В какой-то момент я начинаю частенько проводить вечера в клубе YMCA[12] в Уитли-Бей и завожу дружбу с двумя братьями, Кеном и Питом Бригэм. Кен, как и я, учится в гимназии в Ньюкасле. Он прекрасный музыкант и умеет играть на пианино и гитаре. Пит на пару лет старше нас. Он — ученик шеф-повара и играет на бас-гитаре. Пит сделал свой инструмент сам, и я просто потрясен его гениальностью. Бас получился функциональным, но не грубым, практичным, но не уродливым. Пит посвящает меня в электронное таинство звукоснимателя с единственной катушкой, показывает расчеты длины мензуры и критических расстояний между ладами на грифе гитары. Это мое первое знакомство с бас-гитарой, но я не проявляю большого интереса к этому инструменту. Я теперь считаю себя классным гитаристом, потому что научился вполне сносно исполнять ритмические фигуры Хендрикса и пользуюсь этим умением, чтобы привлечь к себе компанию молодых музыкантов, которые почти каждый вечер собираются в музыкальной комнате клуба. Я — тот парень, который умеет играть «Purple Haze», и это становится моей визитной карточкой. Именно из таких мелочей создаются репутации. Я обучаю этой песне не меньше половины посетителей клуба.
Один из этих ребят — Кит Галлахер, который впоследствии будет шафером на моей свадьбе точно так же, как я буду шафером у него. Поверив в меня с самого начала, он стал моим другом на всю жизнь. Именно его энтузиазм и поддержка дали мне смелость вообразить, что я как музыкант обладаю некой особенной индивидуальностью и что мою мечту о музыке можно претворить в жизнь.
Кит — практичный человек. Он — стажер в одной из инженерных компаний в Ньюкасле и к тому же учится в вечерней школе. Ему хватило самолюбия и упорства достичь хорошего профессионального уровня и стать в конце концов ведущим инженером-консультантом компании. И хотя мой собственный путь к успеху будет гораздо более извилистым и менее определенным, мы, должно быть, распознали друг в друге сходные черты, общее желание вырваться из тесного мира наших родителей. Мы вместе бродим по берегу океана, разговариваем и мечтаем порой до самого утра. Кит — первый человек, с которым я делюсь своими первыми опытами в написании песен, и, хотя эти опыты, вероятно, ужасны, Киту удается продемонстрировать ровно столько искреннего интереса и воодушевления, чтобы я не падал духом и продолжал писать. Он недавно напомнил мне, что в одной из моих самых ранних песен пелось о цветке, который вырос в пустыне. Я давным-давно забыл об этом, когда тридцать пять лет спустя писал песню под названием «Desert Rose» («Роза в пустыне»), разошедшуюся более чем миллионным тиражом. Мне до сих пор кажется фантастикой, что такая личная вещь, как песня, может иметь какое-то значение для большого числа людей. Но может быть, единственное, что нужно, — это чтобы кто-нибудь один поверил в то, что ты делаешь, чтобы придать тебе уверенности не оставлять усилий.
Если Кит играет роль моего вдохновителя, то Кен, младший из братьев Бригэм, станет моим наставником. Мы, нота за нотой, разучиваем старые песни Фредди Кинга, такие как «The Stumble» или «Hide Away», заигрывая эту музыку до тошноты. Братец Пит пыхтит над своей бас-гитарой в то время, как мы с Кеном отчаянно продираемся сквозь изгибы и повороты блюзовой мелодии. Мы ходим на Питера Грина в клуб «Fleetwood Mac», на Стэна Вебба в «Chicken Shack» и на Bluesbreakers Джона Мейолла, втайне мечтая о том, что когда-нибудь и мы станем настоящими блюзовыми музыкантами. Когда мы не играем в клубе YMCA, мы репетируем в комнате Кена, которая располагается в мансарде типового дома викторианских времен неподалеку от побережья. Однажды вечером Пит уходит на свидание и не может аккомпанировать нам на бас-гитаре. Тогда я добровольно берусь подыграть Кену, пока он выводит основную мелодию. Странно ощущать в своих руках бас, если ты привык к инструменту меньшего размера с тонкими струнами и коротким грифом. Своей весомостью и значительностью бас напоминает оружие, но в нем есть и своя неброская красота. Этот инструмент составляет основу любой мелодии, фундамент, на котором строится музыка. Аккомпанируя Кену, я обнаружил, что все, что он играл, гармонически определялось тем, как звучал бас. Если Кен играл на гитаре верхние звуки до-мажорного аккорда, разрешая созвучия в чистый до мажор, когда я брал «до» на бас-гитаре. Тогда у меня в уме начало формироваться то, что я могу описать только словом «стратегия» — пока смутная, но все же стратегия, что бас, будучи не самым эффектным инструментом, гораздо лучше, чем гитара, подходит для тайной, скрытой стороны моей личности. Я буду стремиться к тихому героизму, к стоицизму и надежности, которые так свойственны моему отцу. Мои стремления станут отныне предельно конкретными, скрытыми, но очень осознанными. Я буду подавлять желание блеска и славы в пользу большей глубины своих музыкальных занятий. Я не буду жалеть на это времени, которого, как я почему-то был уверен, потребуется много.
Неужели я и правда вообразил, что стану успешным музыкантом? Ведь я даже не был членом какой-нибудь музыкальной группы, и тем не менее к сдаче выпускных экзаменов в гимназии я подошел настолько легкомысленно, насколько мог. Мир университетской науки казался мне такой же фантазией, как и музыкальная карьера. Если я не играл или не слушал музыку, я проводил вторую половину дня и вечер в залах игровых автоматов «Spanish City» в Уитли-Бей. Я не был одинок в своем наплевательском отношении к выпускным экзаменам. Оказалось, что двое моих друзей, Пол Эллиотт и Хьюи Макбрайд, настроены так же.
Пол — прекрасный барабанщик с отличным слухом и, подобно Киту, один из тех, кто верит в меня или по крайней мере в мои музыкальные способности. У Пола есть замечательная способность — заражать других своей энергией и жизнерадостностью, но он никак не может обрести независимость от своего успешного, состоятельного отца. Многие относились к нему пренебрежительно как к выходцу из привилегированного сословия, но он мой друг, и я знаю, как отчаянно он боролся, чтобы сохранить огонь в сердце, в то время как значительная часть жизни была, казалось, поднесена ему на блюдечке. Каждое детство несчастливо по-своему, и Полу нравится напиваться когда и где только можно. Я тоже нередко пытаюсь потопить свои переживания в алкоголе, но у меня отсутствует органически присущая Полу стойкость. Когда меня уже рвет на мостовую где-нибудь за пабом, мой друг спокойно наливает себе еще.
Хьюи — старший сын в большой ирландской семье. Он невероятно красив: у него голубые глаза и точеные черты кинозвезды. Он очаровательно близорук, но в то же время умудряется быть отличным защитником и капитаном школьной футбольной команды. К тому же он может выпить не меньше Пола без малейшего изменения своего приятного характера.
На следующий день после экзаменов мы уже стоим на Уэст-роуд при выезде из Ньюкасла на расстоянии нескольких сотен метров друг от друга и голосуем проезжающим автомобилям. В наших рюкзаках — спальные мешки и запасная одежда. Мы договорились встретиться в Странраре, чтобы оттуда переправиться в Ирландию на пароме.
Через три недели в полночь мы трое стоим на поле для гольфа в графстве Даун. Позади нас лежат наши спальные мешки, в которых нам предстоит провести ночь. Американцы вот-вот должны высадиться на Луну, а мы едва можем стоять. Думаю, что «мертвецки пьяный» — словосочетание, достаточно точно описывающее наше состояние, хотя Хьюи и я умудрились донести Пола от паба до поля для гольфа, уронив его только один раз.
Всю дорогу мы путешествовали автостопом: спали на скамейках в парке и в полях, провели пару неуютных ночей на пирсе в Дун-Лэери. Год назад мы трое добрались автостопом до деревни Полперро в Корнуолле и провели лето в открытой хижине на вершине скалы. Мы собирались отправиться на остров Уайт, чтобы увидеть Дилана, но как-то отклонились от этого маршрута и все равно отлично провели время.
На дорогах мы всегда голосуем врозь (потому что никто не согласится подобрать троих здоровых парней сразу) и договариваемся встретиться вечером в ближайшем большом городе. Мы направляемся на запад в сторону Лимерика и Керри. Однажды неподалеку от Трали меня подбирает фермер. Он тоже мертвецки пьян, и на заднем сиденье у него лежит свиноматка с парочкой поросят. Он говорит мне, что единственное, что ирландцы получили от англичан, — это сифилис. Я говорю ему, что в любой сделке, как и при исполнении танго, участвуют два человека, и он смеется.
Наконец Пол, Хьюи и я добираемся до Дингла, который расположен на юго-западе Ирландии. Каждый вечер мы до одурения накачиваемся светлым пивом и виски Bushmills, а спим — где придется. Нам повезло, что за три недели путешествия нас ни разу не арестовали. Совершив отчаянную попытку в совершенно пьяном виде покорить горы Мурн, мы возвращаемся в северном направлении, чтобы сесть на паром в Ларне.
Здесь-то мы и оказываемся на поле для гольфа под полной луной. Я могу поклясться, что вижу какое-то движение там, на ее поверхности, где-то в районе Моря Спокойствия. Такой маленький шаг для них, и такой гигантский — для нас.
Когда я возвращаюсь из Ирландии домой, результаты моих выпускных экзаменов уже ждут меня, заключенные в какой-то неописуемый коричневый конверт. Целый день я опасаюсь прикасаться к нему, но наконец сдаюсь. Узкая белая полоска бумаги сообщает мне, что я получил проходные баллы по трем предметам: английскому, географии и экономике, но сами оценки, если не считать довольно высокого балла по английскому, отнюдь не открывают для меня академической карьеры и не позволят мне поступить в университет без, как минимум, двух пересдач. Я отклоняю даже потенциальную возможность учиться в университете и решаю плыть по течению. В течение следующих нескольких месяцев я сменю не менее полудюжины рабочих мест. Сначала я работаю кондуктором в автобусе. Потом ухожу и какое-то время получаю пособие по безработице, после чего устраиваюсь рабочим на стройку. Приближается зима, и мы закладываем фундамент для торгового центра в Байкере. Это тяжелая работа, не видно конца, и к тому же я очень страдаю от холода. В первый день моя мама, которая всегда хочет как лучше, превосходит саму себя в заботе обо мне. Накануне вечером она вызывается сделать мне бутерброды, чтобы я пообедал ими на работе. Утро первого рабочего дня проходит довольно сносно. Я хорошо владею лопатой и киркомотыгой, но я страшно завидую водителям самосвалов. Вся работа водителя — ждать, когда мы наполним кузов, и греть руки о работающий мотор. Потом этот властитель вселенной уезжает, шумно газуя, окутанный синим облаком выхлопных газов. Своим напускным безразличием он старается привлечь внимание девушек из конторы напротив. Я страстно желаю быть на его месте. Наступает обеденный перерыв, и человек двадцать рабочих нашей бригады набивается в деревянную бытовку на краю строительной площадки. Крепкие, привыкшие к суровым условиям мужчины тесно рассаживаются на деревянных скамьях. Каждый закуривает и открывает газету: