[28].
Из детства мы унаследовали страх перед перспективой жить полноценной жизнью, справляться со всем, что на нас сваливается, и, естественно, мы обращаемся к другим за подсказками и поддержкой. Ранее я уже рассказывал, как сильно полагался на книги, которые учили превращаться во взрослого, и как жадно я искал подсказки, чтобы справиться со страхом, конфликтами и сомнениями. Только позже я узнал, что эти эмоциональные состояния относились к норме, а не к патологии. Поскольку больше никто не сознавался в своих переживаниях и не разубеждал меня, я предположил, что во мне что-то безнадёжно испорчено. И большинство моих клиентов с самого детства и до сей поры тоже пронесли с собой эту мысль. Вот почему я написал «Душевные омуты» – чтобы «нормализовать» те ощущения, которые казались неуместными, и вывести их из статуса патологии.
Юнг напоминает нам: «Психика не возникла вместе с нами: её происхождение уходит корнями на многие миллионы лет назад. Индивидуальное сознание – это всего лишь цветок и сезонный плод, прорастающий из вечно живого корневища под землёй. И сознанию удалось бы достичь более полной гармонии с истиной, если бы оно принимало в расчёт существование корневища»[29]. Эта вневременная зона, это архетипическое энергетическое поле является наследием каждого из нас. Наши предки бережно хранили истории, которые связывали их с достоянием рода. Космогонические мифы древних стран передавали своей пастве знание об этом далёком надличностном происхождении и живой преемственности, которую они несли в себе. У нашего поколения, управляемого органами чувств и одурманенного гонкой со временем, эта связь оборвалась. Мы считаем себя существами без корней и пребываем в основном в сфере планов эго. Это великая иллюзия, и, как и любое убеждение, она владеет нами до тех пор, пока мы не сможем ступить за пределы очерченного ею круга и спросить: «Насколько на самом деле это мне помогает?» (Бывший клиент, посещавший сообщество анонимных алкоголиков, на одной из наших встреч высказал очень ёмкую мысль, которая, как я думаю, касается каждого: «Эта практика мне не помогает, но я успешно её выполняю».)
Не нужно заходить слишком далеко, чтобы проникнуть в первобытные области нашего вида, в нашу неприручённую дикую сущность. Здесь мы точно так же, как и наши предки, способны ощутить «одержимость» силами, о которых не подозреваем. Поскольку сознание проницаемо, всё, что поднимается снизу, облекает текущий момент в действующее вымышленное повествование. Только когда мы сможем выйти за пределы самих себя, мы начнём осознавать важность радикального настоящего момента в этом мире и в этот час.
Возможно, вы помните, как ощущали совершенное очарование любовью и совершенное опустошение после её утраты. Вы и не подозревали, что находились в плену лимеренции – проекции вашей самодостаточной системы, находящейся под чарами комплекса, принижающего ваши способности, – которая убеждала вас, что вы неспособны жить полноценной жизнью без необходимого Другого. Сколько покинутых душ лишили себя жизни, полагая, что они не могут существовать без опоры Другого, поддерживающего их пошатнувшееся «я»? В старших классах моменты лимеренции, как правило, овладевали нами по крайней мере раз в полугодие. А некоторым довелось испытать это ощущение гораздо позже.
Вообще говоря, главная цель эго состоит в том, чтобы обеспечить себе полную безопасность, обрести главенство над внешним миром в той степени, в какой это возможно, и максимально подавить волнения, которые поднимаются изнутри. На практике мы все сталкиваемся с тем, что психика идёт наперекор этой программе систематизации, снова заводит в привычную колею или спутывает карты, отменяя планы, предложения, проекты и прогнозы. В моменты замешательства эго мы, что естественно, ищем виноватого. Если не находим никого подходящего на эту роль, то начинаем винить себя, и стыд, вина и упрёки становятся нашими постоянными спутниками. Вот почему Юнг отмечал, что то, что мы отрицаем внутренне, имеет тенденцию приходить из внешнего мира, хотя мы склонны возлагать вину за случившееся на судьбу или действия других людей. Его наблюдение пугает, по крайней мере, меня, но оно даёт отрезвляющий подзатыльник, который заставляет эго собраться и осознать, что лишь после того, как мы исправим что-то в себе, мы сможем надеяться исправить что-то вовне.
Именно это воспрепятствование проявлению воли также помогает пересмотреть своё отношение к тому непознанному, сокрытому внутри нас. Однако обычно требуется пережить значительное количество разочарований, прежде чем мы начинаем заглядывать внутрь себя. Как я уже упоминал, в жизни я достиг всего, что прилично было совершить человеку, – по крайней мере, так верило в прошлом моё сознание. И только в тот момент, когда психика решительно отказалась сотрудничать, я начал подвергать происходящее сомнению. Большинству людей рано или поздно приходится задаваться вопросами: «Что здесь происходит?», «На что мне нужно обратить внимание?», «Откуда во мне это берётся?» и другими подобными. Только тогда позиция и отношение эго начинают смягчаться.
В то время как эго хочет избавиться от дискомфорта с помощью быстродействующего средства, ряда упреждающих действий или тридцатидневной программы самосовершенствования, факт остаётся фактом: ни один из этих подходов не даёт долговременного эффекта. Юнг считает, что этот процесс должен быть более глубоким, и просит полностью пересмотреть часто повторяющиеся конфликты, симптомы и страдания:
Мы должны не пытаться «избавиться» от невроза, а скорее прочувствовать, что он означает, чему он может научить, какова его цель. Нам даже стоит научиться быть благодарными за него, иначе мы бы прошли мимо и упустили возможность узнать себя такими, какие мы есть на самом деле. Невроз по-настоящему излечивается только тогда, когда он устраняет ложную установку эго.
Не мы лечим его – он лечит нас[30].
Это грандиозное переосмысление привычной позиции эго. Мы желаем обладать полной властью над жизнью, контролировать её, но всё же что-то другое берёт верх. Разве можно быть благодарным за это низвержение? Даже в мемуарах «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг неоднократно повторял, что он постоянно узнавал о себе что-то новое, но чувствовал, что терпел поражение. Как же это может быть поражением, когда этот бунт спровоцирован психикой (душой)? Если только это не эго, которое снова плачет по своим вытесненным фантазиям.
Рано или поздно состояние эго, как мы убедились, должно чему-то подчиниться. Если оно не подчинится более масштабной истории, вдохновляющему повествованию, зовущему к свершениям, оно подчиняется чему-то производному, умаляющему и, в конечном счёте, ведущему к сжатию.
В 1929 году, когда Юнг написал «Цели психотерапии», он заметил, что терапевтический проект в меньшей степени походит на «излечение», поскольку жизнь – это не болезнь, а скорее продолжающийся эксперимент, который нужно пережить. Таким образом, наша работа, как он утверждал, «не столько вопрос лечения, сколько вопрос развития творческих возможностей, скрытых в пациенте»[31].
Являясь творением природы, мы обладаем безграничной способностью приспосабливаться, жизнестойкостью и находчивостью. Без этих качеств животные, к которым мы относимся, не смогли бы выжить в условиях опасностей, подстерегающих нас на этой планете. Итак, мы приспосабливаемся к различным силам вокруг, но именно эти адаптации часто искажают и даже насилуют наши души, и мы стараемся втиснуться в сжатые формы, где внешние воздействия часто манипулируют нами. Хотя адаптации позволяют нам вписаться в структуру семьи или в социальное окружение, за них, как правило, приходится очень дорого платить. Любая адаптация, каким бы внешним давлением она ни была вызвана, чревата дальнейшим повреждением психики, которое не останется без внимания души. Итак, под градом сыплющихся нестройных требований современной культуры мы находим возможность приспособиться к ней, и скрытая цена, которую мы платим за благополучие, проявляется в тревожных снах, притупляющих чувства зависимостях, различных формах отрицания или отвлечения внимания. Многие ли из нас, например, пытались поступать «правильно» в соответствии с семейными устоями, культурными императивами и запретами, или смиренно склонялись под давлением времени, а затем, опустошённые, чувствовали, что нас использовали и предали. Горькая ирония заключается в том, что те же самые адаптации, которые позволили нам «вписаться» в жизнь, становятся ловушками, силками, которые сдерживают или деформируют наше стремление к развитию.
Только когда мы понимаем психопатологию как вполне законный протест психики, призыв всерьёз рассмотреть широкий спектр вариантов выбора в нашей жизни, мы осознаём, что внутри нас действительно находится система-путеводитель. Если я делаю всё «правильно», то почему я должен по-прежнему насильно вливать энергию, бороться с сомнениями, депрессиями и продолжать пытаться бежать впереди того, что меня преследует?
Юнг говорит об этом распространённом явлении достаточно ясно и убедительно. Он отмечал, что очень многие из его пациентов «страдают не от какого-либо клинически определимого невроза, а от бессмысленности и бесцельности своей жизни. Я бы не возражал, если бы это состояние назвали неврозом нашего времени»[32].
Большинство действительно «знает», что для нас правильно, хотя мы можем пугаться этого знания. Как выразился Юнг: «Многие мои пациенты знали глубинную истину, но не жили в соответствии с ней. Но почему они жили без согласия с истиной? Из-за предубеждения, заставляющего всех нас жить, руководствуясь эго; из-за предубеждения, которое происходит из завышенной ценности сознательного разума»