишь бы вернуть свое дитятко. А потом, всадив поразительным образом пулю прямо в лоб похитительнице, теряет самообладание и проливает ручьи слез.
— Коронер с нее вину, во всяком случае, снял, — заметила Таппенс.
— Еще бы. Я бы, ей-богу, не решился бы выстрелить на ее месте.
— Она и сама бы, наверно, не решилась, если бы соображала, что делает. Она выстрелила просто потому, что не представляла себе, чем рискует.
Томми кивнул.
— Прямо как в Библии: Давид и Голиаф[272].
— Постой, постой… — проговорила Таппенс.
— Ты о чем, старушка?
— Сама не знаю. Сейчас, когда ты сказал про Библию, у меня мелькнула какая-то мысль. Мелькнула — и забылась.
— Ничего не скажешь, ценное подспорье.
— А ты не язви. Так бывает.
— Что-нибудь в связи со стрельбой не целясь?
— Нет, скорее с… Погоди, погоди… По-моему, это было как-то связано с царем Соломоном[273].
— Кедры, храмы, сотни жен и наложниц?
— Замолчи, — попросила Таппенс, — Ты только мешаешь.
— Евреи? — продолжал гадать Томми. — Колена Израилевы?
Но Таппенс качала головой. Немного спустя она сдалась.
— Не могу вспомнить, кого же она мне напоминала?
— Кто? Убитая Ванда Полонская?
— Да. Когда я ее первый раз увидела, ее лицо показалось мне немного знакомым.
— Думаешь, ты ее где-то встречала?
— Нет. Определенно нет.
— У миссис Переньи и Шейлы наружность совсем в другом роде.
— Да, конечно. На них она не похожа. А знаешь, Томми, я много думала об этих двух женщинах.
— И что-нибудь надумала?
— Сама не знаю. Насчет той записки, которую миссис Спрот нашла у себя на полу, когда хватились Бетти.
— И что же?
— Будто бы ее забросили в окно, и в ней был завернут камень, — все это вздор. Ее просто кто-то положил на пол у порога, чтобы миссис Спрот сразу увидела. Я думаю, это миссис Перенья положила.
— Тогда, выходит, миссис Перенья, Карл, Ванда Полонская работали втроем?
— Да. Ты обратил внимание, как миссис Перенья вошла в самый ответственный момент и сразу решила все по-своему: в полицию не звонить! Она взяла дело в свои руки.
— Значит, ты по-прежнему думаешь, что она — Игрек?
— Да. А по-твоему, нет?
— Наверно, да, — с сомнением ответил Томми.
— Томми! У тебя что, есть другая гипотеза?
— Глупость, вернее всего.
— Расскажи!
— Нет. Лучше не буду. У меня нет никаких фактов. Абсолютно никаких. Но если я прав, то мы имеем дело не с Ифеком, а с Иксом.
Томми принялся размышлять вслух:
— Блетчли. Он вроде бы вне подозрений. Против него ничего нет. Типичный отставной моряк, даже, может быть, чересчур типичный. И в конце концов, это ведь он хотел непременно звонить в полицию. С другой стороны, он знал, что мать девочки ни за что не согласится. Угроза, содержащаяся в записке, это гарантировала. Так что он мог без опасений настаивать на своем…
И они снова вернулись к вопросу, который вертелся в голове и не давал покоя.