Дверь открылась. На пороге стояла Леонида. Вернее, та женщина, которая называла себя Леонидой Леонтьевной Литвиновой.
Честно говоря, Алена ужаснулась, увидев свою соседку по столу. Всклоченные волосы, обрюзгшее лицо, смятая ночная рубашка, из которой выпирало бесформенное тело, босые отекшие ноги…
Алена посмотрела на эти ноги и покачала головой. Нет, все ее догадки – сущий бред!
Или не бред?
Она не успела додумать: Леонида шагнула к ней, обдав жутким перегаром, и выхватила из рук бутылку. Повернулась, бросилась в комнату. Вспыхнул свет… Боже, ну и бедлам! Две пустые бутылки из-под водки на столе. Она что, выпила их одна?!
Леонида схватила нож и принялась сноровисто сдирать пластик с пробки. Потом этим же ножом с силой вогнала ее в бутылку – и припала губами к горлышку.
Сделала несколько глотков, мутным взглядом посмотрела на Алену, но, такое впечатление, приняла ее за кого-то другого. Красные от вина влажные губы расползлись в улыбке:
– Галя… ну, ты человек… не дала сестре пропасть…
– О Господи… – только и могла сказать Алена.
Леонида махнула рукой, поставила бутылку на стол и тяжело побрела к разоренной кровати. Рухнула вниз лицом, тяжело, с хрипом задышала.
Алену так и трясло. Больше всего на свете хотелось броситься отсюда бегом, но все же она нашла в себе силы снова выйти в коридор, подобрать перчатки и надеть их.
Вернулась в номер Леониды и принялась осторожно перебирать разбросанные вещи, стараясь класть их на то же место, с которого поднимала. Воплощала, так сказать, свои отвлеченные теоретизирования в жизнь.
Вещей, однако, было немного, не то что в номере одной внезапно умершей алкоголички (тоже! Ох и планида у нее!), где Алена когда-то нашла убийственный компромат на одного поганого чиновника – а заодно на собственного прадеда…[4] Какие-то бесформенные платья, растоптанные туфли, все явный секонд-хенд. Дешевая косметика. Единственной дорогой и по-настоящему ценной вещью был цифровой фотоаппарат «Эриксон».
Даже странно, откуда он здесь?
Взяв его в руки, Алена несколько мгновений стояла, чувствуя в душе какую-то пустоту. Такое с ней часто бывало тотчас после завершения очередного романа – в смысле, после окончания его написания. Точка поставлена – и полное ощущение, что ты слышишь свист тормозов. И не можешь понять, что теперь делать, куда бежать. А бежать-то уже не надо… Пока. До следующего романа.
Алена не очень хорошо разбиралась в сложной современной технике, однако ей удалось-таки постигнуть значение стрелочек и кнопочек на панели. И вот уже засветился дисплей, и на нем всплыла последняя запечатленная объективом «Эриксона» фотография.
Да… Холстин не врал. Он действительно пытался утащить от крыльца труп Лены. И действительно держал мертвую девушку за ноги. Ужасная была картина.
Бедная, бедная шлюшка…
– Что вы здесь делаете?!
Окрик ударил хлыстом. Банально это звучит, зато совершенно точно. Именно хлыстом!
Алена обернулась. На пороге стоял Колобок Юматов, со времени ужина взваливший на свои поникшие плечи еще десять лет очень тяжелой жизни.
– Что вы здесь делаете? Что вам здесь нужно?
Наверное, следовало сказать, что она пришла проведать соседку по столу. Забеспокоилась, мол, почему Леониды нет на ужине, и пришла проведать. А тут… надо же, какая беда…
У Алены никогда не было проблем насчет отовраться, однако сейчас она не стала размениваться. В такие моменты, как этот, называемых в художественной литературе «моментом истины», тратить время на пустозвонство не следовало.
– Я так и знал… – причитал Колобок. – Я как увидел вас вечером, так сразу и понял, что вы… что от вас какая-то беда придет!
– От меня? – усмехнулась Алена холодно. – Вот уж нет. Завтра Леонида Леонтьевна Литвинова собирается вместе со своим адвокатом обратиться в турфирму «Экскурс», чтобы вернуть деньги за неиспользованную путевку. Так что беду вы с Галиной Ивановной сами на себя накликали.
– Что? – так и подпрыгнул Колобок. – Что вы несете?!
– Это куры несут, – грубо ответила Алена. – Куры несут яйца. А я – я вам говорю: завтра может начаться еще один скандал, причем очень серьезный. И если вы его не хотите, вам лучше вернуть Литвиновой – я имею в виду настоящую Литвинову! – ее деньги.
– А вы что, ее адвокат? – продолжал задираться Колобок.
– Не я, а моя подруга, – пояснила Алена. – Но я ей ничего не сказала о своих догадках, так что у вас еще есть шанс спустить дело на тормозах… хотя и будет трудно. Если именно Марина Ивановна убила ту девчонку, то, пожалуй, скандал все же грянет.
Такого она в жизни не видела! У них в шейпинг-зале висели фотографии самых блистательных победительниц собственных килограммов: до похудения и после оного. Как правило, снимки выглядели очень впечатляюще, но ведь между ними проходило время! Самое малое – месяц! А тут прямо на ее глазах человек моментально уменьшился в размерах как минимум вдвое. Взял да и похудел.
– Она… Не может быть! Я не верю! С чего вы взяли? – пропищал этот новый (бывший!) Колобок тоненьким голоском. – Марина вам сказала? Да она по пьяни что угодно наболтать может! Она же алкоголичка, она же…
– Она вовсе не была похожа на алкоголичку, – тихо сказала Алена. – Кодировалась, да? А теперь сорвалась…
Колобок уныло кивнул:
– Ну, конечно, кодировалась. Из-за этого ее и разнесло так. Люди по-разному реагируют. У меня один друг был, тоже сильно пил. Широкая такая натура! Закодировался – стал невыносимым жмотом, жена, которая раньше его пьянство хоть как-то терпела, жадности не вынесла и ушла. А Марина стала есть, есть, есть как ненормальная. Знаете, какая красивая она была раньше? Даже когда напивалась, в канаве валялась, все равно была красивая. Галина ей всегда завидовала, ее красоте.
– Значит, они сестры? Не похожи, – сказала Алена.
– Правда же? Правда, не похожи? – почему-то обрадовался Колобок. – Никакого сходства! Пусть Галина и не голливудская красавица, какой была Марина, зато такую жену поискать еще надо. Если бы не эта бродяжка, которой она никогда не могла ни в чем отказать… Сколько она нам нервов вымотала, сколько денег из нас вытянула!
– Понятно. И вы решили возместить ущерб одним махом, – усмехнулась Алена.
Колобок покраснел, насупился:
– Не понимаю, о чем вы?
– Да этот снимок, – Алена повертела в руках фотоаппарат. – Кому пришло в голову сфотографировать Холстина, чтобы потом шантажировать его? Вам? Галине? Лео… в смысле, Марине Ивановне?
– Ей. Она знала, что Холстин в Ирину до смерти влюблен и жизни не пожалеет, чтобы жениться на ней. А тут такой скандал… И вообще его репутация… Марина была уверена, что сможет из него деньги тянуть сколько угодно.
– Но ведь за него выходила ее дочь! Разве Ирина не помогала бы матери, став женой такого богатого человека?
– Ирина? – Колобок горько усмехнулся. – Ирина даже не показала жениху мать, понятно? Стыдилась ее, будто твари какой-нибудь. Клялась, что любит мамочку, что жалеет, а ведь Марина жила только тем, что ей Сергей покойный давал да мы с Галиной. А что Ирка, что Вадик – они в другую сторону смотрели. Ладно, Вадик – он чужой, он Марину вообще в глаза не видел никогда, только на старых фотографиях, а там она – совершенно другая. Они за одним столиком с Мариной сидели, а он даже не подозревал, кто она. Смех, да? Ирина только вид делала, что они не знакомы, а Вадик даже не догадывался ни о чем. Но ладно, говорю, он чужой, но Ирка… предательница! На мать ей было совершенно наплевать, под чужую дудку пела – все, что Нинка ей велит, делала! Как зомби!
– Нинка? Нина Елисеева имеется в виду? – перебила Алена с самым равнодушным видом.
Колобок прихлопнул рот ладонью и уставился на нее, вытаращив глаза. Конечно, он был потрясен, он был в отчаянии, но даже в его отчаянии было что-то комическое. Вот бедняга, даже посочувствовать ему невозможно, можно только смеяться над ним…
– Откуда вы о ней знаете? – спросил хрипло, утирая пот со лба.
– От Ларисы Серебряковой, – не стала скрывать Алена. – Как и о многом другом. Но далеко не обо всем… Кое-какая информация получена из других источников.
Почему-то при этих словах ей вспомнилась Софико Чиаурели в чудном старом фильме «Ищите женщину». Если бы героиня фильма сейчас оказалась на месте Алены, то непременно постучала бы себя по лбу, указывая на один из этих бесценных источников.
Однако Алена стучать себя по лбу не стала, а небрежно спросила:
– Кстати, вы ведь тоже плясали под дудку Нины. Разве нет?
– Я сделал то, о чем меня Вадик попросил, – моментально насупился Колобок. – Ну, разве трудно мне было…
Он осекся, однако Алена словно бы услышала продолжение: «Обеспечить вам уединение в бассейне?»
– А он просил вас по собственной инициативе или по указке Нины? – настойчиво спросила она.
Колобок только плечами пожал:
– Да мне какое дело? Я ему только один раз и помог, говорю же. Я вообще во всю их затею не верил. Поэтому и не помешал вам въехать в номер Толикова. А они все на тех бумагах финансовых, на их поиске, с ума посходили. Из них пропойца несчастная, – он пренебрежительно кивнул на храпящую Марину, – была самым трезвомыслящим человеком, как ни смешно это звучит. Она деньги хотела добыть просто: шантажировать Холстина. А все остальные помешались. Как будто человек потащит с собой в пансионат какие-то важные бумаги! Хоть, конечно, Нинка этого и требовала. Она его запугала до смерти, заставила сюда приехать…
– Нина заставила? Толиков приехал в «Юбилейный», потому что его заставила Нина Елисеева? – насторожилась Алена. – Каким образом?
– Не знаю! – прижал руки к груди Колобок. – Не знаю, слово даю! Небось тоже шантажом каким-нибудь. Между нами, он, Толиков, был… нетрадиционный человек. Понимаете, о чем речь?
– Голубой, что ли? – недоверчиво спросила Алена. – Нет, правда?
– Я над ним со свечкой не стоял, – дипломатично ответил Колобок. – Просто Нинка обмолвилась однажды, что Толиков из тех старых козлов, которые ради Вадькиных синих глаз на все готовы. А Вадька – он же бисексуал. Ему все равно, с кем – хоть со старыми мужиками, хоть… с бабами. Лишь бы платили!