Я крепко обхватываю себя рукой.
— Сколько, Кевин?
— Шесть лет. Но скорее всего, он выйдет через четыре.
Я прижимаю ладонь ко лбу и опускаю голову.
— Почему так много? Как же много.
— Могло быть гораздо уже. Ему грозило десять лет за один только поджог. Если бы он прежде не нарушил условия досрочного освобождения, то, скорее всего, смог бы избежать серьезного наказания. Но это уже не первое его правонарушение, Бейя.
— Но вы объяснили судье, почему он нарушил условия досрочного освобождения? У него не было денег. Как они себе представляют, что люди будут выплачивать штрафы по УДО, если у них нет денег?
— Я знаю, что не такие новости ты хотела услышать, но все лучше, чем могло быть.
Я ужасно расстроена. Честно говоря, не думала, что его приговорят к такому большому сроку.
— Даже насильникам дают меньший срок. Что не так с нашей судебной системой?
— Все. Ты учишься в колледже. Может, тебе стоит стать юристом и что-то с этим сделать.
Возможно, так и поступлю. Я еще не определилась с основной специальностью, а меня ничто так не выводит из себя как мысль о людях, которые оказались за бортом.
— В какую тюрьму его отправят?
— В Хантсвиль в Техасе.
— У вас есть его почтовый адрес?
Я слышу, как Кевин замолкает в нерешительности.
— Он не хочет, чтобы его навещали. Или писали ему письма. У него в списке контактов только я и моя мать.
Так я и думала. Самсон будет стоять на своем, пока не выйдет на свободу.
— Я буду звонить вам каждый месяц до его освобождения. Но пожалуйста, позвоните мне первым, если что-то изменится, или если его выпустят раньше по УДО. Да что угодно. Даже, если его переведут в другое место.
— Я могу дать тебе совет, Бейя?
Я закатываю глаза, ожидая услышать очередную порцию нравоучений от того, кто совсем не знает Самсона.
— Если бы ты была моей дочерью, я бы сказал тебе, что нужно жить дальше. Ты вкладываешь слишком много сил в этого парня, а никто не знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он стоит таких усилий.
— А если бы Самсон был вашим сыном? — спрашиваю я. — Вы бы хотели, чтобы все попросту поставили на нем крест?
Кевин издает тяжелый вздох.
— Понял. Видимо, созвонимся в следующем месяце.
Он вешает трубку. Я кладу телефон на комод, совершенно разочарованная. Беспомощная.
— У тебя парень в тюрьме?
Я оборачиваюсь на голос Сиерры. Сперва у меня возникает порыв соврать ей, потому что так я поступала всегда. Скрывала правду ото всех вокруг. Но сомневаюсь, что и дальше хочу быть такой.
— Нет, он не мой парень. Просто небезразличный мне человек.
Сиерра встает перед зеркалом и прикладывает кофту к груди.
— Хорошо. Потому что сегодня будет вечеринка, и я хочу, чтобы ты пошла. Там будет полно парней. — Она откидывает кофту в сторону и прикладывает другую. — И девчонок тоже, если ты отдаешь им предпочтение.
Я смотрю, как Сиерра разглядывает себя в зеркале. Ее глаза горят от предвкушения и мало тронуты страданиями. Она та, кем мне сейчас хотелось бы быть. Девчонкой, которая с волнением ждет веселья, а не прогибается под грузом событий, которые ей пришлось преодолеть, чтобы приехать сюда.
Мне казалось несправедливым, если я буду веселиться, пока Самсон сидит за решеткой, поэтому я все время учусь, играю в волейбол и ищу способы вызволить человека из тюрьмы.
Но сколько бы я ни раскисала, это не изменит участь Самсона. И хотя он оборвал со мной все связи, я знаю, зачем он это сделал. Он знает, что я буду переживать и думать только о нем, если буду поддерживать с ним связь. Не могу злиться на него за это.
А если не могу на него злиться, то как могу его забыть?
Но ничто не изменит его решения. Это знаю наверняка, потому что, оказавшись на его месте, я бы желала для него того же, чего он желает для меня.
Я всецело понимаю его намерения. Как бы он отреагировал, если бы узнал, что все время учебы в колледже я провела в одиночестве и депрессии, как и школьные годы?
Он был бы разочарован, если бы я впустую потратила эти годы.
Мне остается только держаться за одинокий лучик надежды, который может никогда не блеснуть, или узнать, кто я, оказавшись в этой обстановке.
Какой версией себя я могу здесь стать?
Я тру указательными пальцами под глазами. Эмоции захватывают меня по многим причинам, но главным образом потому, что я чувствую, будто должна сейчас по-настоящему освободиться от Самсона, иначе он будет тяготить меня последующие несколько лет моей жизни. Я не хочу этого. И он не хочет.
— Ого, — говорит Сиерра, оборачиваясь посмотреть на меня. — Я не хотела тебя расстраивать. Ты не обязана идти.
Я улыбаюсь ей.
— Нет, я хочу. Хочу пойти с тобой на вечеринку. Мне кажется, я тоже могу быть веселой.
Сиерра выпячивает нижнюю губу, будто ее расстроили мои слова.
— Ну конечно можешь, Бейя. Вот. — Она бросает мне кофту, которую держала в руках. — Тебе этот цвет больше пойдет.
Я встаю и прикладываю ее к себе. Смотрю на свое отражение в зеркале. Я чувствую грусть внутри, но не вижу ее в чертах своего лица. Мне всегда хорошо удавалось скрывать свои чувства.
— Хочешь, я сделаю тебе макияж? — спрашивает она.
— Ага, — киваю я. — Хотела бы.
Сиерра возвращается в ванную. Я бросаю взгляд на портрет матери Терезы, который повесила на стену возле двери, когда приехала сюда.
Интересно, какой бы могла быть моя мать, если бы не ее зависимости? Жаль, что я этого никогда не узнаю.
Ради нее я буду скучать именно по такой ее версии. По человеку, стать которым у нее не было возможности.
Я целую пальцы и прижимаю их к портрету по пути в ванную.
Сиерра раскладывает косметику. Познакомившись с ней, я дала себе слово, что не стану судить ее, вешая на нее ярлык «девчонки из раздевалки», как поступила с Сарой. Неважно, кем была Сиерра в старшей школе, неважно, кем была я, потому что мы — не только наши прежние поступки, плохие и хорошие.
Я больше не хочу быть той версией себя, которая осуждала людей, вместо того чтобы их принять. Я проецировала на других манеру поведения, которую презирала.
Сиерра смотрит на мое отражение в зеркале и улыбается, будто ей также не терпится приукрасить меня, как не терпелось бы и Саре.
Я улыбаюсь ей и делаю вид, будто тоже с нетерпением этого жду.
Если мне придется притворяться весь год, то так тому и быть. Я буду улыбаться, пока моя фальшивая улыбка не станет настоящей.
Глава 31
Осень 2019
Сегодняшний день имеет все шансы стать идеальным днем. Сейчас октябрь, светит солнце, но на улице достаточно прохладно, поэтому, просидев на крыше машины уже два часа, я даже не вспотела.
Но несмотря на все возможности, которые таит этот день, все равно все может закончится серьезным разочарованием. Даже не представляю.
Как отреагирует Самсон, когда выйдет через эти двери?
Каким он будет?
Кем он стал?
О нашей ситуации мне напоминает цитата Майи Анжелу3: «Когда кто-то показывает вам свое истинное лицо, верьте ему с первого раза».
Я так крепко вцепилась в эти слова, что кажется, будто они высечены на моих костях. Я всегда вспоминаю о них, когда меня начинают одолевать сомнения, потому что мне хочется верить, что Самсон, с которым я провела лето, был настоящим. Хочется верить, что он надеется, что я жду его, так же сильно, как я надеюсь, что он хочет, чтобы я его ждала.
А если даже не хочет, то мне кажется, что прошло уже достаточно времени, и кость в моем сердце уже срослась. В ней осталась трещина. Иногда оно болит. Чаще всего по ночам, когда я не могу заснуть.
Я не видела его уже больше четырех лет, и воспоминания о нем все сильнее отделяются друг от друга обрывками мыслей, которые никак не связаны с Самсоном. Но я сама не уверена, то ли дело в том, что так я пытаюсь защитить себя от того, что может сегодня случиться, то ли в том, что у нас с Самсоном просто был короткий летний роман в жизни, полной других событий.
Худший исход, который я могу себе представить — что все мгновения, которые мы с ним разделили и которые оставили на мне отпечаток, мало что значили для него.
Я подумывала избавить себя от возможного стыда. Может, увидев, что я сижу и жду его, он едва меня вспомнит. Или еще хуже — испытает жалость к девчонке, которая цепляется за него спустя все это время.
Все эти варианты стоят того, чтобы рискнуть, потому что мысль о том, как он выходит оттуда, и его никто не ждет, кажется мне самым печальным из всех возможных финалов. Лучше я буду здесь, даже если он не хочет меня видеть, чем уйду, когда он надеется, что я его встречу.
На прошлой неделе Кевин позвонил и сообщил, что Самсону одобрили досрочное освобождение. Не успев даже снять трубку, я уже знала, что он скажет это, потому что Кевин никогда мне не звонил. Я всегда звоню ему сама и спрашиваю, есть ли новости. Звоню так часто, что, наверное, раздражаю его больше, чем телемаркетологи.
Я сижу на крыше машины, скрестив ноги, и ем яблоко, которое только что достала из сумки. Сижу здесь уже четыре часа.
В стоящей рядом машине сидит мужчина и тоже ждет чьего-то освобождения. Он выходит из салона, разминает ноги и облокачивается на свое авто.
— Кого ждете? — спрашивает он.
Я не знаю, как отвечать на его вопрос, и пожимаю плечами.
— Старого друга, который, возможно, даже не захочет меня видеть.
Мужчина пинает камень.
— А я брата. Забираю его уже в третий раз. Будем надеяться, этот будет последним.
— Будем надеяться, — вторю я. Но сомневаюсь в этом. За время учебы в колледже я достаточно хорошо изучила тюремную систему и не верю, что она способна нормально перевоспитать правонарушителей.
По этой причине я теперь учусь на юрфаке. Я убеждена, что Самсон не оказался бы в такой ситуации, если бы имел доступ к средствам существования, когда вышел из тюрьмы в первый раз. Даже если в конечном счете мы с Самсоном не будем вместе, я в любом случае нашла новую страсть.