Итак, я оказался перед выбором: союз с потрясающим ударником, чья бешеная энергия выходит далеко за пределы его музыкальных занятий, но чью художественную программу я разделяю только наполовину, или верность группе, о которой неизвестно даже, решится ли она перебраться в Лондон, и чьи шансы на успех ничтожны.
Но мне не хочется петь немелодичные, шумные песни. Я пою нежные песни о любви. Именно они удаются мне лучше всего. И все-таки я понимаю, что в этом хаосе для меня есть шанс приспособить то, чем я привык заниматься, к актуальному музыкальному направлению, не нарушая при этом цельность и гармонию собственных песен. Я могу занять некую оборонительную позицию, а когда пыль уляжется, начать отстаивать свои истинные убеждения. Я еще не знаю, придерживается ли Стюарт той же стратегии переходного периода, что и я, но принимаю решение подавить собственное недовольство, вступить в поле действия этой новой, мощной энергии и посмотреть, куда она нас приведет. Но прежде чем мы возьмемся за работу, нам необходимо найти третьего музыканта, а Стюарту, кроме того, нужно незамедлительно подстричься.
Я возвращаюсь в Бэттерси, к жене и сыну, а голова моя идет кругом от мыслей о музыке, верности, честности, деньгах и, что важнее всего, о том, где мы будем жить.
Следующим вечером мы с Фрэнсис отправляемся в Саутгейт, в северную часть Лодона, по адресу, который мы получили от агентства недвижимости. Саутгейт находится далеко от центра города, но мы уже не надеемся найти что-то поближе. Джо спит на заднем сиденье, а собаку мы оставили у Пиппы, в Бэттерси, на случай, если хозяева квартиры не терпят животных. Сегодня морозный вечер, по лобовому стеклу барабанит ледяной дождь со снегом, а несчастных пешеходов то и дело окатывает водой из-под колес проезжающих автомобилей, и все это зрелище дрожит и ломается в свете фонарей и витрин магазинов.
Квартира располагается над целым этажом магазинов, а вход в нее находится с тыльной стороны здания. Мы находим место для стоянки, с ребенком в корзинке проходим по обледенелому двору и поднимаемся в темноте по скользким ступеням. Фрэнсис нерешительно звонит в дверь, мы замерзли и нервничаем, а наш ребенок, которому недавно исполнился месяц, выглядит таким беззащитным. Дверь открывается, и нас заливает потоками теплого света, мы словно попадаем на небеса после ледяного ветра и дождя. Мы одеты в свою лучшую одежду, а на лицах у нас застывшие улыбки. Я ищу, куда бы мне поставить корзинку с ребенком.
Женщину, которая открыла нам дверь и которая живет в этой квартире уже два года, зовут Фредди. У нее короткие темные волосы, она одета в широкие брюки и мужскую рубашку. Кажется, она сразу проникается к нам расположением, особенно к Фрэнсис, и после нескольких чашек горячего чая и пары кусочков слоеного пирога показывает нам квартиру. После крошечной гостиной Пиппы эта двухэтажная квартира кажется нам огромной. В ней пять хороших, просторных комнат, окна которых выходят на Хай-стрит, и за шестнадцать фунтов в неделю это самое лучшее место из всех, что мы видели. В одной из комнат сможет, если захочет, поселиться Джерри, да и малышу здесь, кажется, очень удобно.
Фредди спрашивает нас, чем мы занимаемся. Она заинтригована тем, что Фрэнсис — актриса, но Кэрол Уилсон предупредила меня, чтобы я не говорил, что я — музыкант, и я заявляю, что я — менеджер по авторскому праву и работаю в Virgin Music за головокружительную зарплату в пять тысяч фунтов в год. По рассказам, такая уловка помогла многим музыкантам обеспечить себе крышу над головой. И в самом деле, Фредди говорит, что завтра представит нас хозяину квартиры, и если мы сможем предоставить ему справку о зарплате, она полагает, что все пройдет без проблем.
Мы выходим из теплой квартиры в темноту и жуткую погоду, успокоенные, что теперь у нас будет свое место и почти уверенные, что как-нибудь нам удастся наскрести еженедельную ренту. Как бы то ни было, я все-таки должен сходить на биржу труда и записаться на пособие по безработице. Необходимость посещения биржи каждую среду ввергнет меня в глубочайшую из депрессий. Я ненавижу отмечаться здесь, стоять с сотнями таких же, как я, дееспособных, но отколовшихся от общества людей, в длинных, беспорядочных очередях, где обезличивающая, бесчеловечная бюрократическая машина заставляет нас чувствовать себя еще более бесполезными. Но, подобно большинству остальных, собравшихся в этом шумном зале, я, в сущности, не имею выбора. У нас есть ребенок, которого нужно кормить, и нам необходимы деньги, чтобы платить за жилье. У меня нет другого выхода, как пропустить себя сквозь эту систему, перенося заполненные бланки из кабинета в кабинет, где на них поставят печать и сложат в соответствующие папки.
Мои документы должны вскоре прибыть из Ньюкасла, и меня охватывает беспокойство, что незадекларированные гроши, которые я получил за одно из случайных выступлений с Last Exit, могут испортить мне все дело, если их сочтут неучтенным доходом. Каждую неделю я стою в очереди, ожидая момента, когда мне удастся попасть в офис и получить пособие по безработице. Очередь передо мной растягивается, как извивающаяся змея. От грязной стеклянной двери она тянется к ряду зарешеченных окон, а за этими окнами, которые словно призваны уберечь местных сотрудников от заражения каким-то инфекционным заболеванием, сидят ряды служащих с утомленными землистыми лицами, скучающие и так же безразличные к происходящему, как люди в очереди. Человек, стоящий передо мной, читает DailyMirror. Мне виден заголовок, который гласит: «Мать девятерых детей арестована за мошенничество с социальным пособием». Можно подумать, она не имела права на это пособие. Наконец я подхожу к окну, протягиваю свой талон на пособие по безработице, расписываюсь, и мне сообщают, что чек на 18 фунтов 50 пенсов будет выслан по указанному мной адресу. Я говорю «спасибо», но не получаю никакого ответа от человека с той стороны. Но, по крайней мере, на следующей неделе мне не придется проходить через все это снова.
Даже в этих затруднительных обстоятельствах я по-прежнему не сомневаюсь, что совершил правильный шаг, приехав в Лондон. Этому ощущению собственной правоты нет никакого разумного объяснения, но я уверен, что приз ждет меня именно в Лондоне. Я знаю, что в центре этого лабиринта, этого многомерного социоэкономического, психокультурного, загадочного, искусно выстроенного объекта находится сверкающий, неповторимый приз под названием «успех». Возможно, он труднодостижим, но при этом обладает такой невероятной силой притяжения, что все остальное в сравнении с ним становится незначительным. Успех и счастье — это одно и то же, не правда ли?
Уильям Блейк сказал, что «человек, упорствующий в своем безумии, рано или поздно станет мудрецом», но в то время, даже предприняв переезд, я находился в слепом неведении относительно того, что попал в наркотическую зависимость от мысли, что все трудности рассеются в лучах грядущего успеха, я не чувствовал, что меня неумолимо втягивает в самый центр водоворота, все глубже и глубже. Мне только еще предстоит узнать, как опасна такого рода зависимость. Подошло время давно запланированного выступления группы Last Exit в Лондоне. Я не видел ребят уже больше месяца и соскучился по ним, хотя порадовать их мне особо нечем. Переезд в квартиру в Саутгейте сорвался в последнюю минуту. Мы решили, что хозяин заподозрил что-то неладное по поводу моей работы в Virgin Music, и поменял замки уже после того, как Фредди прислала нам ключи. Мы совершили поездку через весь город в машине, переполненной нашими пожитками и радужными надеждами только для того, чтобы обнаружить закрытую дверь. Напрасно мы стучали в нее — только эхо глухо отдавалось в пустой квартире, а ключ не подходил к замку. Мы испытали унижение, поражение и почувствовали злость, а единственным положительным следствием случившегося стало то, что в тот вечер я написал песню. Это было злое и шумное сочинение под названием «Домовладелец», услышав которое Стюарт покровительственно меня похвалил.
— Молодец, парень! Так держать.
Итак, мы продолжаем пользоваться гостеприимством Пиппы. Она проявила к нам такое участие, но мы же не можем жить здесь вечно. Я получаю пособие по безработице и не работаю с тех самых пор, как мы приехали сюда, но когда, наконец, приезжает Last Exit, я пытаюсь представить ситуацию в наилучшем виде и притвориться, что все идет по плану. Мы вчетвером сидим в машине около паба «Красная корова» в Хаммерсмите.
— Как дела, Стинг?
— Отлично!
— Уже нашли, где жить?
— Пока ищем.
Ронни и Терри едва заметно переглядываются, и хотя в их взглядах нет явного скепсиса, все же что-то обидное в них есть.
В это время Джерри выходит из паба с сигаретой в руке и с таким видом, от которого могло бы скиснуть молоко:
— Черт возьми, выступление отменили.
На следующий вечер в одном из клубов Бристоля, куда мы добирались целых четыре часа, мы обнаруживаем, что нас заменили другой группой. Наши дела явно не клеятся. Как же я смогу перетащить своих друзей в Лондон, если здесь их не ждет ничего, кроме разочарований и неопределенности. Однако на следующий вечер в клубе «Nashville Rooms» в Западном Кенсингтоне мы торжествуем, играя так, что наше оборудование едва не разлетается на кусочки, и возвращаем покинувшее нас присутствие духа. Мы — чертовски хорошая группа, но сколько бы представителей звукозаписывающих компаний ни прослушивало наши выступления, мы не получаем от этих людей ничего, кроме покровительственного похлопывания по спине. Ребята отправляются в своем фургоне обратно на север, а я снова остаюсь сам по себе с ребенком на руках. Мне кажется, они уже начинают сочувствовать мне как законченному неудачнику. Я машу им вслед, стараясь выглядеть как можно бодрее, но оглядывается только Джерри. Шикарная квартира Стюарта в Мэйфэйр, которая так впечатлила меня в первый приход, на поверку оказалась временным жилищем. Стюарт, Ян и Соня прожили там всего лишь несколько месяцев. На самом деле, квартира принадлежит американской даме по имени Марсия Макдональд, которая работает пресс-секретарем Мохаммеда Али. Она сдала квартиру своему другу, который впоследствии отказался освободить ее в срок. Этот друг и есть Джордж, высокая женщина, едва не сбросившая меня с лестницы во время моего первого визита. По совету сэра Майлза Коупленда, отца Стюарта и Яна и, одновременно, друга хозяйки квартиры, в квартиру были подселены братья Коупленд, которые должны были сделать жизнь Джорджа (или Джорджины, как она предпочитала себя называть) как можно более невыносимой, а Марсия смогла бы снова получить квартиру в свое полное распоряжение. Если все это предприятие до смешного напоминает закрученную интригу ЦРУ, так это потому, что стратегия была разработана самим сэром Майлзом Коуплендом, полновластным главой клана.