И пролетает минута, прежде чем он нажимает на газ, и его шикарная машина уезжает прочь, оставив меня с тяжёлым грузом на сердце.
Я ошибаюсь? Я делаю что-то не так?
В голове столько разных мыслей, что я не успеваю проанализировать их. Думаю о том, насколько странно мы выглядим со стороны. Насколько странно его поведение. Насколько глупа я…
Когда же мне наконец удаётся избавиться от этих мыслей, превративших мой мозг в субстанцию, больше напоминающую кашицу, я направляюсь к дому. Охрана, что стоит у входа, удивляется при виде меня и, конечно же, тут же пускает меня внутрь, спрашивая, в порядке ли я. Преодолев двор, уже у порога дома я натыкаюсь на горничных. Они делают вид, что рады моему возвращению и что они очень волновались, однако всё это я игнорирую, проходя в глубь дома. Из гостиной доносятся голоса. Мне показалось, что прошло как минимум несколько часов, прежде чем я сумела взять себя в руки и войти в гостиную. Когда же я это делаю, то оказываюсь атакована тремя парами глаз. И все они принадлежат самым близким мне людям.
– Милая! – громко восклицает мама, тут же подбегая ко мне.
Её объятия такие крепкие, словно меня не было дома целый век. Она целует моё лицо так, словно видит меня в последний раз в своей жизни. Мамины глаза излучают радость, и я вижу её, даже несмотря на тёмные дорожки, расползшиеся по её щекам от слёз.
С моим приходом с кресла подскакивает папа, а Джозеф, до этого стоявший около него, в облегчении вздыхает.
– Где ты была?! – продолжает нервно мама. – Господи, где же ты была?
Она продолжает сжимать меня в объятиях, и мне еле удаётся выдать:
– Всё уже в порядке, мам. Можешь отпустить меня.
– Что это за выходки? – к нам подходит отец. Его голос суров, зол и одновременно полон заботы.
Он знает о том, что я сбежала добровольно. Что никто меня не похищал. Это очевидно. Ведь именно поэтому он так смотрит на меня, так отчитывает одним взглядом серых глаз. Папа заставляет меня чувствовать вину, которой не должно быть у меня в сердце.
– Я ведь в порядке, – безразлично кидаю я. – Я не сдохла. Не лежу в какой-нибудь канаве.
А ведь вполне могла бы, если бы Гай не спас меня от рук того ублюдка в подворотне.
Мама отстраняется от меня, отходит на шаг, и в её глазах на этот раз читается страх.
– Серьёзно, Лина, – произносит впервые Джозеф, поблёскивая своим полицейским значком на груди, когда делает шаг вперёд. – Это уже слишком. Даже я тебе это говорю.
– У меня не было выбора.
Уже заранее знаю, что мама начнёт перестраивать башню моих оправданий в свою пользу, и виноватой во всём выйду вновь я.
– В каком смысле? – спрашивает папа. – Ты сбежала из собственного дома. В те самые дни, когда угрозой твоей жизни может выступать каждый, с кем ты когда-то говорила и не говорила, нужно смиренно сидеть дома и не подвергать свою жизнь опасности… Ты нарушила это правило. Мы поставили на уши всю полицию Сиэтла. Все тебя до сих пор ищут.
Он говорит это всё, стараясь вызвать во мне вину. Я так думаю. Но я не собираюсь на это снова вестись.
– А разве мама смела запирать меня в моей же комнате, как какого-то прирученного зверя, пап?
Он переводит суровый взгляд на маму, и тут я понимаю: папа не знал об этой выходке своей жены.
– Мэри? – обращается он к ней строго. – Ты что, действительно заперла Лину в комнате?
– Да, – отвечает она с полной уверенностью. – Да, Джереми! Так и было! Твоя дочь безответственно относится к своей собственной безопасности, разве ты и сейчас в этом не убедился? А что ещё я могла сделать? Она разгуливала по улицам с посторонними парнями. Я посчитала своей обязанностью вмешаться.
После её ответа папа резко смотрит на меня.
– Это правда? – спрашивает он меня, хотя уже заранее знает ответ.
– Гай, – бросаю я. – Я была с ним всё это время. И вы должны уже смириться с тем, что я не пятилетний ребёнок.
Родители смотрят на меня в замешательстве. Их лица искажены в удивлении.
А я не собираюсь отступать и продолжаю:
– Когда-нибудь же мне исполнится восемнадцать. Ждать осталось недолго. Вы собираетесь нянчиться со мной до сорока? Вы думаете, что можете запирать меня в моей же комнате и ограничивать меня в общении с кем бы то ни было… Разочарую вас: я больше не буду позволять вам всё это.
Глава 26
Меня не останавливают, когда я выхожу из гостиной, не останавливают, когда я с шумом поднимаюсь на второй этаж и захлопываю за собой дверь.
До меня доносятся голоса родителей и дяди, обсуждающих, скорее всего, моё ужасное поведение. Даже не знаю, прислушались ли они ко мне.
Мой телефон уже лежит на моём рабочем столе. Кровать заправлена, поверхности мебели и пол сверкают чистотой. Я ложусь на кровать, раздвинув шторы, и делаю тяжёлый вздох. А потом очень-очень долго размышляю о происходящих в жизни последних событиях.
Появление Гая.
Оно стало началом всего, что сейчас со мной происходит. Я чувствую, как меняюсь. Такое ощущение, словно с появлением Гая во мне начали открываться новые качества или выбираться ранее неизвестные черты характера, о которых я и не подозревала.
И мне эти изменения нравятся.
Я сама не замечаю, как хватаю телефон. Сейчас это единственная связь с парнем, на которого я обижена. Сейчас только это устройство может подарить мне минуты общения с ним. Но я понимаю, что не буду ему звонить. Точно нет.
Зато мне приходит сообщение.
От удивления я теряюсь и не сразу открываю диалоговое окно.
я хочу познакомиться
с твоими родителями.
От: Гай
10:12
Я встаю, хмурясь и перечитывая полученное эсэмэс. И как же мне реагировать? Это смелый шаг с его стороны, учитывая то, что он прекрасно знает о наших традициях.
Набираю ответ:
С чего бы вдруг?
От: Каталина
10:13
Долго ждать ответа не приходится.
не хочу прятаться. хочу,
чтобы ты стала моей девушкой и
чтобы все об этом знали
От: Гай
10:13
А мне казалось ты слишком
занят своими проблемами
о которых мне не говоришь
От: Каталина
10:13
на тебя время найдётся
От: Гай
10:13
Ох, как же я злюсь на него! Как же мне хочется назвать его упёртым придурком! Он будто играется с моими чувствами. Это как эмоциональные качели: сперва он такой весь из себя романтик, но не проходит и нескольких минут, как его поведение резко меняется на грубое.
Мне надо бы послать его куда подальше, но пальцы замирают над клавиатурой. А потом я всё же пишу ему другой ответ:
Я возможно дам тебе шанс,
если ты только расскажешь мне
о себе и своей жизни.
От: Каталина
10:15
Теперь я уже не стесняюсь задавать ему личные вопросы. Он знает обо мне, а я о нём почти ничего не знаю.
хорошо, будь по-твоему
От: Гай
10:15
Ух ты… Всё оказалось так просто?
Не успеваю набрать текст, как приходит ещё одно сообщение:
завтра в семь я подъеду к вашему дому.
предупреди своих родителей.
завтра ты станешь моей девушкой официально
От: Гай
10:15
Никаких «может быть» или хотя бы «скорее всего»… От него исходит лишь чёткая уверенность. И она так привлекает. Не зря говорят, что девушкам нравятся плохие парни, которые точно знают, чего хотят. Я оказалась обычнейшим примером этого типа.
Когда в дверь в мою комнату стучатся, я машинально прячу телефон под подушку. Папа входит уверенным шагом, а я напрягаюсь при виде его. Ведь помню, что наговорила родителям внизу на глазах у Джозефа. Наверняка отец зол.
Пройдя в глубь комнаты, он указывает взглядом на стул, спрашивая:
– Можно?
Я лишь коротко киваю, готовясь к громким заявлениям о том, как неправильно себя веду.
– Как ты себя чувствуешь? – интересуется папа.
– Нормально, – растягивая одно лишь это слово, отвечаю я. – А что? К чему этот вопрос?
Его брови нахмурены. В своём сером классическом костюме папа выглядит странно на фоне моей простой комнаты.
– Просто я переживаю за тебя и твоё состояние. Мне ведь не нужно напоминать о том, что ты самое дорогое, что у меня есть, верно?
Опускаю лицо, чтобы он не заметил, как я слабо, но вполне заметно улыбаюсь. Улыбка не то, что сейчас приемлемо.
– Прости маму за то, что она сделала, – говорит он после недолгой паузы. – Она просто боится, что с тобой что-то случится. Мы оба стараемся тебя сберечь.
Я всё это знаю и без него.
– Но защита и отнятие свободы – вещи разные, – говорю я, наконец осмелев. – Тебе так не кажется? А ещё вы слишком помешаны на моей защите.
– Где ты набралась всего этого? – папа смотрит на меня с подозрением, щурит глаза. – Что значит «отнятие свободы»?
– То и значит. Вы с мамой во всём меня ограничиваете. Я… Мне хочется, чтобы вы меня услышали.
Он осекается. Мои слова заставляют его в удивлении поднять брови. Надо же, он выглядит так, будто никогда и не догадывался о том, что мой образ жизни не совпадает с моими желаниями.
– Я тебя выслушаю, – произносит папа полным нежности голосом. – Мне интересно будет послушать.
– Почему мне нельзя встречаться с парнями? Вы ведь так стремитесь выдать меня замуж… Чего же не даёте мне свободу в выборе своего спутника жизни?
Он прочищает горло и смотрит на меня так, будто мой вопрос застал его врасплох. Будто он ожидал услышать всё, что угодно, но только не это.
– Теперь всё становится ясно, дочка, – наконец говорит папа, слегка улыбаясь. – Ты так стремишься ослушаться нас в последнее время из-за этого парня? Из-за… как его там?.. Из-за Гая?
Опускаю взгляд. Помню, как он говорил, что я, вероятно, люблю Гая. Тогда я ещё сама даже не подозревала…