казалось, говорили студенту — вот твоя область, вот тут и дерзай. Но начинал говорить Иван Михайлович Губкин — заведующий кафедрой геологии и нефтяных месторождений, типичный русак, каких рождает и выводит в люди русская деревня, — смелый, но не навязчивый, всегда оставляющий место для сомнений своим молодым коллегам, — у Юры сразу возникали проблемы. В тридцать третьем, когда выдала мощнейший фонтан тринадцатая буровая и съехалась компетентная комиссия на прием нового нефтяного месторождения, Иван Михайлович, объезжая с Кайгысызом Атабаевым оконтуренный район, на одной из вышек взял горсть песка и стал его нюхать. Кайгысыз усмехнулся: «Наслаждаетесь запахом своей грандиозной победы?» Губкин стесненно ответил: «Да ну какая победа! Завоеван всего лишь один рубеж. Основное направление наступления — только открывается». И он указал рукой в сторону Каспия… Юра и еще несколько студентов Московского нефтяного института сопровождали своего учителя, были с ним все время рядом. И тогда, когда он был с Кайгысызом, тоже стояли чуть сзади и слышали их разговор. Губкин, высыпав из ладони песок, обернулся и, увидев своих учеников, азартно выпалил: «Вот, Константин Сергеевич, на кого вам надо опираться… на молодую смену инженеров. Эти орлы не подведут!»
Однако прошли годы, прежде чем была выявлена промышленная нефтеносность верхних горизонтов красно-цветной толщи. В 1938 году, когда Юра приехал в Нефте-Даг с дипломом инженера и приступил к самостоятельной работе в КРБ, добыча нефти все еще базировалась в основном на Центральном участке. И только теперь, по прошествии еще полутора лет, шло интенсивное освоение новых нефтеносных площадей. Между Каспием и Нефте-Дагом, а попросту — Вышкой — трудилось в поте лица одиннадцать геолого-поисковых партий, руководили которыми, в основном, молодые специалисты, выпускники вузов Москвы и Баку.
Бакинцев с 1933-го памятного года, когда дала мощный фонтан тринадцатая буровая, вообще понаехало много. Буровые мастера, вышкомонтажники, просто рабочие — они поселились в новом строящемся на железнодорожной станции, возле Большого Балхана, городе Небит-Даге, на Вышке. А теперь их обжитые туркменские кибитки перекочевали в сторону Каспия, за новыми буровыми. Этим участком руководил Юра Каюмов…
Два часа езды по солончакам и вязким движущимся пескам, и вот, наконец, Вышка — рабочий поселок нефтяников, в центре которого на возвышенности, на знаменитой нефтяной горе, на месте тринадцатой, беспрестанно отвешивает поклоны, или словно клюет зерно огромная сказочная птица, станок-качалка. Влево и вправо от нее еще несколько таких станков, но в основном — кибитки, бараки и деревянные складные домики, обмазанные цементом или обшитые толстенными матами. КРБ — несколько таких домиков, поставленных друг к другу вплотную и соединенных ходами. Рядом черная войлочная кибитка — жилье Юры Каюмова.
— Ну что, Костя, зайдем ко мне — отдохнем малость? — предложил Юра, вылезая из кабины.
— Ну что вы, начальник, — уныло протянул Барбос. — Я лучше к своим товарищам зайду.
— Ладно, давай. Сейчас оглядимся, да наверное придется ехать на сто пятую, так что будь готов.
Войдя в кибитку, Юра поставил чемоданчик на кошму, снял с себя белую шелковую рубашку и чесучевые брюки. Парусиновые туфли сунул под раскладную кровать. Из тумбочки достал спецовку, но прежде чем вновь одеться, лег на кровать и, блаженно зажмурясь, раскинул руки. Тут же спохватился. Мать положила в чемодан вареную курицу, завернув ее в мокрое полотенце, чтобы не протухла. Юра достал курицу. Есть не стал — пока не хотелось. Зацепил из бачка воды в кружку, полил на сверток, обернул как следует газетой и закопал под кошму в холодный песок. Этой премудрости его научил старик-туркмен Еламан-ага. Можно было бы «закопать» и копченую колбасу, но Юра вспомнил о лаборантах. Присовокупив к трем колбасным коляскам три шоколадных плитки и три пачки чая, Юра завернул все это в другую газету, умылся, оделся и отправился в КРБ.
Лаборатория была пуста. Столы припорошены песком. В других кабинетах слышались голоса и стрекотала пишущая машинка. Юра зашел к телефонистке.
— Здравствуй, Лена. Что на сто пятой?
Девушка огорченно вздохнула:
— Ах, Юрий Ратхович, ну что вы так — сразу о деле? Вы же из столицы. Людей видели, улицы первомайские.
— Все превосходно. Вот привез вам всем — держите. Тут колбаса и шоколад.
— А духи? — Глаза девушки испуганно расширились. — Купили?
— А как же! — спохватился он и вновь подался в кибитку — возвратился с тремя флаконами и тремя коробочками пудры.
Лена внимательно оглядела подарки, сказала, что девчатам они понравятся, и подала сводку о буровых. Сведения обычные. На сто пятой предполагалось к третьему мая выйти на нефть, но скорость проходки за последнюю неделю снизилась. Юра недовольно бросил сводку на стол.
— И это называется предмайская стахановская вахта!
— Ну так многие же уезжали в Небит-Даг, на концерт. Утром с поездом только вернулись, — пояснила Лена.
— А лаборантки где?
— Тоже с поезда — сейчас придут.
— Ладно, я буду на сто пятой. Звоните мне туда, если что-то срочное.
Он вышел из конторы, спустился в низину, где стояла автомашина Кости-Барбоса, залез в кабину и нажал на клаксон.
Минут через десять грузовик уже пробирался сквозь барханы по свежей колее в сторону моря. Вся низина была заставлена буровыми вышками. Эти нефтеносные площади обещали богатую прибавку к общему дебиту.
VII
В августе жара достигла своего апогея. Над прикаспийской равниной, над песками и солончаками дрожало сизое марево. Солнце палило сверху, но оно не было столь чувствительно, как горячий, одуряющий воздух, толчками исходящий от раскаленной земли. С утра еще было более или менее терпимо, но к девяти — босой ногой на песок не ступишь, и с открытой головой не подашься в путь-дорогу. Днем в поселке жизнь замирала, но на буровых шла также размеренно, как зимой и весной. Суетились на площадках буровых люди: закачивали в скважины глинистый раствор, наращивали колонну обсадных и бурильных труб. Тракторы с прицепами тянули длинные желонки, буксуя на неровностях пустыни. Вечером выезжал на трассу и бежал от одной буровой к другой синий автобус, доставляя смену и увозя буровиков, закончивших трудовой день, в поселок.
В сумерках жизнь на Вышке приходила в движение. Шумно было в рабочей столовой, в тесном магазине, на станции, куда стекались толпы, чтобы сесть в вагоны и выехать в Небит-Даг. Но даже в этой суровой обстановке нефтяники находили для себя развлечения. После ужина рабочие за столом под тусклой лампочкой играли в карты и домино. Дотемна взлетал мяч на волейбольной площадке. Юра Каюмов — член комитета комсомола, ответственный за спортивную работу, был всегда среди молодежи. При непосредственном содействии отца, ему удалось получить для местной низовой организации Осоавиахима несколько малокалиберных винтовок. Стрелковые соревнования устраивались каждый выходной, и участвовали в них, как говорится, и стар, и млад.
В середине августа начало поступать новое оборудование для буровых. Тогда же прибыли из Баку молодые специалисты-нефтяники. Среди них высокая гибкая девушка, с черными кудряшками и большими удивленными глазами — Таня Русланова. На блузке у Тани красовался альпинистский значок. Знакомясь с новичками, Юра подал девушке руку.
— Для красоты — или в самом деле занимались альпинизмом?
— В самом деле, — ответила она, заглянула ему в глаза с дерзким вызовом. — А вы что — тоже альпинист?
— Нет, не довелось. Спросил из любопытства — мне никогда не приходилось встречаться с альпинистами, хотя горы рядом.
— Горы? — недоверчиво усмехнулась Таня и посмотрела в ту сторону, где в сумерках тонули Большие Балханы. — Вы имеете в виду ту синюю гору? Но это же — насмешка для альпинистов! — Таня засмеялась и, видя, что Юра не шутит с ней, торопливо согласилась. — Впрочем, товарищ инженер, может быть вы и правы. Для новичков это подходящая гора. Много у вас в секции альпинистов?
— Да что вы, Таня! Нет ни одного.
— Как же так? — Ей, выросшей в горах Кавказа, всегда казалось, что главное — горы и альпинисты. — У нас в Осетии у каждого мальчишки свои трикони.
— Что это такое — трикони? — Юра засмущался от своей неосведомленности.
— Да ботинки такие, специальные.
— Хорошо бы нам создать свою группу альпинистов. Я уже три года здесь — иногда мы с ребятами забирались на Большой Балхан, но не слишком высоко. Подняться бы на вершину — посмотреть на Каракумы! Знаете, мне один историк говорил, что еще в 1836 году на Арлане побывали наши путешественники. Слышали об ученом-натуралисте Карелине?
— Фамилию слышала, но ничего о нем не знаю, — призналась Таня.
— Пройти бы по его маршруту. Может, от стоянки что-то осталось.
— Юрий Ратхович, вы меня прямо заинтересовали, — призналась Таня. — Знаете, я согласна организовать группу альпинистов, но ведь необходимо иметь снаряжение.
— Таня, не называйте меня по отчеству, — попросил он. — Это только идет пожилым. А я, вероятно, года на четыре старше вас. Что касается снаряжения, я завтра же напишу в Ашхабад отцу — он инструктор Осоавиахима — наверняка, поможет нам…
Таня Русланова поселилась вместе с телефонисткой. Комнатушка на две кровати. У окна стол и два стула. Шкаф еще. Жилье ей не понравилось. Юра успокоил Девушку:
— Знаете, Таня, скоро построят новый жилой дом в Небит-Даге. Если вам не трудно будет ездить, то я внесу вас в список на квартиру. Наши девчата, например, не очень-то стремятся в новый город. Далековато. Вставать надо раньше часа на два, ну и, соответственно, ложиться позже.
— Я подумаю, Юра, — сказала она и почувствовала, как непривычно загорелись у нее от смущения щеки.
Несколько дней Таня Русланова обживалась в новой обстановке. Знакомилась с лабораторией, с сотрудниками КРБ. Наконец решила выехать на буровую. Накануне поездки, вечером, Юра ей сказал: «Поезжайте на сто седьмую. Я буду там — и встречу вас. Вы пили когда-нибудь чал? Нет? Это напиток из верблюжьего молока. Около сто седьмой живет Еламан-ага, у него несколько верблюдиц!»