— Вы — Щекатуров? Степан… э-э-э…
— Тимофеевич, — сказал Степан. — Я насчёт Ираиды…
— Вы теперь, Степан Тимофеевич, берегите свою жену! — с чувством перебил его лысый и схватил за руки. — Феномен она у вас! Вы не поверите: вот этот самый бильярдный шар — покатила с первой попытки! И это что! Она его ещё потом приподняла!..
— И опустила? — мрачно осведомился Степан, косясь на испятнанную синяками лысину.
— Что? Ну разумеется… А вы, простите, где работаете?
Степан сказал.
— А-а-а… — понимающе покивал лысый. — До вашего предприятия мы ещё не добрались. Но раз уж вы сами пришли, давайте я вас проверю. Чем чёрт не шутит — вдруг и у вас тоже способности к телекинезу!
— А что же! — оживился Степан. — Можно.
Проверка заняла минут десять. Никаких способностей к телекинезу у Степана не обнаружилось.
— Как и следовало ожидать, — ничуть не расстроившись, объявил лысый. — Телекинез, Степан Тимофеевич, величайшая редкость!
— Слушай, доктор, — озабоченно сказал Степан, — а выключить её теперь никак нельзя?
— Кого?
— Ираиду.
Лысый опешил:
— Что вы имеете в виду?
— Ну, я не знаю, по голове её, что ли, стукнуть… Несильно, конечно… Может, пройдёт, а?
— Вы с ума сошли! — отступая, пролепетал лысый. И так бедняга побледнел, что синяки на темени чёрными стали.
— Сходи за картошкой, — сказала Ираида.
Степан поднял на неё отяжелевший взгляд.
— Сдурела? — с угрозой осведомился он.
— Я тебе сейчас покажу «сдурела»! — закричала она. — Ты у меня поговоришь! А ну вставай! Разлёгся! Тюлень!
— А ты… — начал было он по привычке.
— Кто? — немедленно ухватилась Ираида. — Кто я? Говори, раз начал! Кто?
В гневе она скосила глаза в сторону серванта. Сервант накренился и, истерически задребезжав посудой, тяжело оторвался от пола. Степан, бледнея, смотрел. Потом — по стеночке, по стеночке — выбрался из-под нависшего над ним деревянно-оловянно-стеклянного чудовища и, выскочив в кухню, сорвал с гвоздя авоську…
— …у-у, к-коза! — затравленно проклокотал он, стремительно шагая в сторону овощного магазина.
— Знаешь, ты, доктор, кто? — уперев тяжкие кулаки в бильярдный стол, сказал Степан. — Ты преступник! Ты семьи рушишь.
Лысый всполошился:
— Что случилось, Степан Тимофеевич?
На голове его среди изрядно пожелтевших синяков красовались несколько свежих — видимо, сегодняшние.
— Вот ты по городу ходишь! — возвысил голос Степан. — Людей проверяешь!.. Не так ты их проверяешь. Ты их, прежде чем телетехнезу своему учить, — узнай! Мало ли кто к чему способный!.. Ты вон Ираиду научил, а она теперь чуть что — мебель в воздух подымает! В Каракумы запульнуть грозится — это как?
— В Каракумы? — ужаснулся лысый.
Сердце у Степана ёкнуло.
— А что… может?
Приоткрыв рот, лысый смотрел на него круглыми испуганными глазами.
— Да почему же именно в Каракумы, Степан Тимофеевич? — потрясённо выдохнул он.
— Не знаю, — глухо сказал Степан. — Её спроси.
Лысый тихонько застонал.
— Да что же вы делаете! — чуть не плача, проговорил он. — Степан Тимофеевич, милый! Да купите вы Ираиде Петровне цветы, в кино сводите — и не будет она больше… про Каракумы!.. Учили же в школе, должны помнить: сила действия всегда равна силе противодействия. Вы к ней по-хорошему — она к вам по-хорошему. Это же универсальный закон! Даже в телекинезе… Вот видите эти два кресла на колёсиках? Вчера мы посадили в одно из них Ираиду Петровну, а другое загрузили балластом. И представьте, когда Ираида Петровна начала мысленно отталкивать балласт, оба кресла покатились в разные стороны! Вы понимаете? Даже здесь!..
— И тяжёлый балласт? — тревожно спросил Степан.
— Что? Ах, балласт… Да нет, на этот раз — пустяки, не больше центнера.
— Так… — Степан помолчал, вздохнул и направился к двери. С порога обернулся.
— Слушай, доктор, — прямо спросил он. — Почему у тебя синяки на тыковке? Жена бьёт?
— Что вы! — смутился лысый. — Это от присосок. Понимаете, датчики прикрепляются присосками, ну и…
— А-а-а… — Степан покивал. — Я думал — жена…
Купить букет — полдела, с ним ещё надо уметь обращаться. Степан не умел. То есть умел когда-то, но разучился. Так и не вспомнив, как положено нести эту штуку — цветами вверх или цветами вниз, он воровато сунул её под мышку и — дворами, дворами — заторопился к дому.
Ираида сидела перед зеркалом и наводила зелёную тень на левое веко. Правое уже зеленело вовсю. Давненько не заставал Степан жену за таким занятием.
— Ирочка…
Она изумлённо оглянулась на голос и вдруг вскочила. Муж подбирался к ней с кривой неискренней улыбкой, держа за спиной какой-то предмет.
— Не подходи! — взвизгнула она, и Степан остановился, недоумевая.
Но тут, к несчастью, Ираида Петровна вспомнила, что она как-никак первый телекинетик города. Степана резко приподняло и весьма чувствительно опустило. Сознания он не терял, но опрокинувшаяся комната ещё несколько секунд стремительно убегала куда-то вправо.
Он лежал на полу, а над ним стояла на коленях Ираида, струящая горючие слёзы из-под разнозелёных век.
— Мне?.. — всхлипывала она, прижимая к груди растрёпанный букет. — Это ты — мне?.. Стёпушка!..
Стёпушка тяжело поднялся с пола и, подойдя к дивану, сел. Взгляд его, устремлённый в противоположную стену, был неподвижен и нехорош.
— Стёпушка! — Голос Ираиды прервался.
— Букет нёс… — глухо, с паузами заговорил Степан. — А ты меня — об пол?..
Ираида заломила руки:
— Стёпушка!
Вскочив, она подбежала к нему и робко погладила по голове. Словно гранитный валун погладила. Степан, затвердев от обиды, смотрел в стену.
— Ой, дура я, дура! — заголосила тогда Ираида. — Да что ж я, дура, наделала!
«Не прощу! — исполненный мужской гордости, мрачно подумал Степан. — А если и прощу, то не сразу…»
Через каких-нибудь полчаса супруги сидели рядышком на диване, и Степан — вполне уже ручной — позволял и гладить себя, и обнимать. Приведённый в порядок букет стоял посреди стола в хрустальном кувшинчике.
— Ты не думай, — проникновенно говорил Степан. — Я не потому цветы купил, что телетехнеза твоего испугался. Просто дай, думаю, куплю… Давно ведь не покупал…
— Правда? — счастливо переспрашивала Ираида, заглядывая ему в глаза. — Золотце ты моё…
— Я, если хочешь знать, плевать хотел на твой телетехнез, — развивал свою мысль Степан. — Подумаешь, страсть!..
— Да-а? — лукаво мурлыкала Ираида, ласкаясь к мужу. — А кто это у нас недавно на коврике растянулся, а?
— Ну, это я от неожиданности, — незлобиво возразил Степан. — Не ожидал просто… А так меня никаким телетехнезом не сшибёшь. Подошёл бы, дал бы в ухо — и весь телетехнез!
Ираида вдруг отстранилась и встала.
«Ой! — спохватился Степан. — А что это я такое говорю?»
Поздно он спохватился.
Ираида сидела перед зеркалом и, раздувая ноздри, яростно докрашивала левое веко. За спиной её, прижав ладони к груди, стоял Степан.
— Ирочка… — говорил он. — Я ж для примера… К слову пришлось… А хочешь — в кино сегодня пойдём… Сила-то действия, сама знаешь, чему равна… Я к тебе по-хорошему — ты ко мне по-хорошему…
— Моё свободное время принадлежит науке! — отчеканила она по-книжному.
— Лысой! — мгновенно рассвирепев, добавил Степан. — Кто ему синяки набил? Для него, что ли, мажешься?
Ираида метнула на него гневный взгляд из зеркала.
— Глаза б мои тебя не видели! — процедила она. — Вот попробуй ещё только — прилезь с букетиком!..
— И что будет? — спросил Степан. — В Каракумы запульнёшь?
— А хоть бы и в Каракумы!
Степан замолчал, огляделся.
— Через стенку, что ли? — недоверчиво сказал он.
— А хоть бы и через стенку!
— Ну и под суд пойдёшь.
— Не пойду!
— Это почему же?
— А потому! — Ираида обернулась, лихорадочно подыскивая ответ. — Потому что ты сам туда сбежал! От семьи! Вот!
Степан даже отступил на шаг.
— Ах ты… — угрожающе начал он.
— Кто? — Ираида прищурилась.
— Коза! — рявкнул Степан и почувствовал, что подошвы его отрываются от пола.
Далее память сохранила ощущение страшного и в то же время мягкого удара, нанесённого как бы сразу отовсюду и сильнее всего — по пяткам.
Что-то жгло щёку. Степан открыл глаза. Он лежал на боку, под щекой был песок, а прямо перед глазами подрагивали два невиданных растения, напоминающие жёлто-зелёную колючую проволоку.
Он упёрся ладонями в раскалённый бархан и, взвыв, вскочил на ноги.
— Коза!!! — потрясая кулаками, закричал он в тёмный от зноя зенит. — Коза и есть! Коза была — козой останешься!..
Минуты через две он выдохся и принялся озираться. Слева в голубоватом мареве смутно просматривались какие-то горы. Справа не просматривалось ничего. Песок.
Да, пожалуй, это были Каракумы.
Грузовик затормозил, когда Степану оставалось до шоссе шагов двадцать. Хлопнула дверца, и на обочину выбежал смуглый шофёр в тюбетейке.
— Геолог, да? — крикнул он приближающемуся Степану. — Заблудился, да?
Степан брёл, цепляясь штанами за кусты верблюжьей колючки.
— Друг… — со слезой проговорил он, выбираясь на дорогу. — Спасибо, друг…
Шофёра это тронуло до глубины души.
— Садись, да? — сказал он, указывая на кабину.
Познакомились. Шофёру не терпелось узнать, как здесь оказался Степан. Тот уклончиво отвечал, что поссорился с женой. Километров десять шофёр сокрушённо качал головой и цокал языком. Потом принялся наставлять Степана на путь истинный.
— Муж жена люби-ить должен, — внушал он, поднимая сухой коричневатый палец. — Жена муж уважа-ать должен!.. Муж от жены бегать не до-олжен!..