Лариса протянула последнее слово на такой низкой ноте, что даже закашлялась и отпила воды из большой кружки, стоявшей на подоконнике. А тем временем Нестеров и Алена переглянулись, и Алена снова поняла, что они опять думают об одном и том же: вот оно! Вот у кого могла быть доверенность на вождение автомобиля покойного Юровского! Вот она, «Юрмала» – Наталья Калинина, ныне Юровская!
Но тут же энтузиазм, вспыхнувший одновременно в их глазах, одновременно и погас, потому что их поразила очередная догадка: никак не может Наталья Калинина быть той самой «Юрмалой», которая поставила взрывчатку на «Форд» Нестерова, которая притворялась уборщицей в «Юбилейном», которая сегодня следила за ними на улице Контрольной. Какой угодно была женщина, которую они про себя стали называть «Юрмалой», но только не белоглазой и белобрысой квашней. Глаза у нее были темные, яркие, а волосы… Волос ее Алена так и не видела, кстати сказать, в пансионате их скрывала какая-то нелепая тряпка, в лифте – каскетка. Хотя вроде бы какие-то пряди выбивались… темные пряди…
– Женился, значит, Борька на Наташке, – заговорила вновь Лариса, утирая влажные губы и отставляя кружку, – но ужиться с ней так и не смог. Тошно, видать, стало. Хотя Наташка вообще была противная, липкая какая-то. Поэтому, когда я узнала, что буквально через месяц после свадьбы «молодая жена» взяла да и померла, я ничуть не удивилась.
– Как померла? – разом спросили Алена и Нестеров.
– Да так, – ехидно ухмыльнулась Лариса. – Как люди умирают? Грибочков поела – ну и… Совершенно как в анекдоте, ей-богу! Знаете анекдот, как мужика спрашивали, почему умирают его жены?
Анекдот этот Алена знала. А кто его не знает? Но ей сейчас было, честное слово, не до анекдотов. Ну и дельце… Прозекторская какая-то! Сплошные трупы! Лютов, Юровский, Толиков, Лена, жена Юровского… Кошмар, просто кошмар сплошной!
– Вы что, думаете, это Юровский ее?.. – осторожно спросила Алена.
– Не сомневаюсь ни минуты! – фыркнула Лариса. – Она была, конечно, заядлая грибница, вечно, как белка, сидела в окружении связок с сушеными грибами, что-то мариновала, консервировала, из лесу ее было просто не вытащить, у всех гостей просто с души воротило от грибов. А Борька их вообще в рот не брал, у него что-то там с печенью было. То ли правда, то ли вид такой делал: может, планы далеко идущие у него были с самого начала их с Наташкой знакомства… Но он правильно обставился: отбыл в командировку в Москву, а Наталье в тот момент возьми да и попадись в связке сушеных белых одна сушеная поганка… Так Юровский уехал женатым, а вернулся уже свободным человеком. В общем, развязался с ней.
– Вы так уверенно говорите, но ведь, наверное, было какое-то расследование, милиция, видимо, не сомневалась, что произошел несчастный случай, – предположил Нестеров.
– Вы извините, но кто из ваших видит дальше собственного носа? – снисходительно спросила Лариса. – Убийство Сергея приняли за самоубийство, убийство Наташки – за несчастный случай… Тоже небось алиби у Борьки было. Уж наверное, какая-нибудь новая его пассия помогла это алиби состряпать, как раньше – Наташка, царство ей небесное.
– А вы кого-нибудь из пассий знаете? – с невинным видом спросила Алена.
Зря старалась, Лариса покачала головой:
– Никого и ничего я не знаю. До меня вообще только слухи теперь доходят. Сергей, Юрка, Толян, их жизнь, смерть, кого они любили, кто их ненавидел – это меня уже мало волнует. Я в их делах всегда была чужая, Сергей со мной и не говорил о них никогда. О том, что там были замешаны какие-то серьезные деньги, я случайно от Вадима узнала. Да что мне в тех деньгах? Если бы они сейчас нашлись, мне бы все равно ничего не перепало. Мое дело сторона, мы с Сергеем не были официально зарегистрированы. Ей-богу, у Марины – и то было бы больше прав, чем у меня! А в основном у детей, у Ирки с Вадиком. Ну, разве что сынуля мой бросил бы что-нибудь матери, как жалкую подачку…
Голос Ларисы задрожал от ненависти, она резко вскочила и снова зажгла газ под латунным тазом.
– Ладно, – примирительно проговорил Нестеров, – оставим это. Вопрос вот какой: насколько мне известно, Сергей Лютов оставил предсмертную записку, в которой объяснял причины своего самоубийства. Она у вас не сохранилась случайно?
Лариса уставилась подозрительно:
– Какая еще записка? С чего вы взяли, что Сергей ее оставил?
– С того, что упоминание о ней есть в материалах дела, – не моргнув глазом, соврал Нестеров.
– И о чем там речь?
– Как – о чем? Разве вы ее не читали?
– Да уж, наверное, нет, раз спрашиваю. Я о ней вообще впервые слышу! А она что, мне адресована? Тогда странно, что Вадька ее не передал. Нет, правда, Сергей оставил мне записку?
Голос женщины снова задрожал, и Алена только вздохнула про себя.
Вот именно – про себя вздохнула…
– Что-то я не пойму, а разве не вам отдали все вещи покойного Лютова после того, как дело было закрыто? – удивился Нестеров.
– Конечно, не мне, – сердито поглядела Лариса. – Я ж говорю, мы и не жили уже вместе, в милицию за вещами ездил Вадим, и он потом все отвез… на квартиру Сергея. Ладно, что мне его вещи, но записка… Я и не знала, что там была записка для меня!
Алена снова вздохнула. О любовь, любовь… вот уж змея подколодная, жалишь ты внезапно, жалишь без промаха, и жало твое не теряет остроты, и яд твой смертоносен всегда, всегда, всегда, он не имеет срока давности…
– Собственно говоря, – уклончиво пробурчал Нестеров, и по лицу его было видно, как он жалеет, что завел этот разговор, – письмо было без адреса.
Лицо Ларисы побледнело.
«Ой, не надо!» – чуть не взмолилась Алена. Однако Нестеров не внял:
– Да, без адреса, но там Сергей прощался с какой-то ласточкой-черноголовкой. Вы… вы имеете представление, о ком могла идти речь?
Лариса чиркнула спичкой и поднесла ее к уже включенной горелке. И стояла так, не замечая, что спичка сейчас догорит до снования. Потом, вскрикнув, отдернула руку.
– Значит, с Нинкой он попрощался, а со мной – нет… – пробормотала чуть слышно. – Ну да, конечно, так и должно было быть… Но только зря она тужится, Нинка, все равно она ему никто, так же как и я. И даже если бы деньги нашлись, она бы ничего не получила. Ничего! Тоже осталась бы с пустыми руками. Мне бы Вадик, может, и дал что-нибудь, Ирка – Марине на пропитие бросила бы кусок, а Нинке… ей бы ничего не перепало, это точно. Пусть Вадик вокруг нее крутился, как вокруг королевы какой-нибудь, но когда бы дошло дело до денег, он бы ей ни копейки не дал. Так ей и передайте!
– Кому? – тихо спросил Нестеров. – Кому мы должны это передать?
– Да Нинке Елисеевой! Этой ласточке-черноголовке… Сережка так ее называл. Я знала, всегда знала, что у них любовь, с тех пор, как Сережка ездил в Ригу и они там познакомились, в Юрмале…
«В Юрмале! Они познакомились в Юрмале!» – Алена стиснула руки у горла.
– Потом, когда он уже к ней ушел, я ходила на нее посмотреть… – бубнила Лариса. – Она даже не очень молодая, некрасивая совсем. Что он в ней нашел? У меня тоже черные волосы! А он ушел к ней. И Вадьку она сманила, как собачонку! И даже последнее письмо Сергей ей написал, а не мне!
Женщина прижала руки к лицу, короткое рыдание сотрясло ее тело, но она не дала воли слезам, а с силой ударила обоими кулаками по столу так, что тарелочка с бледно-розовыми клубничными пенками подпрыгнула, а поварешка скатилась на пол.
– Уходите отсюда! Больше ничего не знаю! Зачем вы пришли? Уходите!
Алена ринулась в прихожую, Нестеров наступал на пятки. В дверях Алена обернулась – Лариса шла следом, прижав к груди кулаки, лицо набрякло морщинами, набрякло ненавистью, стало почти уродливым, почти страшным. Рот монотонно пережевывал одно и то же:
– Уходите! Уходите!
Дверь гулко шарахнула по косяку, Нестеров сразу кинулся вниз по лестнице, но Алена на мгновение замешкалась и услышала, как Лариса жалобно, тонко, на неестественно высокой ноте заплакала. Конечно, у Алены немедленно тоже полились слезы. Она спускалась теперь ощупью, оступилась на последней ступеньке и не упала только потому, что Нестеров поймал ее и обнял.
Алена положила голову ему на плечо и так стояла несколько мгновений, подавляя всхлипывания.
– Ты понимаешь, – пробормотал Нестеров в ее волосы, – я, оказывается, о женщинах вообще не имею представления. Я их, оказывается, совсем не знал. Ты понимаешь?!
Наверное, надо было сказать, что в устах мужика, которому за сорок, это признание звучит очень трогательно, а может быть, надо было просто-напросто сочувственно, понимающе улыбнуться. Но Алена только губу прикусила, чтобы не разрыдаться даже громче, чем рыдала за своей дверью Лариса Серебрякова. Потому что она, конечно же, вспомнила, что шептал ей Игорь – потрясенно шептал, задыхаясь, скользя губами по ее губам, теряя слова меж поцелуями: «Я не знал женщин, я думал, что все, что у меня было, было настоящее, но я, оказывается, ничего не знал до тебя!»
Игорь, Игорь, Игорь… Что ж, так и получится, как в стихах: «Молитвой моей последней будет твое имя»? Неужели так оно и будет?!
О любовь, змея подколодная…
– Ничего, – сказала Алена, отстраняясь от Нестерова и с усилием улыбаясь, – у тебя все еще впереди. Пойдем. О, а ведь адреса-то этой Нины мы не знаем… Где ж мы ее будем искать?
Нестеров не двинулся с места, и выражение лица у него было такое странное, как будто он хотел спросить у Алены, в самом ли деле она имела в виду то, что сказала, или что-то другое?
Хотел спросить, но так и не решился…
Вернее, просто не успел, потому что зазвонил его мобильный телефон.
– Алло? – отозвался Нестеров. – Привет. А, уже узнал? Ну, классно!
И вдруг голос его сел чуть не до шепота:
– Что? Что ты говоришь? Да нет, быть того не может… Нет, я верю, конечно, верю, просто это очень неожиданно. Адрес знаешь? Бориса Панина, номер дома… квартира… Ясно… Слушай, спасибо, я твой должник. Спасибо, будь здоров. Да, я тоже буду… все нормально, нормально. Пока, до связи!