Нам невдомёк, что только что совершённый поступок – агрессивная реакция, бегство или приспособленчество – уходит своими корнями в далёкое прошлое. Мы недоумеваем: «Почему я так повёл себя вчера? Что на меня нашло?» Редко мы догадываемся, что сегодняшнее поведение зародилось в том месте и времени, когда ещё не было возможности его осмыслить и принять другое решение. Не удивительно, что паттерны прирастают, последствия нагромождаются и мы перестаём узнавать самих себя. Мы и вообразить не можем, что живём в заложниках слепой указки судьбы и знай себе приспосабливаемся к её крутым поворотам. Но самое неприятное – что мы накладываем обусловленное прошлыми впечатлениями поведение на новые ситуации (а каждый момент нашей жизни представляет собой совершенно новую ситуацию) и считаем, что сложившиеся обстоятельства ограничивают нашу реакцию только повторением старого доброго шаблона. До тех пор, пока мы не удовлетворим исходящее изнутри требование к росту и не решимся на новый и трудный опыт, как, например, тот, который мы пытаемся получить здесь, мы едва ли сможем вырваться из оков устоявшегося шаблона. Не удивительно, что мы часто ощущаем, будто «упёрлись в стену», выгорели, потеряли направление, заскучали. Ощущение тупика – это отсутствие направляющей энергии, и когда мы входим в колею этой истории и связанных с ней адаптаций, то теряем управление и позволяем потоку из прошлого нести нас вперёд. Скотт Фицджеральд завершил роман «Великий Гэтсби» строчкой, которая выгравирована на их общем с супругой Зельдой надгробии, установленном на церковном кладбище в Роквилле, в штате Мэриленд: «Так и плывём мы, направляя лодки против течения, а оно уносит нас в прошлое». Какая грустная, но жизненная эпитафия.
У каждого из нас есть хорошо знакомые «трясины». Мы часто сокрушаемся над слабостью своей воли, которая не даёт нам выбраться из того места, где мы завязли. Но мы не понимаем до конца, насколько глубоко в нашей личностной истории зарыты эти адаптивные реакции и что они возникли в качестве самозащиты и как средство спасения от тревоги. Что бы мы делали, оставленные без защиты, без возможности унять тревогу? Мы бы оказались полностью во власти угроз, исходящих из внешнего мира. Однако наша защита в то же время выстраивает вокруг нас тесные рамки – раз приспособившись, мы уже не можем без предубеждения смотреть на новое. То, что сослужило свою службу раньше, теперь накрепко привязывает нас к прошлому и лишает воли. Учитывая, что большинство паттернов поведения возникли из-за ограниченных способностей и скудных ресурсов уязвимой детской личности, можно пронаблюдать, как эти «трясины» утягивают в прошлое, подрывают и саботируют окрепшую, опытную, имеющую доступ к широкому диапазону поведенческих реакций личность взрослую. Также учитывая, что покидание болота автоматически повышает уровень тревожности, мы понимаем, почему стараемся рационализировать, повторяться и сидеть на одном месте. Там, где постоянно возникает тупиковая ситуация, можно отыскать конец невидимой нити, протянувшейся в глубинные области психической истории человека. Когда человек пытается вырваться из трясины, эта нить натягивается. По ней проходит короткий электрический импульс, который активирует тревогу и защищающий от неё древний механизм. Таким образом адаптация, которая некогда защищала ранимые части нашей личности, не даёт выбиться из старой колеи. На Западе ещё остались места, где видны глубокие борозды от колёс тяжёлых старых обозов, на которых переселенцы прокладывали путь в Калифорнию и Орегон. Такие же следы выдавлены и на нашей психике, и они углубляются с каждым повторением защитного сценария. Поэтому перемены, рост, индивидуация даются с огромным трудом. Развитие требует от нас покинуть кажущийся защищённым уголок и выйти на открытую местность. Поэтому ничего удивительного, что мы предпочитаем оставаться в трясине.
Отчасти проблема изменений коренится в готовности заново проигрывать прошлое вкупе с архаичной экзистенциальной тревогой. Но мы забываем о том, что в нашу жизнь пришла другая личность, обладающая благоразумием, здравым смыслом, жизненным опытом, многочисленными вариантами поведения и, самое главное, психической устойчивостью, которая была недоступна ребёнку. Эта новая личность и есть мы сами. Неизбежное взросление и острая необходимость поднимают нас над миазмами прошлого и возносят в настоящее, где мы обладаем большей силой и властью. Однако внутри каждого из нас сохраняются заболоченные места уязвимости. Прежде всего архаичная специфика защитных комплексов в подавляющем большинстве случаев заставляет «катастрофизировать» и представлять себе наихудшие исходы из возможных. Например, перспектива необходимости «высказаться» в детстве во многих вселяла ужас, и теперь она катастрофически искажается до «партнёр меня бросит, и мы никогда не будем больше вместе» или чего-то подобного. Пример ещё одной установки: «Если я буду откровенным, то пострадаю от бушующего гнева другого человека и не смогу вынести этого». В большинстве случаев худшее не случается. А если страшное всё же произойдёт, то врождённая или приобретённая психическая устойчивость взрослой личности поможет нам перебраться на другой берег этой ситуации. Только смена детской точки зрения, только отказ от восприятия обычных ударов судьбы через призму гиблого болота травмы развития поможет освободиться, вырваться из этой топи. Как однажды на лекции высказался Фрейд, наша задача перейти от невротического страдания к дежурному страданию, которое предполагает обычная жизнь. Как говорил Льюис Кэрролл: «Нам, как детям, сильнее хочется играть, когда приходит время спать». Когда мы находим в себе силы сделать этот переход, мы взрослеем, превращаемся в «больших», которые в состоянии справляться с дежурными страданиями жизни.
В качестве иллюстрации к обширному набору защитных механизмов, которые мы приобретаем в период взросления, давайте рассмотрим следующую схему:
Экзистенциальные адаптивные паттерны
1. Подавление:
А. Избегание: уклонение, прокрастинация, супрессия (угнетение), репрессия (вытеснение), проецирование на других, притупление чувств, нестабильность внимания, диссоциация.
(Расстройства личности: избегающее, шизоидное, шизотипичное.)
В. Комплекс власти: демонстрация власти над ближним с помощью грубой силы, контролирующее поведение, манипуляции, пассивная агрессия.
Доброкачественный комплекс проявляется через обучение, рост и способность справляться с жизненными трудностями.
(Расстройства личности: антисоциальное (социопатическое), обсессивно-компульсивное.)
С. Повиновение: готовность дать миру то, что он требует, уступчивость.
(Расстройства личности: зависимое расстройство личности, созависимость.)
2. Отвержение:
А. Дефицит идентичности, существенный удар по самооценке:
1. Самосаботаж, избегание, поведение, направленное на самоуничижение.
2. Гиперкомпенсация за счёт грандиозности.
(Расстройства личности: параноидальное.)
В. Комплекс власти: использование других с целью нарциссического самовозвеличивания.
(Расстройства личности: нарциссическое, истерическое.)
С. Бесконтрольная потребность в самоутверждении, чрезмерное желание одобрения окружающих.
(Расстройства личности: пограничное.)
Экзистенциальный философ Мартин Хайдеггер считал, что нас «забрасывают в жизнь» (нем. geworfen). И вот мы здесь, обнажённые, одинокие, брошенные на милость богам, неизвестно что уготовивших нам. Мы нуждаемся в защите до тех пор, пока сами не сможем добывать себе пропитание, не встанем на ноги, не научимся сносить удары судьбы. А до тех пор нашему выживанию и благополучию угрожают два ключевых негативных фактора: подавление и отвержение. Эти угрозы сопровождают нас на протяжении всей жизни и зачастую превращаются в угнетателей, которые самостоятельно принимают решения, создают шаблоны и отравляют отношения. За известным исключением большинство стратегий, которые мы разрабатываем в детстве с целью приспособиться и защититься, мы проносим с собой через годы во взрослую жизнь и активно используем в качестве ведущих, пытаясь справляться с повседневными трудностями. Кажется, что эти некогда полезные механизмы защиты внутри нас оформляются в некий управляющий орган, который даже можно назвать «теневым правительством». Они исподтишка управляют нашей жизнью до тех пор, пока мы не доберёмся до достаточно высокого уровня сознания и психической силы, чтобы сбросить надетое ими ярмо со своей души.
Подавление
Каждого из нас жизнь заставила усвоить урок, который звучит примерно так: «Мир большой, а ты – нет. Мир силён, а ты – нет. Вот и всё, на несколько десятков лет придётся примириться с этим экзистенциальным несоответствием». Наши ограниченные возможности очерчивают пределы вокруг способности делать выбор, однако богатая палитра адаптаций создаёт практически ничем не ограниченный диапазон возможных стратегий. Сталкиваясь с вездесущей и неизбежной травмой подавления, мы выбираем один из трёх основных вариантов поведения: избегание, повиновение и, по возможности, захват власти.
Наша первая и самая примитивная линия обороны – это избегание, и мы прекрасно умеем избегать любых реальных или предполагаемых угроз, которые фиксирует наша чуткая система сигнализации. Первая и самая примитивная тактика – это простое уклонение, а простейший защитный механизм – отрицание. То, что я отказываюсь принимать, попросту не существует, не происходит, не представляет собой угрозу. Я заткну уши пальцами, закрою глаза, не пойду к специалисту и не буду узнавать неприятную правду до тех пор, пока обстоятельства меня не вынудят сделать это. За отрицанием стоит простое уклонение: на всякий случай спрячься, не связывайся с задирой на детской площадке, не ходи на матанализ, если получится сбежать, и так далее. В период становления личности мы довольно скоро открываем для себя прокрастинацию, которая заключается в оттягивании неприятного для нас занятия: мы не приступаем, когда нужно, к работе, например не считаем налоги, и надеемся на то, что всё каким-то волшебным образом решится само собой. Некоторое облегчение от стрессовой ситуации нам даёт супрессия: мы тянем резину и договариваемся с собой заняться проблемой позже. Иногда подавление идёт на пользу, потому что позволяет в первую очередь заняться более неотложными делами. («Я разделаюсь с этим, но только на следующей неделе, потому что мне сперва нужно закончить с другим вопросом».) Супрессия – это сознательное, волевое усилие, и мы понимаем, что, ведя себя таким образом, пускаемся на уловки. Репрессия же, которую так подробно изучали Фрейд и Брейер, – это бессознательное блокирование неминуемой опасности. Мы вытесняем её в подсознание, однако она никуда не уходит, вместо этого запечатываясь где-то внутри нас: перетекает в тело и превращается в психосоматическое расстройство. Она выдаёт себя через неосторожно оброненные фразы, забывчивость, скрытые мотивы или ночные кошмары. Фрейд называл это «возвращением вытесненного в бессознательное». Вытесненное словно убитое во втором акте чудище – в третьем акте оно всегда возвращается ради мести.