– Ну а ты что расскажешь, малой? – спросил Андрея бывший баскетболист Жека, швырнув в него полусдувшийся мяч, который парни перекидывали по кругу.
Невероятной способностью Жеки было отсутствие ноги, ее заменял титановый футуристический протез, которым он очень гордился. Куда делась его настоящая нога, Жека не сообщил, зато предупредил, что по ночам иногда может кричать от фантомных болей.
– Мне мамка как-то сказала, что ору я, как черти в аду. Она даже однажды на диктофон записала, а потом мне включила, так я чуть не обосрался! – закончил Жека свою презентацию.
С такой историей соперничать было трудно, поэтому Андрей просто сказал, что ненавидит школу, особенно математику, и умеет быть незаметным.
– Еще бы! Ты же мелкий! – все одобрительно загоготали.
Спорить с этим Андрей не стал, «мелкий» – прозвище безобидное, в отличие от «зомбачкиного сына». Он кинул мяч темноволосому парню с раскосыми глазами, рядом с которым сидел брат-близнец.
– Я – Эдик, – растянув губы в широкой улыбке, быстро затараторил тот.
– А я – Федя, – улыбнувшись точно так же, перебил его брат. – Мы детдомовские.
– Эдик и Федик, – сказал кто-то.
– Вообще мы – Эдир и Юмжап, но в детдоме нас переназвали удобными именами, а вы говорите, как хотите, мы уже к Эдику и Федику давно привыкли.
– А мне больше Пендир и Юмжоп нравится, – заржал Вова.
– А хорошо мы умеем делать только одно, – не обращая внимания на Вовин смех, продолжил Федя и умолк, давая возможность брату закончить фразу.
– Воровать, – с удовольствием добавил Эдик и лучезарно улыбнулся, наслаждаясь повисшей тишиной.
– Только спиздите что-нибудь, урою! – тут же окрысился Вова.
– Да нечего тут пиздить, – разочарованно оглядев поле, ответил ему Федя, – так что успокойся.
В том, что «пиздить» здесь нечего, Андрей не был так уж уверен, поэтому на всякий случай проверил мамину сережку в ухе. Конечно, она была там. Все-таки ухо – место надежное.
Федя запустил мяч в сторону Вовы, и тот схватил его своей большой цепкой рукой.
– Я тут самый старший, по ходу, – самодовольно начал он, сощурив водянистые глаза. – А история моя, пацаны, такая: жена от меня сбежала и сына с собой прихватила, вот я и пошел в армию добровольцем, чтобы ее, суку, не убить случайно.
– Ее можно понять, я бы от такого тоже сбежал, – шепнул Егор на ухо Андрею.
Мальчик тихо порадовался, что Вова наводит ужас не только на него.
– Ну а сила твоя в чем, что ты лучше всего делать умеешь? – добродушно спросил Иван.
Андрею казалось, что Иван никакой тревоги рядом с Вовой не испытывает. Может, это потому, что он такой огромный, а может быть – потому что глупый.
– Я умею убивать, – ответил Вова и больше ничего добавлять к этому не стал, а мяч ожидаемо полетел в Ивана.
– Я – Иван, – зачем-то представился он, хотя его имя все уже знали. – Моя сила… я говорю не «суперсила», потому что слово «супер» мне не нравится, какое-то оно не наше, не славянское… – Иван поморщился, как будто слово «супер» было кислым, и продолжил: – Моя сила – это Родину любить!
Андрей, пытаясь представить себе любовь к Родине, с интересом разглядывал круглую детскую голову Ивана, прилепленную к слишком большому сильному телу. Сам Андрей любил умершую мать, читать, голос преподавательницы по литературе, собак и компьютерную игру «Ведьмак».
– Всех за нее порву! – закончил Иван.
«За нее – это за кого?» – чуть было не спросил Андрей, но вовремя понял, кто такая эта она.
– Молодец! – одобрили речь Ивана несколько парней и вместо аплодисментов застучали по сеткам кроватей. Потревоженные кровати зловеще заскрежетали.
Мяч полетел в руки к изможденному типу, представившемуся как «Толик-туберкулезник».
– Значит, твоя сила – это туберкулез? – смеясь, спросил Эдик.
– Выходит, что так, – ответил Толик. – Меня ж из противотуберкулезного диспансера не просто так забрали.
– А правда, зачем тебя из диспансера-то взяли? Туберкулез – он же заразный вроде?
– Так я и говорю, – продолжил Толик. – Затем и забрали, чтобы я врагов обкашливал, – Толик заржал. – Обкашливал, а потом откашливал, – жизнерадостно закончил он.
– Ну ты и псих! – в один голос и с явным одобрением сказали Эдик и Федя.
– Ты это, на нас, главное, не кашляй, туберкулезник хренов, – предостерег Толика Вова.
Пока все обсуждали степень заразности туберкулеза, мяч оказался в руках у пухлого рыжеволосого паренька лет восемнадцати. Он разглядывал прилетевший ему в руки полусдутый кусок кожи с таким интересом, как будто к нему попало секретное оружие врага.
– Эй, пацан, ты немой, что ли? – окликнул его Толик.
– Нам только немого тут не хватало.
– Здравствуйте, – неожиданно заговорил паренек, – здравствуйте.
– Ну здравствуй, – недоверчиво ответили ему Иван и Пашка.
– Здравствуйте, – снова повторил паренек.
– Ты заебал здороваться, – буркнул Вова, но паренька это не остановило.
– Здравствуйте, – начал он, – меня зовут Валя, мой адрес – улица маршала Жукова, дом 47, квартира 82, подъезд третий, этаж пятый, отведите меня туда, если вы нашли меня на улице.
– Да ну на хуй! – выругался кто-то.
– Это ж реальный псих!
Валя продолжал настойчиво бормотать про то, что он любит рисовать и поливать цветы, а еще – чтобы все люди были по домам и все было в порядке.
– А ты сам-то в порядке? – подначивали его.
– Эй, Валя, ты припизднутый или ебнутый?
Андрей, вспоминая все, что он когда-то читал про аутизм (хотя и не был уверен, что это он), быстро подошел к Вале и попросил у того мяч. Когда парень отдал его, он кинул его Пашке, надеясь, что все успокоятся и перестанут насмехаться. К его огромной радости, Пашка его поддержал.
– Пацаны! Эй, пацаны! – Никто не обратил на него внимания, и тогда Пашка запел:
Наконец-то еду я на Родину,
О боже, как ты стала хороша!
Жаль, что видят это лишь немногие.
На Родину я еду к ко-ре-ша-а-ам!
Пашка определенно выбрал правильную песню. Услышав ее, все разом отстали от Вали, засвистели и принялись подпевать.
– Я – Пашка, и моя суперсила – это песни петь, – завершил Пашка свое выступление и кинул мяч Егору.
Смуглый темноглазый Егор ловко поймал мяч и тут же спрятал его за спиной.
– Моя суперсила – это путать и вводить в заблуждение, – театрально сказал он.
– Чего? – Иван почесал свою маленькую голову, а Вова презрительно прищурился.
Егор вытащил руки из-за спины, и никакого мяча в них не было. Мяча вообще больше не было.
– Ворюга тоже, что ли? – спросил Толик-туберкулезник.
– Никакой я не ворюга, а фокусник, – с притворной обидой ответил Егор.
– Фокусник?
– Цирковой я, короче, – объяснил Егор и, подмигнув, вытащил мяч откуда-то из-за спины Андрея.
Парни снова одобрительно засвистели, а мяч приземлился между двумя хмурыми рядовыми, которые до сих пор, кажется, не сказали ни слова. Один из них протянул тощую руку и сгреб мяч.
– Меня зовут Сеня, – начал он бесцветным голосом. Глаза его тоже казались бесцветными, а волос вообще не было, как и бровей. Зато на его гладком лице красовались длинные – от уха до уха – синие губы, и было просто удивительно, как Андрей раньше не обратил внимания на такого жуткого типа.
– А меня Валерой зовут, – добавил его не менее жуткий сосед. Тоже безволосый и тощий, правда, вместо огромных губ у него были огромные уши, и казалось, что каждый вдох ему дается с невероятным трудом.
– Мы с Валерой, – продолжил Сеня, явно более разговорчивый, чем его товарищ, – мы, как бы это вам сказать, чтобы вы поняли…
– Да говори уже как есть! – не выдержал Пашка.
– Да, говори, у нас уже один псих есть! И один туберкулезник! Нам уже ничего не страшно, – поддержали его парни.
– А что сразу туберкулезник-то! – возмутился Толик. – Я, может, в ремиссии.
Сеня тяжело и ненатурально вздохнул.
– Короче, пацаны, мы с Валерой как-то водки контрафактной перепили, году в девяносто пятом, и отравились.
– И что? Это же давно было? – недоверчиво спросил одноногий баскетболист Жека.
– Вообще-то очень даже давно, – заметил Егор. – Как-то вы хорошо сохранились для тех, кто серийно бухал в девяносто пятом.
– Так мертвые мы. Потому и сохранились, – грустно ответил Сеня. – Мы до смерти тогда упились и похоронены давно, но повестка, она и мертвого найдет и поднимет, вы же знаете.
– Нет, не знаем. Но это, наверное, потому, что мы пока еще живы, – попытался пошутить Егор. Никто из ребят даже не улыбнулся.
Повисло молчание, казалось, даже огонь костра поумерил свой пыл, и стало совсем холодно.
– Да вы не бойтесь, пацаны, – засипел Сеня, – мы в целом такие же, как вы.
– Мерзнем, устаем, кушать хотим, – поддержал его Валера. – Вот только делать вид, что дышу, я больше не буду. Уж простите, мужики, тяжело это.
К ночи с присутствием неживых в отряде все более-менее смирились, вот только кровати от Сени и Валеры отодвинули подальше. Мертвецы не обиделись, потому что обижаться было не в их характере, а спать они все равно не собирались.
Андрей лежал на жесткой сетке, завернувшись в спальник, и смотрел в темное небо, по которому ползли серые клочковатые облака. Вот бы зацепиться за одно из них, и пусть себе несет куда угодно – хоть в Тридевятое королевство, хоть в Череповец. Андрею казалось, что он больше никогда не уснет, по крайней мере здесь, хуже места для сна не найти. Убедившись, что все спят, ну или хотя бы делают вид, он достал из рюкзака тетрадку и ручку, чтобы кое-что записать.
Больше всего Андрей боялся, что кто-нибудь увидит это и подумает, что он ведет дневник. Придется объяснять, что никакой это не дневник, дневник он бы никогда вести не стал, потому что это глупо и сентиментально. В свою тетрадь Андрей записывал вещи практические, это был скорее список, но не с книгами, фильмами или музыкальными группами, а список всего того, что Андрей приобрел или потерял. Он вел его уже три года, и пока количество потерь существенно превышало число приобретений.