Однажды ночью, после одного на редкость ужасного выступления, которое оказалось провальным и для Police, и для Черри Ваниллы, я, оставшись один в нашем фургоне, ставлю старую кассету Last Exit. Она, конечно, не совершенство, но на меня накатывает страшная ностальгия, я вдруг понимаю, как сильно я скучаю по Джерри и остальным ребятам, и впервые начинаю думать, не совершил ли я ужасную ошибку, перебравшись в Лондон. Мой голос износился и погас от чрезмерно частого использования. Я играю музыку, которая мне, в сущности, не близка, с людьми с которыми имею очень мало общего, и мне очень трудно объяснить даже самому себе, ради чего я здесь.
Фрэнсис и я женаты уже год, и это был очень тяжелый для нее год: постоянное чувство незащищенности, нестабильности нашей жизни, постоянные прослушивания в театральных постановках, в мюзиклах и на телевидении, а к тому же еще необходимость заботиться о малыше. Потом она, конечно, наверстает все упущенное в своей актерской карьере, играя главные роли в Royal Shakespeare Company и Национальном театре, но те первые годы, которые мы провели вместе, были трудными и полными тревог.
Но даже если это только поговорка — что те, кто рискует своей жизнью, хранимы свыше — и этого было бы достаточно, чтобы поддержать нас до тех пор пока нам не начнет наконец везти. И в самом деле, Фрэнсис предлагают роль в сериале под названием «Выжившие», который намеревается снимать ВВС. Это будет фильм о героических подвигах группы людей, выживших после ядерного взрыва, и хотя это не совсем та работа, о которой мечтала Фрэнсис, все же это работа, и мы оба счастливы, что она добавит немного денег к нашему постоянно сокращающемуся банковскому счету.
Вскоре после этого звонит бабушка Агнес, чтобы сказать, что отец болен, и у него постоянно случаются обмороки. Я звоню отцу, но он говорит, что его мать, как всегда, драматизирует ситуацию и беспокоиться не о чем.
— Ты уверен, папа?
— Да, конечно.
Отец никогда в жизни не болел, но Агнес не стала бы звонить, если бы в самом деле не случилось что-то серьезное. Я знаю, что заставить моего отца против его воли пойти к врачу практически невозможно. Я принимаю решение поехать и посмотреть на все своими глазами, как только смогу.
В начале мая мы переезжаем в нашу полуподвальную квартиру на Лейнстер-сквер. У нас есть спальня, где вместе с нами спит и наш малыш, кухня, ванная и огромная гостиная, в которой пока только голые полы и окно без занавесок. Сквозь это окно мы видим лестничный пролет, который ведет наверх из нашего полуподвального углубления, огороженного сверху кованой металлической оградой, и ноги прохожих, шагающих по тротуару над нашими головами. Взнос за первый месяц вот-вот будет заплачен, а большая часть второго взноса уже лежит в банке. Я невероятно горд и полон решимости, что квартира останется нашей.
В начале лета Черри теряет голос и заболевает, поэтому европейские гастроли, которые запланировал Майлз, приходится отменить. Позднее мы снова воссоединимся с группой Черри Ваниллы, но пока, благодаря вечному стремлению Майлза сэкономить, мы оказываемся среди музыкантов Уэйна Каунти и Electric Chairs и отправляемся в трехнедельную поездку по Голландии и Бельгии.
Уэйн Каунти — певец родом из маленького городка, расположенного в протестантской части США. Не удержавшись в родном городе из-за своих странностей, он поселился в богемном и свободном Манхэттене. Ко времени моего знакомства с ним, он еще не определился со своей сексуальной ориентацией, и хотя вскоре он назовет себя Джейн и во всех отношениях станет женщиной, в 1977 году это превращение еще окончательно не завершилось. Его миниатюрное тело одето в мешковатую одежду, он носит мягкую шляпу, а его лицо накрашено по всем правилам. Это застенчивый, впечатлительный человек и очень сложная личность. Я очень тепло к нему отношусь, хотя его песни типа «Если ты не хочешь трахнуть меня, тогда иди на…», ясно доказывают, что, как сочинитель песен, он не принадлежит к той романтической традиции, к которой причисляю себя я. Но, как бы то ни было, он — потрясающий артист.
Он и его гитарист — несомненно, пара, хотя на вид они кажутся несовместимыми. Гитарист Грег
— огромный парень более шести футов ростом, экс-чемпион боксерского турнира «Золотыеперчатки», который в душе так и остался семилетним ребенком. Он невероятно любвеобилен, но, когда Уэйн не следит за ним, принимается в невероятных количествах поглощать алкоголь, послечего становится агрессивным. Уэйн этого не терпит и часто берет на себя роль сварливой жены, тоесть беспощадно пилит его, пока тот наконец не протрезвеет и не успокоится, а на лице у него не появится бессмысленная улыбка, как у виноватого пса. Их менеджер, Питер Кроули, которого я за глаза зову Алистер (Алистер Кроули — известный сатанист и оккультный философ двадцатого века, автор «Дневника наркомана»), выглядит как стареющий член бандитской группировки из любительской постановки «Вестсайдской истории». У него большая голова и нелепая прическа с валиком, который болтается у него между бровей, как обмякший пенис. Чрезмерно большие накладные плечи его кожаной косухи создают впечатление, что его тонкие ноги слишком коротки, и все вместе выглядит как плохая фотография, сделанная с неудачного ракурса. Когда он говорит, с его лица не сходит презрительная усмешка, словно он страдает каким-то расстройством лицевых мускулов, а звук его голоса представляет собой гнусавый вой. Он постоянно ворчит на английскую погоду, английскую еду, английские дороги и английский способ вождения, причем он не прекращает клясть Англию даже в Голландии. Я начинаю думать, уж не страдает ли он синдромом Туретта, — настолько сильными бывают вспышки его гнева.
На таможне я случайно через плечо заглядываю в его американский паспорт и, к своему удивлению, вижу, что мистер Кроули в усыпанной металлическими клепками косухе и с серьгой в виде серебряного креста в ухе — епископ англиканской церкви. Я, конечно, не уверен, что он настоящий епископ, но вся эта компания такая странная, что я не удивлюсь ничему. Ударником у них — беженец из Венгрии с седыми волосами по имени Крис Даст. Он одет совершенно по-летнему. Он пытается получить в Англии политическое убежище и не имеет права выезжать за границу, пока его прошение рассматривается. Я спрашиваю его, каким же образом в таком случае он оказался на пароме, идущем в Остенде. — Мне приходится выступать, парень. Я должен что-то есть. Должен купить зимнюю одежду, — говорит он, показывая на свою поношенную летнюю рубашку.
Басист — довольно милый англичанин по имени Эдриан, хотя его сценический псевдоним Валгалла. У него огромная обезьянья челюсть и крашеные иссиня-черные волосы, поэтому создается впечатление, как будто он сбежал из «Маппет-шоу».
Вместе со Стюартом, мной и корсиканским разбойником Генри эта разношерстная компания весьма странных личностей въезжает по мосткам на паром, который отходит из Дувра. Паром отправляется в десять минут первого ночи при очень неспокойном море и проливном дожде. Однако переправа проходит вполне сносно, и мне даже удается часок поспать. Мы прибываем в Остенде в четыре часа утра. Еще темно, и дождь не перестает. У нас есть разрешение на ввоз оборудования, но, поскольку нам не удалось подписать его на британской таможне, оно не стоит и бумаги, на которой напечатано, и бельгийский таможенник отказывается считать его действительным. Он говорит, что нам придется ждать до восьми часов утра и разбираться с его начальником. Потом он скрывается в своем теплом офисе и захлопывает за собой дверь. Генри сидит за рулем, дождь, наконец, прекратился, а таможенные ворота приветливо распахнуты. За ними простирается пустая дорога, и, подсчитав, мы решаем, что к восьми часам утра уже успеем добраться до Голландии. Мы смотрим на двери офиса, на открытые ворота и на дорогу за ними, бросаем друг на друга еще один понимающий взгляд, и машина трогается с места, устремляясь вперед по пустой ночной дороге. Нашего бензина едва хватает, чтобы дотянуть до границы, но с первыми лучами солнца мы оказываемся на территории Голландии, а значит, бельгийские чиновники больше не имеют над нами власти.
Питер Кроули — или Алистер, как я теперь уже открыто его называю — предлагает себя в качестве водителя. Поскольку мы все к этому моменту уже достаточно измождены дорогой, мы соглашаемся, не подозревая, какая это чудовищная ошибка. Этот тип не только неприятен сам по себе, он еще и один из худших водителей, с какими я когда-либо имел несчастье путешествовать. Из всех способов вождения он признает только лихачество и, ведя машину, держится за руль только одной унизанной кольцами рукой. Даже самые короткие дистанции ему нравится проезжать с до отказа нажатой педалью газа, а потом резко тормозить, если едущие впереди автомобили останавливаются. Я пытался урезонить его, но безуспешно, и теперь начинаю терять терпение. Бедный Генри, сидящий на заднем сиденье, превратился в дрожащий комок нервов. На одном отрезке дороги с целой чередой светофоров, автомобиль, двигающийся по соседней с нами полосе, пересекает сплошную линию и примерно на дюйм заступает на нашу полосу. Я вижу, как глаза Алистера сужаются, а сквозь его стиснутые зубы вырывается: «Мать твою…» Потом он направляет машину так, что наш фургон ударяет автомобиль по крылу на большой скорости и с громким стуком.
— Что за черт? — кричу я.
— Эта сволочь хотела занять нашу полосу, — кричит он мне в ответ.
— Это неправда. Ты нарочно ударил его.
Тем временем вышеупомянутая «сволочь» вышла из своей машины, чтобы осмотреть повреждения. Несчастный водитель выглядит смущенным и немного испуганным, а увидев полную машину каких-то странных личностей, пугается еще больше.
Алистер опускает стекло, как будто для того, чтобы дать какие-то объяснения. «Ты, безмозглый идиот», — кричит он и, увидев, что загорелся зеленый свет, немедленно трогается с места на первой передаче, но до отказа нажав на газ.
— Кроули, это ты безмозглый идиот! — кричу я, в то время как он с треском переключается навторую передачу, совершенно забыв при этом нажать на сцепление. — И ты, черт возьми, неумеешь водить!