том чуде, дарованном его матери и мне, но как я мог тогда догадаться об этом? По стеклам телефонной будки начинает барабанить дождь, но я утрачиваю ощущение реальности. Я возвращаюсь домой, и ничто больше не кажется мне настоящим: ни моя жизнь, ни мои устремления, ни кирпичная кладка стены, ни шифер крыши, ни дождевая вода на тротуаре. Мне кажется, что я смотрю на себя с огромного расстояния, и в душе у меня нет ни одной эмоции.
Я стану ездить в Лондон каждые свободные выходные, стараясь более подробно представить себе очертания будущего, которое нас ожидает. В понедельник утром я буду во весь опор мчаться обратно на север, чтобы, проехав триста миль, все-таки успеть к школьному звонку, который звенит в девять часов. Я разрываюсь между своими мечтами о побеге и надвигающейся суровой действительностью, которая угрожает или поймать меня в свой капкан, или забросить в еще одну неведомую вселенную. Но во мне есть какая-то упрямая жилка фаталиста, ощущение, что жребий брошен и что я приму все, уготованное мне судьбой. Фрэнсис, как ни странно, в конце концов соглашается выйти за меня замуж, и теперь я должен выстоять, я не имею права терять присутствие духа.
Несмотря на то что пара-тройка представителей звукозаписывающих компаний действительно приезжает в Ньюкасл, какой бы приманкой мы ни размахивали перед их носом — в виде песен, мастерского исполнения и каких бы то ни было обязательств, — на все это так никто и не клюет. Они с любопытством обнюхивают наживку, но не более того. Кроме того, в музыкальном мире наметились новые тенденции. Наши настойчивые усилия добиться признания в большом городе совпадают со сменой основного течения в музыкальных вкусах нации. Это полемическая и мощная реакция на затихание всеобщего увлечения поп-музыкой, доминировавшей в семидесятые годы. Во главе нового движения такие анархические группы, как Sex Pistols, Damned, Eddie Hot Rods. Эти группы исполняют рок-н-ролл в его агрессивном, изначальном виде и ориентируются на трехаккордные американские группы-молотилки, такие как New York Dolls, Stooges и Ramones. Между тем Last Exit, только что принявший в свои ряды «утонченного» джазового гитариста, так же далек от этого нового направления, как кучка неотесанных деревенщин, отчаянно пытающаяся произвести в городе запоздалый фурор, нарядившись по прошлогодней моде. И хотя я отвык любить такого рода музыку, всегда играя с более старшими и более изысканными музыкантами, я каждой клеткой своего тела чувствую сильнейшую энергию, исходящую от групп нового типа. Агрессия, которая есть в такой музыке, возможно, представляет собой не более чем грубый актерский трюк, но это вполне эффективное средство для борьбы со спокойным самодовольством, которое, словно дымовая завеса, повисло над всем музыкальным бизнесом. В этой новой атмосфере нам трудно заинтересовать собой звукозаписывающие компании, которые, кажется, считают нашу музыку слишком сложной для нынешних вкусов. Они вежливо заверяют нас, что наша музыка достойна высокой оценки, но все-таки мы — не то, что они ищут. Единственная компания, которая проявляет к нам искренний интерес, — это Virgin Publishing, часть расцветающей империи Ричарда Брэнсона. Начальнице издательского отдела этой фирмы, маленькой блондинке по имени Кэрол Уилсон, понравилась песня «I Burn for You», нежный вальс, который я написал для Фрэнсис и который имел такую популярность среди наших слушателей в отеле «Госфорт». Это ласковая романтичная песня, которая с таким же успехом могла бы быть мадригалом, исполняемым под лютню — настолько она далека от современной моды на хриплые гимны, кипящие недовольством. Несмотря на это, Кэрол все-таки хочет, чтобы мы приехали в Лондон и записали несколько песен с перспективой быть включенными в издательский план компании, что, возможно, повлечет за собой заключение контракта со студией звукозаписи.
Нечего и говорить, что мы на седьмом небе от счастья. Оплаченной дороги до Лондона, перспективы записываться на большой студии, да и просто серьезного отношения к нам со стороны еще одного столичного жителя вполне достаточно, чтобы вскружить нам головы. Запись должна состояться за четыре дня до моей свадьбы — как будто судьбоносно совпали две родственные романтические мечты, которые я лелеял вот уже более года.
Как оказалось, студия Pathway в Ислингтоне, в Северном Лондоне, — отнюдь не цитадель высоких технологий, как мы воображали себе, мчась на юг по шоссе M1 во взятом напрокат фургоне. В сущности, она мало чем отличается от знакомой нам студии в Уоллсенде. Pathway — это крошечная комната с пультовой еще более скромных размеров. Унылые обрывки звукоизоляционной обшивки неряшливо свисают со стен, а грязный потертый ковер заляпан пятнами и прожжен окурками. Мы сразу же чувствуем себя как дома и немедленно приступаем к работе, записывая по десять песен в день. Мы просто играем свою музыку так, как будто даем живой концерт, совершенно не используя многодорожечную запись для того, чтобы обработать звук. Получается сырая, правдивая музыка, но ей явно не хватает студийного блеска, истинной силы и густоты. Инженер-звукооператор несколько удивлен, что нам за столь короткое время удалось записать такое количество песен, но мы со своей самоуверенностью и провинциальными представлениями страстно хотим продемонстрировать многогранность своего творчества. Если бы мы были более опытными, мы догадались бы, что разнообразие — это совсем не то, что ценится в индустрии звукозаписи. Здесь ищут чего-то единственного в своем роде, неповторимо свежего. Мы еще не успели понять, что многосторонность хороша для ночных клубов и музыкантов-поденщиков, но не для популярных артистов.
Следующий день приносит нам сразу и удачу и неудачу. Несмотря на несовершенство записанных нами кассет, Кэрол удается расслышать определенные достоинства в наших песнях, и она предлагает нам заключить издательский договор. Это договор «пятьдесят на пятьдесят», что означает: звукозаписывающая компания берет себе половину прибыли, которую приносят записанные песни. Например, прибыль, полученная от продажи кассеты, делится пополам между исполнителем и автором песен. А затем издатель берет себе половину доли автора. Поскольку мы впервые сотрудничаем со звукозаписывающей компанией, все это кажется нам не очень важным. Единственное, чего мы хотим, — это чтобы кто-нибудь помог нам выбиться в люди, и если для этого необходимо отдать пятьдесят процентов не существующей пока прибыли, то пусть так и будет. Нам говорят, что это стандартная форма, и поскольку ни один из нас не видел издательского договора никогда прежде, мы вполне довольны, считая, что делаем важный шаг в сторону осуществления своей мечты.
Чтобы отпраздновать начало сотрудничества, Кэрол приглашает нас отобедать в маленьком ресторане в Ноттинг-Хилле, прямо за углом студии Virgin, на Портобеллороуд. Она говорит, что после обеда отнесет наши пробные кассеты в отдел звукозаписи, и мы все ощущаем уверенность, что при поддержке издательского крыла компании звукозаписывающее крыло, несомненно, отнесется к нам с вниманием, если даже не подпишет договор немедленно. Мы наивно предвкушаем заключение со звукозаписывающей компанией такого контракта, который позволит нам перенести все наше предприятие в Лондон, найти подходящее место для жизни, купить фургон и новое оборудование.
Только звукозаписывающая компания может обеспечить нас этим. Единственное, что может предоставить нам издательский отдел на условиях «пятьдесят на пятьдесят», — это бесплатное пользование студией Pathway.
Мы возвращаемся в офис во второй половине дня, и Кэрол сообщает нам плохие новости. Звукозаписывающая компания отказалась работать с нами. Мы — это не то, что им нужно. Кэрол выглядит искренне расстроенной, но мы принимаем известие довольно бодро, как будто ожидали чего-то подобного. Внезапно все наши надежды начинают казаться явно преувеличенными. Кэрол обещает, что, если мы подпишем издательский договор, она будет продолжать содействовать нам. Она попытается найти возможности для наших выступлений в Лондоне и обратится в другие звукозаписывающие компании с просьбой послушать наши демонстрационные кассеты. Кроме того, она советует нам попросить нашего юриста просмотреть договор, прежде чем мы подпишем его. Всю долгую дорогу до Ньюкасла мы сжимаем издательский договор, как нечто вроде военного трофея. Деревенские пейзажи быстро исчезают за окнами, подобно нашим грандиозным надеждам, и Джерри начинает тихо смеяться.
— Что смешного? — спрашиваю я.
— Мне смешно, что Кэрол могла подумать, будто у нас есть такая штука, как этот чертов юрист. Мне не хватает даже на ночной горшок, не то что на этого чертова юриста. За кого, черт возьми, она нас принимает?
Я киваю в знак молчаливого согласия, как и Джерри, начиная все больше проникаться реальностью.
— У меня есть юрист, — довольно напыщенно заявляет Ронни с заднего сиденья фургона. Говоря это, он допивает третью бутылку пива Carlsberg. — Я отнесу ему договор прямо в понедельник утром, и он как следует посмотрит его.
— Ерунда! — говорит Джерри. — Это все равно что выбрасывать деньги на ветер. Пей лучше свое пиво и не возникай.
— Это совсем не ерунда, — угрюмо отвечает Ронни, — это деловая хватка, которая у вас обоихначисто отсутствует. Что ты об этом думаешь, Терри?
Терри, еще один умудренный опытом старец, спит как дитя, тесно прижавшись лицом к окну фургона.
Уже четыре часа я за рулем, мы почти достигли конца шоссе M1, до Ньюкасла нам осталось не более ста миль. В этот момент просыпается Терри.
— Что ты об этом думаешь, Терри?
— О чем?
— Об этом чертовом контракте.
— Я не знаю. А ты что думаешь, Стинг?
— Ну, я только что представил себе, что через шесть лет, когда мы продадим миллионы кассет по всему миру, договор «пятьдесят на пятьдесят» превратится в миллионы и миллионы фунтов, доставшихся Virgin Publishing всего лишь за несколько бесплатных часов в Pathway Studios, и нам придется подавать в суд на Ричарда Брэнсона и тратить при этом большие деньги, чтобы только вернуть себе наши бесценные авторские права.