Каждому из нас суждён свой срок пережить кораблекрушение, несмотря на изнурительную отсрочку, проведённую в страхе и немощи. Каждый день зовёт нас выйти на игровое поле – в какой бы уникальной форме оно ни присутствовало в нашей жизни, – и каждый день мы обнаруживаем, насколько легко игнорировать этот зов, скатываясь в избегание. Сколько раз я был на реабилитации после операций и представлял себя на стадионе, призывая на помощь усвоенную тогда дисциплину, чтобы пройти до конца свой путь к выздоровлению. В жизни я много падал и убегал, но всё равно каждый раз, проходя мимо стадиона и глядя на молодёжь, я думаю, что променял бы всё ради ещё одной возможности выстроиться с ними на поле. Соберись, подготовься к игре, ввяжись в борьбу, повались с ног, затяни потуже шлем, соберись и приготовься к следующему рывку. Пошла четвёртая четверть, остался последний пас. Ты в игре. И после этого матча начнётся следующий. Конечно, всё это не более чем глупости старика, но у тех, кто с молодости слушал подбадривающий голос тренера, навсегда остаётся внутри то, что поднимает дух и пульсирует, как си́стола и диа́стола сердца, как ритм жизни и смерти.
Каждый из нас (и я в том числе) в той или иной степени по сей день раздирается от сомнений в себе, неуверенности и изнурительных комплексов. И их хватка никогда не ослабевает. Вопрос в том, станем ли мы открыто встречать жизненные трудности, когда они появятся на нашем пути, или будем по-детски хныкать, ища глазами отеческую фигуру, способную за нас во всём разобраться? Каждый должен понять, что он в состоянии делать, как высоко он может взлететь, где проходят границы его талантов и возможностей, и затем воспользоваться этой информацией самым выгодным образом. Каждому стоит попробовать отделиться от инфатилизирующей и усыпляющей повсеместно распространённой культуры, которая заставляет перескакивать с одного на другое, уводит в сторону и отрицает призывы к становлению. Страх подстерегает повсюду, только психотики и одуревшие от наркотиков ничего не боятся. Главное – понять, что вы предпринимаете, когда испытываете страх. Вы продолжаете избегать, скрываетесь или решительно действуете, покуда хватает сил? Большинство людей в этом мире пребывает в страхе и находится на грани гибели от нужды, войны или беспокойства и при этом не может позволить себе роскоши воспользоваться теми средствами отвлечения, какие есть у нас. Каждый день для них борьба за выживание. А что же мы, которые находятся, хоть порой и не хотят этого признавать, в привилегированном положении? Мы готовы сами постоять за себя? И это снова возвращает нас к главному вопросу: что страх и сомнения заставляют тебя делать и от чего вынуждают отказываться в жизни?
Когда этот путь подойдёт к концу, сможем ли мы, если останемся в сознании, сказать, что, несмотря на промахи, поражения и потери, мы делали всё, что могли? Сможем ли мы сказать, что перед лицом невзгод, без которых не обойтись, мы обнаружили у себя внутри стойкость, о которой прежде не знали? Сможем ли мы осознать, что природа наделила нас, как и наших предков, внутренней силой, которая помогает справиться со всеми несчастьями? Сможем ли мы понять, что жизнь не защитит нас от трудностей, но поможет отыскать в себе скрытые ресурсы? Я не сторонник бессмысленного утверждения о том, что «Бог не посылает человеку испытаний, которых он не может вынести». Я видел множество сломленных душ и сокрушённых сердец и даже с некоторыми из них работал. Находясь в таком состоянии, после всего пережитого, из тягот, невзгод и неудач многим на моих глазах удавалось восстать из пепла и отыскать ту часть своей индивидуальности, которая осталась цела и невредима.
Некоторые читатели уже знают, что весь прошлый год я боролся с раком предстательной железы и мочевого пузыря и до сих пор остаюсь под пристальным надзором врачей. Кроме того, перенёс тотальное эндопротезирование коленных и тазобедренного суставов. С самого начал я поклялся себе, что моим девизом станет «непокорное подчинение». То есть я подчиняюсь смертной природе и болезненности плоти, что потребуется сделать каждому из нас, но всё же выбираю не тратить больше своей психической энергии, чем того требует от меня лечение. Всё то время, когда мне требовалось подниматься в 5:15 утра и проходить 40 сеансов лучевой терапии, я продолжал практику, проводил обучение по Zoom и выпустил две книги. Рассказывая об этом, я не приглашаю вас восхвалять меня. Как раз наоборот, я являю собой пример довольно-таки эгоистический: я решил вести привычный образ жизни по мере сил, часть которых уходила на лечение, но всю остальную энергию я направлял на поддержание жизни, которая мне по-прежнему кажется наполненной смыслом. В этот трудный период я часто раздражался, но никогда не чувствовал себя подавленным. Я понимал, что какое бы лечение и годы последующих наблюдений мне ни пришлось вынести, достоинство личности и независимость духа я не утрачу, пока крепко держусь за них.
Иногда, если жизнь течёт слишком упорядоченно, нам нужно понимать, где проходит дальняя граница того, что нам достаточно. Как говорил сумасшедший мечтатель Уильям Блейк: «Дорога излишеств ведёт ко дворцу мудрости». Как мы можем определить эту границу для себя, если хоть изредка, хоть где-то не пытаемся выйти за привычные рамки? Каждому требуется временами решаться на риск и переживать кораблекрушения, потому что в этом состоянии мы получаем приглашение разобраться в том, кто мы есть на самом деле и что для нас имеет значение. В стихотворении «Секрет Одиссея» Стивен Данн описывает древнего морехода, но его строчки касаются каждого из нас: «Человек в поисках своего кораблекрушения». Где-то впереди нас ждёт наше собственное, уникальное кораблекрушение. И то, что мы предпримем после кораблекрушения, окончательно определит направление нашей жизни.
Многие плывут по жизни непоколебимо: кого-то сопровождает удача, кого-то наивность, а кто-то всем обязан полной темноте своей души. Для них этот разговор о кораблекрушениях не имеет ни малейшего смысла. Но есть те, кто соскребает себя с пола, восстаёт из обломков, внемлет внутреннему голосу, который требует упорствовать, и тогда они познают свою внутреннюю опору, поддерживающую их всякий раз, когда мир грозит развалиться на части. Познать, что поддерживает нас изнутри, когда никакой поддержки уже не осталось, – это величайшее сокровище. Как сказал персидский поэт Хафиз в стихотворении «Божественное приглашение»: «Мы можем прийти к Богу сами, танцуя в праздничном облачении, либо нас, искалеченных, приволокут к Богу на носилках». В конце концов, так или иначе жизнь призовёт к ответу каждого.
Склонные к гиперопеке родители не помогают своим детям – даже те, которые проплачивают им поступление в колледж. Что эти дети будут делать, когда реальная жизнь постучится в дверь? Что они предпримут, когда тёмные боги окажутся у них на пороге в тёмный час? Как они и все мы будем жить, пока не получим свой горький опыт? Откуда мы станем черпать ресурсы, когда наш корабль пойдёт ко дну? С удивлением мы обнаружим, что умеем гораздо лучше держаться на плаву, чем нам всегда казалось. Мы сможем вынырнуть обратно на поверхность и доплыть до манящего берега.
Глава шестаяПроведение сложной психотерапии
Слово «терапия» восходит к греческому therapeuein, что означает «заботиться» или «слушать», а слово «психика» по-гречески означает «душа». Итак, психотерапия – это проявление заботы о душе или выслушивание души. Мы как психотерапевты уже пребываем в совершенно ином пространстве, которое многие и вообразить себе не могут. И наше обращение к «душе» немедленно наводит на размышления о смысле. Существует три группы людей, подход к которым особенно труден, когда дело касается заботы о душе: это пары, мужчины и духовно незрелые личности. Какие трудности неразрывно связаны с каждой из этих групп и как нам подойти к их разрешению в рамках нашей задачи? Если читатель не ведёт практику, ничего страшного: обсуждаемые здесь проблемы касаются каждого незримо тонким, но очень весомым образом.
I. Работа с парами
Я проработал с парами почти 20 лет, но потом перешёл исключительно к людям среднего и старшего возраста. Сейчас расскажу, почему принял такое решение.
Чаще всего пары приходили ко мне в кабинет со словами «мы хотим поработать над отношениями», когда было уже слишком поздно. Слишком много крови они успели выкачать из тела близких отношений, и его уже нельзя было оживить. А перспектива поддерживать в этом бескровном го́леме дальнейшее существование меня совершенно не прельщала. Большинство пар воспринимали процесс почти как встречу на ринге, где психотерапевт присуждает очки то одному, то другому бойцу, а в конце поднимает руку одного из них и объявляет его победителем. Каждому искренне казалось, что его взгляд на проблему, его речь в свою защиту более достойны такой награды. Нередко один из партнёров полагал, что угодит в «ловушку», которую ему расставили вступившие в тайный сговор психотерапевт и второй партнёр. Обычно, но не всегда, так думали мужчины. Сама по себе терапия уже воспринималась как нечто «женское», и жёны, как правило, заранее старались тщательнее продумывать свои аргументы (подробнее об этом во второй части).
Начав работать с парами, я довольно скоро заметил некоторые особенности. Во-первых, те вещи, которые раз за разом проговаривались дома, представлялись в новом свете на сеансах, либо вовсе партнёру удавалось впервые прислушаться к словам, когда их произносили в присутствии третьего лица, свидетеля в суде по семейным делам. И это приносило пользу, так как основная проблема наконец получала долгожданное признание. Во-вторых, я обнаружил, что один из партнёров был более открыт к глубокому разговору, чем второй. Чаще всего, но не всегда, это была женщина (подробнее об этом также во второй части). Поэтому в идеале каждому нужно было проходить индивидуальную терапию со своим психотерапевтом, но далеко не у всех на это хватало финансов. Кроме того, многие считали эту эмоциональную нагрузку слишком высокой. Как и следовало, я решил приложить героические, как мне казалось, усилия, чтобы быть справедливым и беспристрастным слушателем. Мне хотелось, чтобы каждый из них выходил из кабинета с чувством, что его выслушали и поняли, но на самом деле добиться этого сложнее, чем кажется. Иногда я инстинктивно проникался большей симпатией к одному клиенту, чем к другому, склонялся доверять именно его версии событий, но этический кодекс напоминал мне сохранять, насколько возможно, беспристрастность.