ии сценарной заявки. Она в принципе невозможна. Возможен только один вариант — что придорожных проституток зовут Света, Люда и Марина, только так и никак иначе.
А если доблестные продюсеры возразят мне, что такова правда жизни и никогда ни одна Гаянэ и Анаит не окажется на трассе, там стоят только Светы и Марины, я тихо и вежливо попрошу их сказать это громко и публично, чтобы все слышали. И понимали. Что понимали? Ну хоть что-то.
Например, что за честь Свет и Люд никто не вступится ни в жизни, ни в искусстве. Что они сами себя, видимо, за мусор считают, коли в восторге смотрят все эти «Чики», если восторги не проплачены, конечно, а то есть определённые подозрения.
Так что всех пострадавших от политкорректности милости просим в Россию — оазис свободы, но только с одним условием: следите за фамилиями своих героев. Точнее, за их окончанием. Если злодей оканчивается на «ов» или «ин», — отлично. Даже «ко» можно себе разрешить.
В иных случаях будьте бдительны.
Часть четвёртая Выпейте воды!
Василий всея Руси
25 июля 2019 года исполнилось 90 лет со дня рождения писателя, артиста и режиссёра Василия Макаровича Шукшина. Быть русским и не любить Шукшина? Какие-то органические повреждения в натуре и душе надо иметь, так думаю.
Не было таких — и вряд ли будет
Скорее всего, Пушкин, Булгаков, Набоков и многие другие артистичные ребята русской литературы вполне могли бы, выпади им такой шанс, снимать кино как режиссёры. Но уж ещё и главные роли при этом играть… Нет, пока что у нас есть один-единственный случай, да не на одну только Россию — на весь мир, такой феномен, уникум, человек-гора: Шукшин. Чтобы крупный, первоклассный писатель умел и кино делать, и роли играть — не было такого.
Неимоверная одарённость сочеталась в нём с не менее фантастической работоспособностью. Первый заметный фильм, где у него была главная роль, «Два Фёдора» (Марлен Хуциев зорким глазом высмотрел Шукшина с его солдатским лицом) вышел в 1958 году. Дипломная работа Шукшина-режиссёра, трогательные зарисовки колхозных нравов, «Из Лебяжьего пишут» — это i960 год. А в 1974-м его не стало, так считайте сами — шестнадцать лет за всё про всё, как говорится. А поместились туда несколько томов великолепной прозы, пять фильмов («Живёт такой парень», «Ваш сын и брат», «Странные люди», «Печки- лавочки», «Калина красная») да до кучи ещё отличных актёрских работ с десяток будет.
Что не успел снять фильм про Стеньку Разина — конечно, обидно. Его Стенька рисковал стать не менее обожаемым народным героем, чем Василий Иванович Чапаев. Но всё равно объём свершений поражает. До чего же мало времени было ему отпущено! Как и друг его, Высоцкий, был Шукшин интеллигентом в первом поколении, а судьба таких людей в искусстве часто складывается ослепительно ярко и при том исключительно мучительно. И вот почему.
Сила есть, ума не надо? Надо!
В середине девяностых годов с группой гостей Московского кинофестиваля удалось мне побывать на родине Шукшина, в селе Сростки. Откуда его силища взялась, ясно: из этой бешеной ледяной реки Катуни, от холмов, покрытых соснами, откуда, кажется, вот-вот выйдет медведь, от синих гор на горизонте — от земли. В год рождения Шукшина началась коллективизация, а варварской индустриализаци и ещё не было. Первозданная природа словно родила себе такого крепкого хмурого сына, человека природы, напрочь лишённого фальши.
А он вырос. И — задумался…
Тема «природного человека», который «задумался», — одна из главных у Шукшина. Время действия его рассказов всегда конкретно, это шестидесятые — семидесятые годы, и всё будет точнёхонько в деталях — что почём, как, куда и откуда. Но время вобрало в себя и всю предыдущую родимую историю. Вот церковь разрушенная стоит — а кто её порушил? «Ты меня раскулачивал, сволочь!» — скажет один деревенский житель другому. Осколки, сидящие в теле с войны, вдруг пойдут наружу. В мирном разговоре проявится тема лагерей, кто-то сидел, да много. Время действия прозы Шукшина размыкается, уводит далеко за горизонт реального пейзажа, и вот уже за советским появилось русское, давнее, древнее, помчались кони на закат, загремела лихая песня, кто там такой удалой? Атаман? Стенька?
Была когда-то воля — где ж она?!
Нету воли. Есть — доля. Тяжёлая работа — жить…
Задумавшиеся герои Шукшина могут быть комичными «чудиками», вознамерившимися своим умишком что-то изобрести небывалое или написать — рукой и ручкой, в школьных тетрадях — трактат о сущности государства. Но когда герои задумываются о своей жизни, как она прошла и зачем была нужна, и не умом одним, а всем существом, мучительно корчась от молниеносных ударов совести, — они нисколько уже не смешны. «Жизнь-то не вышла! Прожил, как песню спел, а спел плохо. Жалко — песня-то была хорошая» («Билетик на второй сеанс»).
А ещё — сколько гадов бродит по земле. Один такой, в дипломной работе Шукшина «Из Лебяжьего пишут», так и заявил приятелю-шофёру: «Никакого коммунизма не будет». Отчего тот (Леонид Куравлёв его играл) сжал губы, и желваки на скулах заиграли. Они-то и победили потом, хапуги, воры, стяжатели, «энергичные люди». Прозревал Шукшин грядущую страшную опасность, да только — что с ними сделаешь? Такие вот и Стеньку Разина продали.
И когда природная сила начинает испытываться думой, человек природы теряет свою непотревоженную цельность. Образуется причудливый тип: крестьянин-психопат. Он весь нервами наружу, он делается обидчив, он ругается, пьёт, лезет в драку. От него неизвестно чего ждать в следующую минуту. Над его головушкой стоит беда. Но эти муки совести и тревожные думы — может быть, лучшее, что в нём есть. Он чувствует это — и назад, в прежнее невинное бездумное состояние ему уже дороги нет.
Он сам «такой парень»
Огромное, пёстрое население прозы и фильмов Шукшина веселит душу своим самоцветным богатством. Характеры упоительные. Не зря рассказы Шукшина не сходят со сцен театров — где по части характеров давно авитаминоз и кислородное голодание. А тут выходит мужик, начинает разговор: «Пришёл я, бритый, она лежит, как удав на перине.» Или: «Вот жил — подошёл к концу. Этот остаток в десять — двенадцать лет, это уже не жизнь, а так — обглоданный мосол под крыльцом — лежит, а к чему?» И уже приятно, как в жаркий день водицы родниковой испил.
А взять хотя бы рассказ «Алёша Бесконвойный» — о парне, который ни в какую не желает работать по субботам, потому что в этот день топит баню. И как! Подробно описано тихое упорное блаженство по-настоящему свободного (в этот миг) человека. А безумец Бронька («Миль пардон, мадам!»), который выдумал целую историю, как он участвовал в покушении на Гитлера и — промахнулся. (Кстати, этот рассказ вошёл в малоизвестную картину Шукшина «Странные люди», и Броньку увлекательно играет там маститый артист Евгений Лебедев.) Происшествие вымышленное, но все чувства Броньки — самые настоящие, и оттого в весёлом блеске рассказа что-то есть глубинное, саднящее. Вместе со слушателями, поражёнными размахом фантазии рассказчика, нам тоже становится жаль, что Бронька промахнулся!
Автор и режиссёр здесь, со своими героями, варится в общей каше, он мчится с ними на тракторе, ловит рыбу, рубит дрова… и ругается, и дерётся, и — пьёт. Куда ж без этого. Шукшин сам «такой парень». Он если судит своих героев, так по-соседски, что ли, по-дружески: имеет право!
Мастеровой
Шукшин — мастер слова в самом что ни на есть первозданном смысле этого выражения. Он строгает, режет и клеит речевую материю, как маститый столяр: уверенной рукой, строго, чётко, ничего лишнего. Скажем, никаких сладостных длинных описаний природы, как господа любили, — для них природа была любовница, а для Шукшина мать и жена, так чего рассусоливать. Одна-две фразы, и готово. «Ночи стояли дивные: луну точно на верёвке спускали сверху — такая она была близкая, большая» («Беседы при ясной луне»). Отделка фразы у Шукшина изумительна. Афоризмы из «Калины красной» ушли в народ, но их у автора изобильно, в каждом самом маленьком рассказе что-то да сверкает. «Я воробья с перьями могу переварить!» Или: «С ним говорить, что колено брить — зачем?» А вот глубокое, поневоле задумаешься: «Кто в жизни обижал людей, тот легко не умирает».
Женская тема — отдельный разговор, тут много больного, жалостливого, страдальческого. Мать и жена в жизни «задумавшегося» природного человека тоже становятся объектом тревожных дум. Приходят мгновения нежности, благодарности, желания порадовать, но только если перед нами не тупая мещанка, ничего не желающая знать о душевных муках. Таким пощады у автора нет.
Шукшина и при жизни его любили, любят и сейчас. Знаю людей, которые десятки раз пересматривали «Калину красную» — чтоб душа согрелась. От одного этого лица дивного какое-то приятное волнение происходит. Невероятно, чтоб совсем никакой фальши не было в человеке искусства, никакого кривлянья, притворства — невероятно, а было. «Человек — это нечаянная, прекрасная, мучительная попытка Природы осознать самоё себя», — говорит герой рассказа «Залётный». Что ж, в этом роде рассуждал и великий Томас Манн, которого Шукшин вряд ли читал. Но Шукшин сам был такой попыткой — и удачной к тому же.
А что народ? Шукшинский народ, «от имени и по поручению» которого говорил Василий Макарович Шукшин, Василий всея Руси, — куда он делся?
Никуда. Шукшина только нет, а народ — куда ж он денется? Он туточки.
Какое оно, советское кино?
День кино (бывший день бывшего советского бывшего кино) все желающие могут праздновать 27 августа. Это такой же искусственный и бессмысленный праздник, как и День театра (его отмечают 27 марта). 27 августа 1919 года Совет народных комиссаров издал указ о национализации кинодела, путём экспроприации, разумеется. Однако то, что началось актом насилия, превратилось затем в мощное и плодоносное древо культуры…
История нашего кино ещё не написана, представления о нём у новых поколений часто бывают самыми дикими, но благодаря усилиям нескольких вменяемых и одарённых киноведов есть увлекательные книги и статьи, их написали Е. Марголит, О. Ковалов, М. Трофименков, Д. Горелов, И. Павлова. Они совокупными усилиями обрушивают систему затхлых штампов, которые рисуют фальшивую картину истории кино, состоящую из якобы дикого идеологизированного официоза и отдельных прогрессивных титанов. Реабилитированы целые направления в кинематографе, которые раньше обходила мысль о кино, — боевики, детективы, мелодрамы, собиравшие многомиллионную аудиторию. Советское кино более-менее вписано в мировой контекст культуры, однако сделанного всё-таки недостаточно.