Пол качнулся. Ар‑Шарлахи машинально придержал пошатнувшийся кувшин за горлышко.
— Действительно, странно… — пробормотал он. — Когда ты подкинул меня Улькару вместо настоящего Шарлаха, я тебя убить был готов при случае… А теперь вот даже и не знаю, что с тобой делать… Всё могу понять! — взорвался он. — Всё! Если бы не твой подарочек! Как ты вообще додумался подсунуть мне это вино?
Судья взглянул на него непонимающе.
— Вино?.. Ты имеешь в виду то вино, которое мы пили у меня?
— Нет, — тяжело дыша, сказал Ар‑Шарлахи, — то вино, которое ты мне прислал на «Самум»! Вместе с выкупом за пленных!..
— Ничего я тебе не присылал, — сказал судья. Несколько секунд Ар‑Шарлахи бешено глядел на него. Вроде бы удивление досточтимого было вполне искренним. Вроде бы…
— Так… — сипло сказал он. — Когда был налёт, тебя разбила подагра и ты поручил вести переговоры этому молоденькому голорылому, верно?
— Верно…
— Он от твоего имени передал мне девять кувшинов того самого вина, которое мы пили с тобой накануне… — видя, что судья хочет перебить, Ар‑Шарлахи вскинул руку и повысил голос: — Откуда он мог знать, что мы пили с тобой накануне?
— Ну, догадаться‑то нетрудно, — насупившись, проворчал судья. — При всех моих наивных хитростях наши с тобой отношения ни для кого секретом не были… — он выпрямился и брезгливо прищурил глаз, словно снимал допрос, восседая в судейском дворике. — Вино оказалось отравленным?
— Да.
— Шакал, — равнодушно изронил Ар‑Маура. — Голорылый — он и есть голорылый…
Раздался короткий стук в дверь, и в каюту, не дожидаясь разрешения, вошла Алият. Остановилась на порожке.
— Так, — зловещим шёпотом произнесла она. — Замечательно! Значит, ты решил его отпустить?
— Почему? — недовольно спросил Ар‑Шарлахи. Она молча кивнула на кувшинчик. Всё правильно. Закон пустыни. Если ты выпил с кем‑то вина, стало быть, это твой друг и трогать его ты уже не имеешь права.
— У нас с досточтимым несколько иные отношения, — криво усмехнувшись, пояснил Ар‑Шарлахи. — Перед тем как посадить меня в яму, он тоже угощал меня вином.
— Ну, если ты решил его отпустить!.. — повторила она.
— То что? — Ар‑Шарлахи прищурился.
— Ничего! Скажу команде — они его в клочья порвут!..
— А ну выйди отсюда!.. — проскрежетал Ар‑Шарлахи. Алият хлопнула дверью.
— Да‑а… — протянул судья, глядя на сотрапезника с уважением и сочувствием. — Как же ты с ней управляешься?
— С ней, пожалуй, управишься… — проворчал тот и разлил по чашкам остаток вина. — Так ты не ответил.
— Почему не ответил? Могу повторить: никакого вина я тебе на «Самум» не присылал.
В дверь опять постучали, но на этот раз вежливо подождали ответа.
— Кто бы ты ни был, — сказал Ар‑Шарлахи. Это был Айча.
— Алият велела сказать: пыль по правому стремени, — доложил он, бросив быстрый недобрый взгляд на судью и кувшинчик.
— Большая? — поднимаясь, спросил Ар‑Шарлахи.
— Корабля четыре.
— Сейчас иду.
— А… — Айча вопросительно указал глазами на досточтимого Ар‑Мауру.
— Судья останется здесь. У дверей выставить стражу. Пошли.
Пыль ползла со стороны тени Ар‑Нуера и могла быть поднята кем угодно. Будь это в окрестностях Турклы, Ар‑Шарлахи решил бы, что имеет дело с купеческим караваном. Однако торговцы с Пальмовой Дороги в последнее время предпочитали в связи с налогами больше одной каторги не снаряжать.
В скорости неизвестный караван явно проигрывал кораблям мятежников, и Ар‑Шарлахи, понаблюдав некоторое время за кривляющейся песчаной гривкой, снова сошёл вниз. Никакой стражи у двери каюты караванного он не увидел, и это сильно его обеспокоило. Придерживаясь за стенку, заторопился, рванул ручку. Каюта была пуста.
— Айча!
— Айчу!.. Айчу к Шарлаху!.. — наперебой подхватили наверху несколько голосов, и вскоре по лесенке, ведущей на палубу, ссыпался коренастый встревоженный Айча.
— Где караульный? — напустился на него Ар‑Шарлахи. — Где пленник? Что происходит, верблюд тебя затопчи?..
— Н‑не знаю… — Айча испуганно моргал.
— Кого ты поставил у двери?
— Горху.
— Одного?
— Да. Горха — он один троих стоит…
— Обыскать корабль! — рявкнул Ар‑Шарлахи. — Если окажется, что судья сбежал…
— Да куда он сбежит? — попробовал урезонить главаря растерянный Айча. — Пустыня же…
Ар‑Шарлахи выругался и кинулся к лесенке на палубу.
— А ну‑ка найти мне Горху! Живо!..
Искать не пришлось. Огромный разбойник уже стоял перед Ар‑Шарлахи, преданно пялясь на него вечно воспалёнными глазами.
— Почему ты здесь? Где судья?
Горха опешил.
— Там… — и он повёл ручищей в сторону кормы.
— То есть… где? — Голос Ар‑Шарлахи упал до шёпота.
— Н‑ну… Алият приказала высадить его на ходу, вино ему с собой дала… Ну я и… высадил… через кормовой люк…
— А я что приказывал?
— Так это… — Горха сбился окончательно. — Я‑то думал, что это ты ей велел…
Мысленно застонав, Ар‑Шарлахи плотно зажмурил глаза. «Ну всё, кобра!.. — подумал он с угрюмой решимостью, — это была твоя последняя шуточка!..»
— Готовимся к повороту! — скомандовал он и двинулся по кренящемуся настилу в сторону рубки. — Возвращаемся!..
Ощерив редкие жёлтые зубы, судья Ар‑Маура лежал на вершине бархана, и лицо у него было того же страшно-синеватого оттенка, что и у Рийбры, найденного мёртвым в своей каюте дней десять назад. Точно так же валялся рядом оплетённый кувшинчик; влажный песок, вобравший остатки отравленного вина, запёкся чёрной коркой. Досточтимый Ар‑Маура знал, что посреди пустыни на выпивающем влагу ветру ему всё равно не дожить до вечера, и предпочёл быструю смерть от яда.
Спрыгнув из бортового люка и чуть не подвернув при этом ногу, Ар‑Шарлахи взбежал на бархан и остановился над телом судьи. Досточтимый страдальчески скалился в пылающее небо, медленно остывая на солнцепёке. Край балахона был уже слегка припорошен песчинками. Точно так же, как в прошлый раз, Ар‑Шарлахи сделал над собой усилие и закрыл повязкой тяжёлое, землистого цвета лицо с серебристой щетиной, лежащей кольчужными складками. Медленно выпрямился.
— Прости… — с трудом разомкнув спёкшиеся губы, хрипло шепнул он. — Так уж вышло…
Поднял глаза и увидел, что вокруг столпилась добрая половина команды с «Самума». Люди стояли молча, обратив к главарю напряжённые, встревоженные лица.
— Где?.. — отрывисто спросил Ар‑Шарлахи и принялся озираться.
Алият оказалась в двух шагах; странно, как это он не заметил её сразу же. Тёмные прищуренные глаза смотрели с вызовом. С вызовом?.. Да нет, не просто с вызовом. С лёгким презрением, отчасти с жалостью. Так, во всяком случае, ему показалось.
— Ты… — прерывистым грудным голосом бросил он и умолк.
«Ты набросила на меня удавку… Ты втравила меня в эту подлую игру… Ты не отпустила меня в Туркле… Ты моими руками хочешь поджечь Пальмовую Дорогу, ты хочешь сделать из меня такого же подонка, как Улькар… А теперь ты убила Ар‑Мауру… Ты! Ты! Ты…»
— А Рийбру помнишь? — прозвучал её ленивый, с хрипотцой мальчишеский голос и отозвался в костях дрожью ненависти. — Не укради он у тебя тот кувшин, лежал бы ты сам синенький в своей каюте…
«Синенький… Чёрненький…» Вспомнился, ужаснул треск обугливающейся плоти, и сжигаемый в уголь мертвец дёрнулся, словно ещё пытаясь приподняться… «Хватит, — сказала тогда Алият. — Пусть подымит…» А дальше память пошла оползнем. Бунт на «Самуме», хрустящий удар тесака, предсмертная отчаянная хватка вцепившихся в рукав пальцев, оборвавшийся заячий вопль: «Шарлах! Шарлах! Шарлах!..» И вот уже взревело, поднялось светлое пламя над портом Зибры, и вжавшийся в переборку разбойничек с жалкой шалой улыбкой полоснул тонким лезвием себя по горлу… «Это он тебя испугался. Дурачок…»
Судья Ар‑Маура с затаённой насмешкой неподвижно глядел в тёмное от зноя небо.
— Взять, — хрипло выговорил Ар‑Шарлахи. — Обезоружить…
В толпе произошло движение, ветер подхватил вздымаемый ногами песок, бархан задымил. Ард‑Гев и ещё несколько человек выхватили ножи и стали спиной к спине, кажется, собираясь защищать Алият. Остальная толпа заворчала, надвинулась на Ард‑Гева и его людей, тоже потянула из‑за поясов кинжалы и тесаки.
— Убрать клинки! — услышал Ар‑Шарлахи свой собственный, звенящий от бешенства голос.
Сталь задрожала подобно ряби на воде, прячась в широкие складки белых балахонов. Со страхом глядя на шагнувшего вперёд главаря, люди Ард‑Гева отступили, и Алият была схвачена. Тёмные прищуренные глаза смотрели теперь на Ар‑Шарлахи с тревожным изумлением, и это вызвало в нём новый приступ ненависти.
— Всё из‑за тебя! — задыхаясь, бросил он. — Кобра!..
— Из‑за меня! — бросила она в ответ. — Кем бы ты был сейчас, а? Скарабеем?.. Не глупи! Пропадёшь. Без меня все пропадают…
— Это с тобой все пропадают! — прохрипел он. Судорожно дёрнув головой, снова взглянул на Ар‑Мауру. — Завернуть в ковёр и взять на борт. Похороним в Ар‑Аяфе.
— А с ней что? — хмуро спросил Айча, не решаясь поднять глаза ни на главаря, ни на Алият.
— В песок! По горло!..
Все замерли. Стало слышно, как шуршит ветер, перетекая через гребни барханов.
— Сказать? — с тихой угрозой спросила Алият, глядя в упор на Ар‑Шарлахи.
Тот запнулся, даже не уразумев сразу, о чём это она. Алият осклабилась под повязкой и с торжеством оглядела напряжённые застывшие лица.
— Это не Шарлах! — нервно смеясь, объявила она. — Это Ар‑Шарлахи. А настоящий Шарлах только что удрал от вас на почтовой каторге… Дурачки вы, дурачки! Тоже мне нашли главаря!.. Да он и разбойником‑то никогда не был!..
Затем смех её замер, и Алият принялась озираться уже со страхом. Кругом недоумённо наморщенные тяжёлые лбы, сурово сдвинутые брови, в глазах — недоверие и тлеющий, медленно разгорающийся гнев.
— Это как же? — выговорил наконец Горха. — А Зибру кто спалил?.. Этот, что ли, твой ублюдок на почтовике?..