Правда, желание выцарапать Вахе глаза после этого никуда не делось. И когда он вошел в приоткрытую дверь, я едва удержалась от того, чтобы на него не броситься.
– Оставлю вас, – суетливо пробормотала Марья Витальевна.
– Спасибо, – поблагодарил Вахид, не сводя с меня внимательного взгляда.
Я упрямо дернула подбородком.
– Что?
– Ты не мог бы перестать вторгаться в мое личное пространство? – потребовала я, поджав губы.
– Нет.
– Что?
– Не мог бы, – повторил спокойно. – Ты не чужой мне человек. Я переживаю.
Опять двадцать пять!
– Чужой! Мы развелись.
– Думал, так будет лучше. Меньше для тебя рисков. А сейчас понимаю, что ни хрена. Глупо вышло.
Огорошив меня таким признанием, Вахид пересек комнату и уселся рядом со мной в кресло.
– Тебе не кажется это глупым?
– Что именно?
– Врать мне сейчас. Оправдываться, утверждая, будто действовал в моих интересах…
– Я не вру.
Ну, просто уникальный в своем бараньем упрямстве и непогрешимой вере в себя человек! До смешного.
– Думаешь, я не знаю, что ты хотел взять Лейлу второй женой? Или что мой уход был тебе только на руку?
Ваха сощурился, обуздывая раздражение. Почесал ладонью опять густо заросшую щеку, откинулся на спинку и вдруг совершенно расслабленно фыркнул:
– Не хотел я никого брать. Хасан на это намекал, да… Но пока меня не прижало, об этом не шло и речи.
Значит, мама все напутала? Или намеренно ввела меня в заблуждение? Нет, скорее у нее реально не было доподлинной информации, а сплетни всегда искажают суть.
– Второй женой, – усмехнулся. – Мы что, блядь, в средневековье?
Он выглядел таким искренне возмущенным, что мои губы дрогнули. Да, мы не в средневековье. Но традиции нашего народа кое в чем недалеко оттуда ушли. И многим из этих традиций Вахид, каким бы современным и прогрессивным он не хотел показаться, беспрекословно следовал, вероятно, сам того не подозревая.
– До меня дошли такие разговоры, – смутилась я, из-за чего моя речь стала абсолютно неразборчивой.
– Ну да. Ты любишь собирать сплетни. Кто бы мог подумать…
– Я?!
– Ну, а с чего эти разговоры по поводу измен? Не столько уж в моей жизни было баб, как ты это преподносишь.
Вахид взял спички для розжига камина, достал одну и зачем-то поджёг. Я растерянно хлопнула глазами, не зная, что ему ответить. И вообще не уверенная, что в этом есть хоть какой-то смысл. Потому что я… просто перегорела, как эта спичка.
– Ты приходил пропахший чужими духами, про чужую помаду на рубашках – вообще молчу. Меня так бесило ее отстирывать… Знал бы ты, как бесило, – грустно усмехнулась я, глядя в потолок, под который взвилась тонкая струйка дыма.
Вахид закусил щеку. Он так явно был недоволен. Но что-то подсказывало – не мной. И не моим ответом. А тем, что допускал такие косяки? Скорее всего, да. Возможно, он не хотел для меня боли, действительно отделяя ту часть своей жизни от семьи. Возможно, даже стремясь меня от нее уберечь. Заботясь вот так по-своему странно.
– А почему молчала?
Я подняла на него взгляд. Долгий, тяжелый. Честный. В конце концов, когда нечего больше терять, и делить нечего, правда не так уж страшна.
– Потому что очень сильно тебя любила, – сказала я. Губы дрогнули. Голос сорвался. Из-за серьезных проблем с дикцией мои слова прозвучали скорее… смешно. Но он не смеялся. И я продолжила:
– Потому что боялась потерять хоть то малое, что оставалось между нами. Потому что думала: если промолчу – сохраню семью.
Даже под бородой можно было рассмотреть, как на его щеке дернулся нерв. Как вспухли желваки, как поджались губы, сдерживая вертящиеся на языке слова. Возможно, слишком резкие и нетерпимые. И черт бы с ними, казалось. Я ни о чем не жалела. Это следовало сказать. Не из упрека. И не в попытке надавить на жалость. А просто потому, что пришло время быть честной.
– Дерьмо это все! – все-таки не сдержался он.
– Почему?
– Да потому что! Если бы мне изменила ты, я бы свернул тебе шею, ясно?! Убил бы собственными руками.
– Потому что я женщина, – пожала плечами я. – Это так несправедливо.
– При чем здесь несправедливость? – все сильнее заводился Байсаров.
– При том, что мужчинам позволено делать все. А женщинам – нет. Сам же говоришь – убил бы.
– Потому что любил! Если любишь – никогда не смиришься с другими. Это, блядь, ненормально!
– Ненормально, что косячил ты, а виноватой оказалась я.
Вахид подхватился с кресла. Сцепив зубы, прошелся по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы задержаться на мне взглядом. В его глазах было что-то совершенно мне незнакомое. Не гнев. Не упрек. Не равнодушие. Что-то другое. Может, попытка меня понять?
– Слушай, Ваха. В этих разговорах нет никакого смысла.
– Почему? Я лично узнаю для себя много нового. Тут есть над чем подумать.
Он старался. Очень. Я это видела. Обуздать себя. Собственный голос. И претензии, чтобы услышать мои. Уже не претензии даже. А банально – мое видение. То, как это все складывалось для меня. То, как я это проживала и чувствовала. И это было по-настоящему ново. Вахид глотал мои слова. Давился ими, да, но не пытался остановить. Пожалуй, впервые в жизни я чувствовала, что могу говорить как есть, и беззастенчиво пользовалась этим.
– Послушай, я больше не держу на тебя зла. Мы были очень молоды. Я могу понять, что тебя несколько… ослепили свобода, деньги, возможности, которые они давали, и доступные женщины. А дальше это вошло в привычку. Наверное, в той ситуации не могло быть иначе. И ты прав… Я тоже виновата – не надо было молчать. Но что толку об этом думать? Я не хочу постоянно оглядываться на прошлое.
– А что хочешь?
– Для начала поправиться. И строить свою новую жизнь. Я правда благодарна за то, что ты не бросил меня в трудную минуту, но… Знаешь, мне хочется съехать. Мальчики завтра разлетаются. И сразу после…
– Нет.
– Что нет? – опешила я.
– Ты никуда не поедешь.
– Ну вот, – вздохнула я, поймав себя на мысли, что едва не поверила, будто он реально мог измениться. – Нормально же говорили. Почему ты опять на меня давишь?
– Потому что ввиду, так сказать, вновь открывшихся обстоятельств, считаю, что мы поспешили с разводом.
– Серьезно? – у меня натурально глаза полезли на лоб. – Я готовилась к нему несколько лет, Вахид.
– Вот именно. И я не понимаю, как это метчится с твоими разговорами о любви.
– Наверное, к тому моменту ее просто не стало? – мой голос дрогнул. В носу предательски закололо.
– Чтобы в этом убедиться, потребуется время. Поэтому нам не стоит спешить.
– Бред какой-то. Ты женишься! – я выложила на стол свой последний козырь.
– У тебя кто-то был?
– Ты спятил?! При чем здесь я? Вахид, ну почему ты каждый раз переводишь стрелки?! Пытаешься разобраться с последствиями, но напрочь игнорируешь их причину…
– Мне нужно знать. Да. Нет. С этим твоим… С кем ты любезничаешь ночами. Ты с ним спала? Он трогал тебя?
– Зачем тебе это?
– Затем! Я готов побороться за нашу семью. Но только при условии, что у тебя никого после меня не было.
Я закусила губу, глядя на него… едва ли не с надеждой, господи! Это было так заманчиво – просто сказать, как есть. Правда еще никогда не была такой легкой. Но… Что-то не давало. Вероятно, та самая гордость, которая не позволила мне и дальше оставаться с мужчиной, который разменял наш брак непонятно на что.
– Нет.
– Не было?
– Нет, я не буду отвечать на твой вопрос. Потому что после всего, Вахид, ты утратил на него право.
– Я готов разорвать помолвку с Лейлой.
Байсаров азартно поднимал ставки до небес, искренне не понимая, что я не блефую. Я же осознала, что перестану себя уважать, если так легко сдамся.
– Ты не в том положении, чтобы ставить мне условия.
– А ты, значит, почувствовала, что в том? Может, ты для этого и разыгрываешь весь этот спектакль? В надежде меня прогнуть?
– Нет. Как раз наоборот. Я впервые в жизни вообще не играю.
– Ты все усложняешь.
– Для тебя? Может быть. Но я столько лет стремилась к тому, чтобы сделать твою жизнь комфортной, что имею на это право.
– Я тебя никуда не отпущу, даже если мы с Лейлой поженимся. Хочешь остаться в моем доме на правах наложницы?
– Хочу, чтобы ты перестал на меня давить. Потому что чем больше ты на меня давишь, тем я сильнее утверждаюсь в мысли, что правильно поступила, сбежав от тебя на край света.
– Посмотрим.
– Я никогда больше не соглашусь на роль безмолвной тени.
– Ты сама, блядь, ее выбрала!
– Да, наверное, – не могла не признать я. – Так привыкла, что никто меня не выбирает, что даже сама себя выбирать перестала. Но это в прошлом. Сейчас я совсем другая. Извини, я очень устала…
От такого долгого диалога, требующего от меня совершенно нечеловеческих каких-то усилий, я и впрямь быстро ослабела. Но все-таки оно того стоило. Большую часть нашего разговора мы действительно неплохо справлялись с эмоциями. Они взяли верх лишь в конце. И лишь у Байсарова. Я могла собой гордиться.
– Мы можем пожениться снова и забыть обо всем, что было. Но только если ты поклянешься…
– Ты повторяешься, Ваха. И заставляешь повторяться меня.
– Значит, ты легла под эту… рыжую моль? И как? Понравилось?
– Я этого не говорила. Ты сам додумал то, чего нет. Видно, в силу своей распущенности.
Байсаров поиграл челюстью. Крутанулся на пятках и вышел прочь из моей комнаты, напоследок приложив дверью.
Глава 19
Младшие сыновья разъехались одним днем. Дом опустел. Стало тихо. И ужасно тоскливо. Никто не звал меня полюбоваться на первый снег, не таскал кофе, который, если уж откровенно, мне запретили пить, не приходил вечером, чтобы скоротать его за очередным сериалом. И хоть Адам регулярно ко мне наведывался, я не чувствовала себя в его обществе менее одинокой. Между нами будто выросла незримая стена. Я так отчетливо ощущала, что он не простил моего ухода…