Я целую его, чтобы он понял, что правда может подождать до завтра. А сейчас я хочу почувствовать то, что всегда была достойна чувствовать во время секса — что мое тело уважают, а мое прикосновение ценится не только в денежном выражении.
Самсон отодвигается, чтобы достать презерватив из прикроватной тумбочки. Надевает его под одеялом и снова взбирается на меня. Терпеливо целует и ждет, когда настанет правильный момент, чтобы войти.
Когда это наконец происходит, он внимательно смотрит на меня, наблюдает за выражением моего лица. Я делаю резкий вдох и задерживаю дыхание, пока мы не оказываемся соединены друг с другом, насколько это возможно. Он судорожно вздыхает. А затем, начав выходить из меня так же медленно, как вошел, он прижимается губами к моим.
Я стону, когда он входит снова, потрясенная тем, какие новый Самсон вызывает у меня чувства. Всем своим естеством я хочу быть именно здесь, и это меняет все.
Самсон прижимается лбом к моему лбу.
— Так хорошо?
— Лучше, чем просто хорошо.
Я чувствую, как он смеется возле моей щеки.
— Согласен. — Его голос звучит напряженно, будто он сдерживается от страха, что я сломаюсь.
Я прижимаюсь губами к его уху и провожу пальцами по его длинным волосам.
— Не нужно осторожничать со мной.
Я обхватываю его ногами и целую в шею, пока не чувствую языком мурашки на его коже.
Он стонет от моих слов, а потом словно возвращается к жизни. Приникает к моим губам и целует, будто изголодался, лаская жадными руками.
С каждой минутой каким-то чудом становится все лучше и лучше. Мы находим темп в движении тел, протяженность в поцелуях и ритм в обоюдных стонах. Все превращается в то, что я никогда не испытывала во время секса.
Все превращается в любовь.
Глава 23
— Мне очень жаль.
От слов Самсона возникает чувство, будто меня накрыло бетонной плитой. Я еще не открыла глаза, но я никогда в жизни не слышала такого раскаяния, какое сквозит в его голосе.
Это был сон?
Ночной кошмар?
Я тянусь к его подушке и открываю глаза, но там его нет. Я заснула в его объятьях, но теперь его нет рядом. Перевернувшись, смотрю на дверь его спальни и вижу его. Он стоит, сложив руки за спиной. Полицейский хватает его под руку и выталкивает из комнаты.
Я резко сажусь.
— Самсон?
Только произнеся его имя, я замечаю, что с другой стороны кровати стоит еще один офицер, опустив руку на висящий на поясе пистолет. Подтягиваю одеяло до подбородка. Она видит страх в моих глазах и поднимает руку.
— Можете одеться, но двигайтесь медленно.
Пульс зашкаливает, я пытаюсь понять, что происходит. Офицер наклоняется к полу и бросает мне мою кофту. Дрожащими руками я пытаюсь надеть ее под одеялом.
— Что происходит?
— Вы должны спуститься со мной вниз, — говорит она.
Боже, что такое? Как наша ночь любви могла закончиться тем, что Самсона заковали в наручники? Должно быть, это какая-то ошибка. Или злая шутка. Это не может происходить на самом деле.
— Мы ничего не сделали. — Я встаю с кровати и ищу шорты. Не могу даже вспомнить, где они лежат, но у меня нет времени их искать. Нужно не дать офицерам увести Самсона.
Я бросаюсь к двери, но офицер велит:
— Стоять!
Я замираю и смотрю на нее.
— Сначала оденьтесь. Внизу есть еще люди.
Еще люди?
Может, кто-то ворвался в дом. Возможно, Самсона с кем-то спутали. Или кто-то выяснил, что мы сделали с останками Рейка.
В этом все дело?
От этой мысли меня накрывает паника, потому что я тоже там была. Я видела, что он сделал, и не стала об этом заявлять, а значит, виновна не меньше Самсона.
Пока я надеваю шорты, офицер выходит из спальни. Ждет, а потом сопровождает на первый этаж. Войдя в гостиную, я вижу, что в доме Самсона стоят еще двое полицейских.
— Что происходит? — шепчу я себе под нос.
Смотрю за окно, но солнце еще не взошло, а значит, сейчас середина ночи. Мы с Самсоном заснули после полуночи.
Я смотрю на часы на стене. Половина третьего утра.
— Присядьте, — говорит женщина-офицер.
— Я арестована?
— Нет. Но у нас есть вопросы.
Теперь мне страшно. Я не знаю, куда увели Самсона.
— Я хочу, чтобы позвали моего отца. Мы живем в соседнем доме. Пожалуйста, кто-нибудь может сообщить ему о случившемся?
Она кивает одному из офицеров, и тот выходит из комнаты.
— Где Самсон? — спрашиваю я.
— Он представился вам этим именем? — офицер достает блокнот и что-то в него записывает.
— Да. Шон Самсон. Это его дом, и вы только что посреди ночи подняли его из его же постели.
Входная дверь открывается, и входит другой офицер вместе с мужчиной, который держит на руках ребенка. Следом за мужчиной входит женщина. Должно быть, его жена, потому что она тотчас прижимается к нему.
Почему здесь так много людей?
Женщина кажется мне знакомой, но я не могу понять, откуда. Похоже, она плакала. Мужчина с подозрением оглядывает меня и передает ребенка жене.
— Сколько вы уже здесь живете? — спрашивает офицер.
— Нисколько, — мотаю головой я. — Я живу в соседнем доме.
— Как вы познакомились с этим молодым человеком?
Мне страшно и кружится голова. Скорее бы папа пришел. Мне не нравятся эти вопросы. Хочу знать, где Самсон. Мне нужен адвокат? А Самсону?
— Как вы сюда попали? — Вопрос звучит от мужчины с ребенком.
— Попали?
— В наш дом, — поясняет он.
Его дом?
Я смотрю на его жену. Затем на ребенка. Тотчас перевожу взгляд на фотографию возле двери. На этой фотографии запечатлена она. А мальчик со снимка сидит у нее на руках.
— Это ваш дом? — спрашиваю я у мужчины.
— Да.
— Он вам принадлежит?
— Да.
— Самсон — ваш сын?
Мужчина мотает головой.
— Мы с ним не знакомы.
Я вновь смотрю на фотографию. Самсон сказал, что на ней он со своей матерью. Об этом он тоже солгал?
Я мотаю головой в полнейшем замешательстве. В дом врывается отец.
— Бейя? — Он мчится через всю комнату, но останавливается, когда один из офицеров кладет руку ему на плечо и встает между нами.
— Не могли бы вы подождать за дверью?
— Что случилось? — спрашивает отец. — За что их арестовали?
— Ваша дочь не арестована. Мы не считаем, что она в этом замешана.
— Замешана в чем? — спрашиваю я.
Женщина-офицер делает глубокий вдох, будто не хочет говорить то, что все же собирается сказать.
— Дом принадлежит этой семье, — говорит она, жестом указывая на мужчину и женщину с ребенком. — Ваш друг не имел права здесь находиться. Ему предъявлено обвинение в проникновении со взломом.
— Сукин сын, — цедит отец сквозь стиснутые зубы.
Я чувствую, как глаза щиплет от слез.
— Это не правда, — шепчу я. Это дом отца Самсона. Он даже устанавливал сигнализацию вчера вечером. Невозможно вторгнуться в дом, если знаешь код от сигнализации. — Должно быть, тут какая-то ошибка.
— Ошибки нет, — возражает офицер и убирает блокнот в задний карман. — Будьте добры проехать с нами в полицейский участок. Нужно составить акт и задать вам несколько вопросов.
Я киваю и встаю. Может, у них и есть ко мне вопросы, но у меня нет на них ответов.
Отец шагает вперед и машет рукой в мою сторону.
— Она понятия не имела, что это не его дом. Я сам разрешил ей вчера здесь переночевать.
— Это просто формальность. Можете проехать с нами в участок, и после проверки она может уехать вместе с вами.
Отец кивает.
— Не волнуйся, Бейя. Я поеду следом.
Не волноваться?
Да я в ужасе, черт возьми.
Перед уходом я хватаю наши с Самсоном рюкзаки, так и стоящие у двери, и отдаю их отцу.
— Можешь отнести мои вещи домой?
Я не говорю ему, что один из рюкзаков принадлежит Самсону.
Он забирает оба и смотрит мне прямо в глаза.
— Не отвечай ни на какие вопросы, пока я не приеду.
Глава 24
Помещение настолько мало, что мне кажется, будто в нем недостаточно воздуха для нас четверых.
Отец сидит рядом со мной за крошечным столом, и я наклоняюсь вправо в попытке сохранить немного личного пространства. Локтями упираюсь в стол, голову опустила на руки.
Я волнуюсь.
Отец просто злится.
— Вы знаете, как давно он живет в этом доме?
Я выяснила, что женщину зовут офицер Феррелл. Имени мужчины не знаю. Он немногословен. Просто делает записи, а мне совсем не хочется ни на кого смотреть.
— Нет.
— Бейя приехала только в июне. Но Самсон жил в этом доме как минимум с весенних каникул. Во всяком случае, тогда я с ним познакомился.
— Вы знакомы с владельцами дома? — спрашивает офицер у отца.
— Нет. Я видел там людей, но решил, что они арендаторы. Большую часть года мы живем в Хьюстоне, поэтому я пока знаком с немногими соседями в округе.
— Вам известно, как Самсон обошел систему сигнализации? — Вопрос адресован мне.
— Он знает код. Вчера я видела, как он его ввел.
— Вы знаете, откуда он узнал код?
— Нет.
— Вы знаете, в каких еще домах он жил?
— Нет.
— Вам известно, где он живет, когда владельцы возвращаются в дом?
— Нет. — Не знаю, как по-другому я могу сказать «нет», но я не знаю ответ почти не на один их вопрос.
Я не знаю, откуда Самсон родом. Не знаю, как зовут его отца. Не знаю, когда у него день рождения, где он родился, где вырос, действительно ли мертва его мать. Чем больше вопросов они задают, тем сильнее я смущаюсь.
Как возможно, что я ничего о нем не знаю, но чувствую, будто знаю его хорошо?
Возможно, я вообще его не знаю.
От этой мысли я опускаю голову на руки. Я устала, хочу получить ответы, но знаю, что ничего не добьюсь, пока не поговорю с Самсоном. Единственный ответ, который я хочу получить — выросли ли кости в его сердце. А если выросли, то разбивается ли оно в этот момент?