Я бросаю рюкзаки рядом с кроватью и падаю на матрас. Лежу и смотрю на стеклянные балконные двери. За окном так светло. Тепло. Радостно.
Встаю и задергиваю шторы, а потом залезаю обратно в постель. Я хочу, чтобы этот день уже закончился, а еще не настало даже время обеда.
Я кручусь, ворочаюсь и битый час смотрю в потолок. Не могу перестать думать о том, что будет дальше. Как долго он просидит в тюрьме? Или это значит, что его приговорят к реальному сроку? Если ему действительно предъявят так много обвинений, то какой срок ему грозит? Полгода? Десять лет?
Сама я не засну. Голова работает слишком активно. Я открываю дверь и жду, когда на кухне станет тихо. Спускаюсь вниз и направляюсь в кладовку. Я знаю, что в ней есть коробка с лекарствами. Перебираю банки, но не нахожу ничего, что помогло бы уснуть.
Возможно, они хранятся в ванной. Отец с Аланой, наверное, уже едут на работу, поэтому я иду к ним в спальню и открываю шкафчик с лекарствами. Здесь тоже нет ничего, кроме зубной пасты и запасных зубных щеток. Какая-то мазь. Коробка с ватными палочками.
Я захлопываю шкафчик и вздрагиваю, увидев в отражении зеркала, что позади меня стоит Алана.
— Извините. Я думала, вы на работе.
— Я взяла выходной, — говорит она. — Что ты ищешь?
Я оборачиваюсь и в отчаянии смотрю на нее.
— Какое-нибудь снотворное. Мне нужно поспать. Я еще совсем не спала, и голова идет кругом. — Я обмахиваюсь, пытаясь прогнать слезы, которые каким-то чудом сумела сдерживать всю ночь.
— Могу сделать тебе чай.
Чай? Она хочет сделать мне чай?
Она дантист, конечно у нее где-то есть рецепт на убойные транквилизаторы.
— Я не хочу чай, Алана. Мне нужно то, что поможет. Я не хочу сейчас бодрствовать, — я прячу лицо в ладонях. — Мне слишком больно думать, — шепотом говорю я. — Я даже не хочу видеть его во сне. Я хочу спать, не думая и не чувствуя.
Случившееся начинает отдавать болью в груди.
Все, что Самсон сказал мне по телефону, сокрушает меня с такой силой, что приходится опереться о раковину для поддержки. Его голос эхом звучит в голове: «Я здесь надолго, Бейя».
Сколько времени пройдет, пока я не смогу снова почувствовать себя счастливой?
Я не хочу опять становиться той, кем была до встречи с ним. Внутри меня не было ничего, кроме горечи и злости. Ни чувств, ни радости, ни комфорта.
— А если он там так надолго, что не захочет быть частью моей жизни, когда выйдет на свободу?
Я не собиралась говорить это вслух. А может, собиралась.
Слезы текут по лицу, и Алана тотчас реагирует. Она не говорит ничего, отчего мне стало бы не по себе за мою грусть. Просто обнимает меня и опускает мою голову себе на плечо.
Я чувствую незнакомое мне утешение, в котором сейчас отчаянно нуждаюсь. Утешение матери. Несколько раз всхлипываю, прижавшись к ней. Я даже не знала, что именно это мне было нужно в этот момент. Просто капля сочувствия от кого-то.
— Жаль, что вы не моя мама, — говорю я сквозь слезы.
Чувствую ее вздох.
— О, милая, — шепчет она с сочувствием. Затем отстраняется и нежно на меня смотрит. — Дам тебе одну таблетку снотворного, но больше никогда.
Я киваю.
— Обещаю, что больше никогда не попрошу.
Глава 26
Я спала слишком крепко. Такое ощущение, будто мозг прилип к правой стороне черепной коробки.
Сажусь на кровать и выглядываю за окно. Уже почти стемнело. Смотрю время на телефоне, и вижу, что уже восьмой час. Живот так громко урчит, что, наверное, от этого я и проснулась.
Я оставила звонок на телефоне на максимальной громкости, но он не издал ни звука, пропущенных вызовов тоже нет.
Еще четырнадцать часов и я увижусь с ним.
Я поднимаю с пола рюкзак Самсона. Вытряхиваю его содержимое на кровать и начинаю перебирать.
Сейчас буквально все его вещи лежат на моей кровати.
Тут две пары шортов и две майки Маркоса с логотипами. Во время ареста на нем был другой комплект, а значит, у него всего три смены одежды? Я заметила, что он часто носил одни и те же футболки, но решила, что он делал это, чтобы поддержать Маркоса. Наверное, он регулярно их стирал в надежде, что никто не заметит.
В рюкзаке лежат и предметы личной гигиены. Зубная паста, дезодорант, зубная щетка, щипчики для ногтей. Но кошелька нет.
Он действительно потерял его перед нашим походом в тату-салон или у него никогда не было кошелька? Если он жил один с тех пор, как умер его отец, то откуда у него водительское удостоверение?
У меня так много вопросов. Наша завтрашняя встреча по времени не позволит ему ответить на все.
На дне рюкзака я нахожу пластиковый пакет с застежкой-молнией. В ней полно сложенных листов бумаги. Все они слегка пожелтели, а значит, явно старые.
Я открываю пакет, достаю один из листов и разворачиваю.
«Маленький мальчик»
Как я, ужаленный безумием,
В глазах его изнеможение.
Он рассержен на море,
Устал от него сверх меры.
Так устал быть свободным.
— Рейк Беннет.
13.11.07
Самсон упоминал, что Рейк писал стихи. Я смотрю на стихотворение, и пытаюсь понять его смысл.
Оно о Самсоне? Все эти записки от его отца? Судя по дате, Самсону тогда было примерно двенадцать лет. За год до урагана Айк.
Так устал быть свободным.
Что означает эта строчка? Его отец читал, что Самсон устал жить с ним в океане?
Я вынимаю оставшиеся записки, жаждая прочитать каждую из них. Все они датированы годами до урагана Айк, и все написаны его отцом.
«Она живет»
Когда родился ты, родилась и твоя мать.
Покуда ты живешь, будет жить и она.
— Рейк Беннет.
30.08.06
«Исчезла»
Я встретил твою мать, когда она стояла на пляже,
погрузив ступни в песок.
Я жалею, что не упал на колени, чтобы собрать горсть песчинок
в ладони.
Я думаю, ступала ли ее нога туда, с чем мы соприкасаемся,
Или каждую песчинку, которой она касалась,
уже смыло обратно в море?
— Рейк Беннет.
16.07.07
Дорогой Шон,
Каждый ребенок однажды жаждет найти себе новое место.
Я решил, что первым твоим домом станет лодка, но теперь задумываюсь:
Эта лодка — дом, из которого ты сбежишь?
Если так,
беру вину за эту грубую ошибку на себя.
Потому что когда человек говорит: «Я возвращаюсь домой»,
он должен направляться к морю.
— Рейк Беннет.
03.01.08
В пакете не меньше двадцати стихотворений. Только несколько из них адресованы Самсону. Но судя по целостной картине от записок, у меня возникает впечатление, что Самсон говорил мне правду о своем отце. Рейк жил на воде, но Самсон умолчал о том, что жил там вместе с ним.
Глава 27
— Бейя Грим?
Я едва не вскакиваю со стула. Отец тоже встает, но я не хочу, чтобы он шел со мной повидаться с Самсоном.
— Тебе незачем идти.
— Я не пущу тебя туда одну, — констатирует он, будто это не подлежит обсуждению.
— Папа, пожалуйста. — Сомневаюсь, что Самсон захочет быть честным со мной, если мой отец будет сидеть напротив. — Прошу.
Он напряженно кивает.
— Подожду в машине.
— Спасибо.
Я иду за охранником, который ведет меня в большое открытое помещение. В нем стоят несколько столов, и почти все их занимают люди, пришедшие навестить других заключенных.
Выглядит угнетающе. Но не настолько, как я ожидала. Я думала, что буду сидеть по другую сторону стекла и не смогу к нему прикоснуться.
Я сразу ищу Самсона взглядом и вижу, что он сидит один за столом в другой стороне комнаты. На нем темно-синяя роба. При виде него в чем-то, кроме привычных пляжных шортов, все происходящее начинает казаться мне более реальным.
Подняв наконец взгляд и увидев меня, он тотчас встает. Не знаю, почему я ожидала, что его руки будут закованы в наручники, но испытываю облегчение, увидев, что это не так. Бросаюсь к нему и падаю прямо в его объятья. Он крепко прижимает меня к себе.
— Мне жаль, — говорит он.
— Я знаю.
С минуту он обнимает меня, но я не хочу, чтобы у него были неприятности, поэтому мы отстраняемся, и я сажусь напротив него. Стол очень маленький, и мы сидим недалеко, но кажется, будто между нами весь мир.
Он берет мою руку в ладони и кладет их на стол.
— Я должен тебе много объяснений. С чего ты хочешь, чтобы я начал?
— С чего угодно.
Он немного раздумывает о том, с чего начать. Я подношу вторую руку к его рукам, и наши ладони в сплетении лежат на столе.
— Все, что я рассказал тебе о матери — правда. Ее звали Изабель. Мне было пять лет, когда она погибла, и хотя я плохо помню свою жизнь до ее смерти, знаю, что она резко изменилась, когда мамы не стало. Рейк — мой отец, об этом я умолчал. После смерти мамы он был сам не свой, если не уходил в море. Словно для него немыслимо находиться там, где не было ее. Поэтому он забрал меня из школы, и мы несколько лет прожили на его лодке. Такой была моя жизнь, пока Дарья не забрала его у меня.
— Вот что ты имел в виду, когда сказал, что Дарья разбила тебе сердце?
Он кивает.
— Где ты был, когда налетел ураган?
Самсон напрягает челюсти, будто не хочет возрождать это воспоминание. Отвечая, он смотрит на наши руки.
— Отец отвел меня в церковь. Там укрылись многие жители, но он отказался остаться со мной. Хотел убедиться, что лодка надежно привязана, потому что в ней была вся наша жизнь. Он сказал, что вернется до темноты, но с тех пор я больше никогда его не видел. — Самсон снова смотрит мне в глаза. — Я хотел остаться на полуострове, но после урагана на нем ничего не осталось. Тринадцатилетнему ребенку там было сложно спрятаться, а тем более выжить, и мне пришлось уехать. Я знал, что если скажу кому-нибудь, что мой отец пропал, то меня определят в интернат, поэтому следующие несколько лет я старался оставаться невидимым. В итоге я стал работать с другом в Галвестоне, берясь за случайную работу, например, косил лужайки. Того самого парня мы и встретили в ресторане. Мы были юны и маялись дурью. В итоге нам это аукнулось.