Я не знала, куда себя деть. Без мужа, без детей, без необходимости готовить ужин или куда-то бежать – будь то школа, многочисленные кружки, куда я водила мальчиков, или салон красоты. Пространство казалось пустым, а тишина – слишком звонкой. Чтобы ее разбавить, включила телевизор. Попала на какой-то фильм, но так и не смогла понять чужой речи. Британский акцент оказался для меня слишком сложным. И это пугало. Я-то думала, что переезжаю в страну, где у меня не возникнет языковых проблем.
«Ничего. Все как-то да будет. Это далеко не самый сложный момент в моей жизни. А уж мне есть с чем сравнить», – утешала себя я.
Слезла с подоконника и все же попыталась разжечь камин. Долго возилась с дровами, зажигалкой, дверцей. Но когда пламя весело вспыхнуло, отбрасывая золотистые отблески на стены, стало понятно, что это стоило всех мучений. Села прямо на пол, обняв колени. И уже нисколько тому не противясь, позволила памяти разгуляться.
Первым почему-то вспомнилось рождение Адама. Моего первенца. Это было сложно. Психологически я была не готова к тому, чтобы стать матерью. А может, и физиологически не была… Почему-то же мне было так нечеловечески больно! Так больно, что на восьмом часу схваток я подумала, что умру. Но как-то мне все же удалось справиться.
Я почти не помню момента, когда Адама положили мне на грудь. Да и первые месяцы его жизни прошли для меня как в тумане. Ночами он почти не спал, из-за чего, естественно, и мне не до сна было. Из-за недосыпа и смертельной усталости никак не удавалось наладить грудное вскармливание. Грудь каменела и болела так, что хотелось кричать от боли. Один врач сменял другого, Вахид в основном пропадал в столице, а я медленно сходила с ума.
В тот день Адам рыдал особенно громко. Я пыталась его покормить – он отталкивал грудь. Пыталась сцедить молоко – но все без толку. Он плакал, я плакала вместе с ним. Обессиленная, вот как сейчас, опустилась на пол прямо в детской, прижала колени к груди и в голос разрыдалась.
Я даже не заметила, как вошел Вахид. Я вообще его не ждала. Он опять ездил по каким-то делам. Все наше общение с мужем сводилось к коротким созвонам несколько раз в день. Как вдруг – глухой щелчок двери. Его стремительные шаги в коридоре. Байсаров зашел в комнату. Посмотрел на меня – бледную и растрепанную. На синего от крика сына. Сжавшись в ожидании упреков, что я беспомощная, слабая и ни на что не годная, раз не могу справиться с ребенком, я, к слову, так их и не дождалась. Вместо этого Вахид снял с себя куртку, подошел к колыбельке и осторожно взял Адама на руки и принялся легонько его укачивать. А потом куда-то его понес… Вернулись они с бутылочкой, которую Байсаров лично приготовил для сына.
– Врач сказал, он плачет, потому что голодный.
– Ты говорил с врачом?
Вахид пожал плечами, с нежностью глядя на с жадностью и рыком поглощающего смесь Адама. И так ладно у него выходило с ним обращаться! Будто он делал это не в первый раз. Я на его фоне почувствовала себя настоящим ничтожеством. Особенно когда Ваха сел на пол рядом со мной. И устало прикрыл глаза.
– Ты сама-то ела? Осунулась вся.
– Не успела. Он сегодня беспокойный.
– Иди, поешь. Я посижу с ним.
Кивнув, я так и не смогла сдвинуться с места. Все смотрела и смотрела на мужа. И слезы… Уже не боли или усталости, а облегчения, что я больше не одна, катились у меня по щекам.
В ответ Вахид усмехнулся своей фирменной нагловатой улыбкой и небрежно закинул свободную руку мне на плечи. Не приласкал, нет… Но дал мне самое важное – свое присутствие. Без слов. Без обвинений. Может быть, именно в тот вечер я в него и влюбилась. Приняла его, не потому что надо. А всем своим измученным маленьким сердцем, ищущим тепла и взаимности. Тогда я решила: он – мой. А я – его. И этой веры мне хватило на долгие годы. Даже когда все вокруг кричало, что я ошиблась. Я любила, я верила и чего-то ждала.
В реальность меня вернул звонок телефона. Сердце екнуло. Я вглядывалась в знакомую комбинацию цифр, но от волнения никак не могла вспомнить, кому принадлежит этот номер. Мама-мама… Кому ж ты меня сдала?
– Мам? Это я… Адиль.
Он мог не представляться! Я сразу его узнала. Мой средний. Самый похожий на меня и внешне, и по характеру. Не могу сказать, что я как-то его выделяла, и что больше его любила… Нет. Просто в силу похожести его воспитание давалось мне гораздо легче.
– Сынок, – выдохнула я, сжимая трубку. – У тебя все хорошо?
– Вообще-то это мои слова, – хмыкнул Адиль в ответ. Я с силой закусила губу, чтобы не засмеяться. От облегчения – потому что он говорил со мной вполне доброжелательно. От тоски… Я так соскучилась!
– У меня все хорошо.
– Точно? – его голос звучал сдержанно, но в нем чувствовалось беспокойство. – Я видел твой пост. И мне нужно было услышать тебя, чтобы удостовериться, что ты не шутишь.
– Я не шучу! – то ли всхлипнула, то ли засмеялась.
– Значит, тебя не держат в заложниках?
– Нет.
– И ты реально по доброй воле ушла от отца?
– Да. Я понимаю, вы сбиты с толку…
– Это мягко сказано! Он сделал что-то? Как-то тебя обидел?
– Нет! – воскликнула я, ни в коем случае не желая настраивать детей против Байсарова.
– Тогда что не так, мам? Он ничего не понимает! Что на тебя нашло?
– Папа так сказал? – взволнованно встрепенулась я.
– Примерно… – ответ Адиля прозвучал уклончиво. – Он хочет с тобой поговорить. Почему ты не дала ему этого шанса? Я не осуждаю, мам. Просто это все очень крипово.
– А разве кто-то меня послушал бы?
Адиль взял паузу, потому что и он, и я понимали – скорее всего – нет.
– Но теперь-то отец не против поговорить.
Сердце оступилось в груди. Как нога в пустоту за краем ступени. На самом деле я, возможно, тоже хотела бы обсудить все, как есть. Без оглядки на роли и иерархию. Честно. Больно… Может быть, впервые так откровенно.
– Думаешь, мы могли бы встретиться?
– Ну-у-у… Если ты вернешься. У него какие-то проблемы в порту.
– В смысле? Он таки улетел?
Я отвела телефон от уха и, прижав микрофон к груди, затряслась в приступе горького смеха. Все же я неисправимая дура. Конечно, конечно, он улетел. Тем же самолетом, которым мы планировали улететь вместе. Неужели я и правда думала, что такая мелочь, как развод, станет на пути у его планов?
– Говорю же – проблемы в порту. Один из танкеров потерпел крушение. Ты новости не смотрела?
– Нет. Надеюсь, все живы.
– Обстоятельства выясняются. Мам…
– М-м-м?
– Поговори с ним.
– По телефону? – усмехнулась я.
– Почему нет? – удивился Адиль.
Малыш… Что с него взять? Для его поколения, наверное, нормально обсуждать такие вещи по телефону. Мне же… непонятно – зачем. О чем говорить, тем более на расстоянии, если и так все ясно? Если у Байсарова даже сейчас, когда я ушла, не нашлось времени на то, чтобы хотя бы попытаться меня удержать? Так, выходит, он хотел этого разговора? Вот так, да?! Так? Боже мой, почему это даже теперь больно?
– Потому что, если бы для него действительно был важен этот разговор, он бы немного иначе расставил приоритеты.
– Мам, – сдулся Адиль. – Ну что вы как дети, правда?
– Так ведь старики – те же дети, – усмехнулась я. – Разве ты не слышал?
– Ну, какие вы старики?
– И правда. Еще жить и жить. И лучше бы, чтобы эта жизнь оказалась счастливой.
– Разве ты была несчастлива с папой?
– По-разному. Я очень благодарна ему за вас. Но вы выросли, а больше нас ничего не связывает.
– Это очень абстрактное объяснение.
– Другого не будет.
Ну, не рассказывать же мне еще и им, как это больно – жить и любить человека, который тебе изменяет? Как сильно это разрушает, подтачивает изнутри. Как унижает, как заставляет опускаться до вещей, которые я в адекватном состоянии ни за что бы не стала делать: следить за ним, читать переписки, обнюхивать одежду. И медленно умирать.
– Мам…
– Адиль, ты же как-то нашел мой номер?
– Ну, да, – стушевался сын.
– Раз ты смог выторговать его у бабушки, то и твой отец наверняка смог бы, будь на то его воля.
– Ты страшно его оскорбила!
– Тогда тем более, сынок. О чем нам говорить? Расскажи лучше, как ты? Что там с твоей работой?
Чтобы не ставить сына в неловкое положение, я не стала выпытывать у него, что по поводу нашего расставания с Байсаровым говорят его братья. Адиль и так сделал больше, чем я ожидала. И за это я любила его еще сильнее.
С небольшой долей энтузиазма, но с искренним желанием сменить тему, Адиль начал рассказывать о короткометражке, которую ему предстояло снять в качестве творческой работы. Его голос стал живее, спокойнее, и я слушала, в отчаянии прижимая трубку к уху, потому как не могла прижать к сердцу своего мальчика. Мне ужасно их всех не хватало! Не знаю, что бы я делала, если бы Адиль от меня отвернулся. Решиться на уход от Байсарова оказалось гораздо легче, чем жить с последствиями этого решения.
– Ладно, хороший мой, у нас уже поздно. Буду ложиться.
– У тебя все есть? Деньги там…
– Адиль, я не пропаду. Честно. Уж об этом можешь не беспокоиться.
– Отец кричал, что перекроет тебе все счета.
– Я и не планировала пользоваться его деньгами.
– А что ты планировала?
– Найти работу, – выпалила я.
– Мам, ты шутишь?!
– Думаешь, я ни на что не гожусь? – с грустной усмешкой спросила я.
– Думаю, ты достойна большего, чем тебе могут предложить, – выкрутился Адиль. И эти его интонации до того напомнили мне Байсарова, что я непроизвольно стиснула зубы.
– Давай мы вернемся к этому разговору, когда нам будет что обсуждать?
– Лучше к отцу вернись, – буркнул сынок, прежде чем оборвать связь. Я усмехнулась. Да, он мог как угодно со мной разговаривать. Лишь бы в принципе говорил… Я надеялась рано или поздно наладить отношения со всеми своими детьми, и то, что Адиль не отвернулся от меня изначально, уверена, станет большим подспорьем в этом нелегком деле.