Гильбоа при виде рокового перстня опустил руки и упал на кресло.
Наступило минутное молчание. Жорж и Фоконьяк поспешно подошли к барону. Они боялись апоплексического удара, до того лицо барона налилось кровью.
– Полноте! – сказал маркиз. – Опомнитесь, любезный будущий дядюшка. Вы мне нужны хотя бы для того, чтобы подписать брачный контракт.
– Да, – машинально повторил барон, – подписать контракт… Я сделаю все, что вы хотите! Я подпишу, я дам приданое, но…
– Я это знал! – весело сказал маркиз.
– Но, – продолжал Гильбоа, едва переводя дух и следуя только за своей мыслью, – по какому гибельному случаю этот перстень…
– И это письмо, – добавил Фоконьяк, показывая знаменитое послание, написанное под диктовку легитимистов.
– Да, и это письмо… – продолжал барон. – Каким образом эти вещи попали в ваши руки?
– А! Когда-нибудь, когда мы будем составлять одну семью, может быть, я расскажу вам. Теперь достаточно вам знать, что эти драгоценные вещи находятся у меня в руках. Они будут ручаться мне за вашу поспешность заключить как можно скорее мой союз с вашим домом… Замедление было бы опасно. Тотчас после брачной церемонии я вручу вам этот перстень в знак вечного союза между нами.
Потом, не ожидая ответа Гильбоа, не способного произнести ни одного слова, Жорж и Фоконьяк ушли.
Дойдя до двери, маркиз прибавил в виде последнего приветствия:
– Будьте уверены, любезный барон, что вы будете иметь во мне самого преданного племянника. Доказательством служит то, что, не желая лишить вашу фамилию благородных связей, которые она сумела составить, я позаботился, чтобы его величество Людовик Восемнадцатый получил письмо и перстень, которые вы ему послали.
– А тот, который у вас в руках? – с живостью сказал Гильбоа, который почувствовал на минуту надежду, что может избегнуть адских когтей этого человека.
– Это перстень оригинальный, – лукаво ответил Фоконьяк. – Граф Прованский получит или уже получил только копии письма и перстня, но не беспокойтесь. Его величество, как вы называете графа, не догадается. Подражание так хорошо! Благоволите, вселюбезнейший, принять уверения в моем глубочайшем уважении.
И, подойдя к Гильбоа, он шепнул ему на ухо:
– Любезный барон, помните, что ваша голова будет в опасности при малейшей увертке с вашей стороны…
Через несколько минут оба начальника Кротов вернулись в свою гостиницу в Фонтенбло. Всю дорогу они забавлялись над расстроенным лицом хозяина Магдаленского замка, который после их отъезда позвал управляющего Шардона.
Глава XXXIПисьмо и свидание
Кадрус и его помощник готовились одним вечером, по обыкновению, сделать прогулку верхом. Прогулка эта сделалась теперь необходима, так как Фоконьяк должен был ухаживать за своей невестой. Гасконец все еще хотел женить Кадруса на Жанне де Леллиоль и в этот вечер воротился к своему любимому плану.
– Послушай, мой милейший, – сказал он, – так как я женюсь, почему бы и тебе не сделать то же?
– Ты мне надоел, – с нетерпением сказал Кадрус. – У нее никогда не достанет сил полюбить Кадруса. Итак, не говори мне более о девице де Леллиоль… или я рассержусь.
– Друг мой, желание сделаться твоим кузеном заставляет меня настаивать.
– Какую же перемену это родство сделает в нашем положении? – сказал Кадрус, пожимая плечами.
– Очевидно, никакой, – ответил Фоконьяк, – но девица Леллиоль меня интересует. Она исчахнет от скуки, бедняжечка! Я женюсь на ее кузине. Стало быть, она останется одна. Понимаешь ли ты? Одна! Без всякой защиты против преследований и козней барона де Гильбоа.
Кадрус почувствовал при этой мысли потрясение, обнаруживавшееся нервным трепетом. Он хотел ответить, но в это время в дверь постучали. Фоконьяк поспешил отворить. Он впустил человека лет шестидесяти, крестьянина по наружности. С тупым видом тот встал перед Фоконьяком и сказал, положив свою большую шляпу на пол, чтобы обшарить свои карманы, как человек, что-то потерявший:
– Это вы месье Жорж?
– Это я, – ответил кавалер.
– А как вас еще зовут?… Как бишь там написано?
– Где?
– Да на письме. Куда же я дел письмо? Я так хорошо его спрятал, что и не найду.
Он очень хорошо знал, где спрятано письмо, но хотел удостовериться, тому ли прислано письмо, с кем он должен говорить.
– О каком письме ты говоришь? – спросил Жорж.
Не отвечая на вопрос, крестьянин сам спросил:
– Скажите же, какое ваше другое имя?
– Де Каза-Веккиа, – сказал Кадрус. – Так?
Подозрительный крестьянин прочел по складам адрес и сказал:
– Да. Попросите этого господина, – он указал на Фоконьяка, – уйти, и тогда я расскажу вам кое-что. Мне велели отдать вам это письмо в собственные руки. Барышня так сказала.
– Хорошо, друг мой, – сказал Жорж улыбаясь. – Ты можешь отдать мне это письмо, этот господин – мой искренний друг. Я ничего от него не скрываю. Ты можешь говорить без опасений в его присутствии.
– Мне нечего говорить, – сказал крестьянин, – мне только велено принести ответ.
Он подал Жоржу письмо. Тот вздрогнул, прочтя надпись, и поспешно отошел в амбразуру окна. Как ни быстро было волнение Кадруса, оно не могло укрыться от проницательных глаз Фоконьяка, который, желая показать, будто ничего не приметил, обернулся к крестьянину.
– Как тебя зовут, приятель? – спросил он.
– Меня? – ответил он как настоящий французский крестьянин, не желая ответить тотчас на заданный ему вопрос.
– Да, тебя.
– Жак Симон… к вашим услугам.
– Скажи, пожалуйста, мне твое лицо как будто знакомо. Мне кажется, я тебя где-то видел.
– Очень может быть, сударь, тем более что и я вас видел также.
– Где же это, друг мой?
– Ведь вы, кажется, женитесь на мамзель Марии?
– Какое же это имеет отношение…
– Да ведь мамзель Мария кузина мамзель Жанны…
– Ну?
– Моя покойная жена была кормилицей мамзель Жанны, я часто бываю в замке, там-то вы и видели меня.
– Наверное, – сказал Фоконьяк. – Ты, стало быть, доверенный человек Жанны де Леллиоль? Вероятно, это она прислала тебя к моему другу кавалеру де Каза-Веккиа с этим письмом?
– Вот уж этого я не скажу. Мне приказано молчать, а всем известно, что Жак Симон не болтун.
– Я это вижу…
– Покорнейше вас благодарю, – сказал крестьянин, восхищенный этим комплиментом. – Вы можете засвидетельствовать, что я не выдал никого.
– Такая скромность делает тебе честь. – Фоконьяк вынул из кармана наполеондор. – Вот возьми, приятель, – сказал он, – и заметь, что добродетель всегда вознаграждается.
Обрадованный крестьянин перекрестился и спрятал золотую монету в карман своих панталон.
Во время разговора гасконца с крестьянином Кадрус в амбразуре окна успел прочесть письмо. Несмотря на силу воли, которой обладал атаман Кротов, он никак не мог не обнаружить на лице своем волнения, которое испытывал при чтении письма Жанны.
– Я жду ответ, – сказал крестьянин.
При звуке его голоса Кадрус как будто пробудился от сна.
– Ах, ты еще здесь? – сказал он. – Можешь идти. Ответа не будет.
– Однако, – осмелился сказать Фоконьяк, – мне кажется, тебе следовало бы…
– Тебе что за дело? – вспылил Кадрус. – Почем ты можешь знать, кто ко мне пишет?
– Полно, любезный друг, – ответил гасконец. – Надеюсь, ты не оскорбляешь меня мыслью, что я не угадал имя той особы, которая прислала тебе это письмо… Дело довольно ясно. Это она.
– Ну да! – сказал Жорж. – Она! Вот почему ответа не будет… Я не хочу ее любить.
– Подумай, однако, о приличиях, – ласковым голосом продолжал Фоконьяк. – Нельзя же не дать никакого ответа посланному. Он ждет.
– Ты этого хочешь? – сказал Кадрус, опять погрузившись в размышления. – Ну хорошо! Скажи твоей госпоже, – обратился он к посланному Жанны, – что она найдет мой ответ в своей шифоньерке. Вот тебе за труды.
Жорж отдал кошелек полный золота крестьянину, который вытаращил глаза, жадно протянул руку и спрятал кошелек туда же, где был спрятан наполеондор. Пятясь задом и кланяясь до земли, крестьянин проворно отправился отнести ответ Жоржа в Магдаленский замок.
Вечером взволнованная Жанна перебирала безделушки, наполнявшие шифоньерку в спальной, и дрожала. Она дрожала при мысли, что найдет письмо, написанное Жоржем, потому что, не спрашивая себя, какие средства употребит молодой человек для того, чтобы положить свое письмо в такое место, она не сомневалась в его слове. Она дрожала от беспокойства при мысли, что делать, если Жорж соглашается на свидание, о котором она его просила. Вот что писала она ему:
«Жорж!
После того, что произошло между нами, вы знаете, что я вас люблю. Я вас люблю! В этих словах я почерпаю мужество пренебрегать всеми приличиями. Вы тоже любите меня… мое сердце говорит мне это Я это знаю… Я в этом уверена… Следовательно, вы обязаны защитить меня. Я скоро останусь одна… одна, слышите ли вы, Жорж? А вы не должны оставлять одну ту, которую небо создало для вас. Я не могу оставаться жертвой низких покушений родственника, в руки которого меня отдал закон, не прося помощи у человека, которого Господь создал для того, чтобы защищать меня, потому что если обычаи, которым следовало бы покровительствовать неопытным, не могут спасти меня от пороков и алчности, я должна искать защиты вне этих самых обычаев. Я пишу вам, мой Жорж, для того чтобы сказать вам, что женщине, любимой вами, угрожает опасность.
Приезжайте сегодня в полночь, когда все в замке будут спать. Ждите у больших каштановых деревьев в парке, чтобы сговориться с той, которая принадлежит вам так, как вы принадлежите вашей
Жанна нашла ответ Жоржа в назначенном месте. Этот ответ состоял только из одного слова:
«Буду».
Это одно слово трепещущая Жанна поцеловала и спрятала на своей груди. Она не стала размышлять, каким способом Жорж смог доставить ей свой ответ. Он написал ей. Этого было для нее достаточно. С лихорадочной дрожью начала она приготовляться к свиданию.