– Что вы говорите, герцогиня? Войны у нас нет, Европа спокойна.
– Спокойна, но исполнена ненависти, государь.
Наполеон не понимал.
– Объяснитесь, герцогиня, – сказал он.
– Государь, Кадрус пойман?
– Да.
– Что же вы сделаете с ним?
– Я? Я ничего. Его будут судить.
– И…
– Осудят.
– И…
– Палач его казнит.
– Уверены ли вы в этом, государь?
– Кто же станет между приговором и гильотиной?
– Вы, государь.
– Потому что я имею право помиловать?
– Да.
– И вы думаете, что Франция будет довольна, если я его прощу?
– Это и тревожит меня. Франция хочет смерти Кадруса.
– Вы в этом сознаетесь?
– Отчего же мне не сознаться? Я не защищаю этого человека. Хотя этот разбойник поступил рыцарски со мной, я слишком уважаю себя, для того чтобы заступаться за него. Но я тревожусь за вас. «Таймс» уверяет, что вы не можете казнить человека, который спас вам жизнь.
Герцогиня так громко сказала эту фразу, что все услышали ее. Она была мужественна и смело отвечала на все нападки. Император смутился.
– Стало быть, вы мне советуете простить? – спросил он.
– Сохрани меня бог! Париж станет вас проклинать, Франция возненавидит. Скажут, что вы ставите себя выше общественной пользы. Но как только он будет казнен, станут кричать, что у вас сухое и нечувствительное сердце. Вас больше прежнего станут называть корсиканским медведем, вампиром. Видите, я не советую вам ничего, я только говорю, что самый могущественный человек может находиться в затруднении… – Принцесса пронзительно расхохоталась.
Наполеон закусил губы.
– Вы увидите, – сказал он, – что придется созвать совет, чтобы решить этот вопрос. – Он пожал плечами. – Будем играть, герцогиня, – сказал он.
Партия продолжилась. Но император скоро окончил ее и ушел. Он велел позвать к себе Фуше.
– Герцог, – сказал он ему, – вы читали статью в «Таймс» о Кадрусе?
– Читал, государь.
– Что вы думаете о ней?
– Я оставил бы ее без внимания.
– Но… я обязан жизнью этому человеку.
– Государь, монарх обязан иногда забывать о благодарности.
Император с волнением стал ходить по комнате, потом вдруг сказал:
– Герцог!
– Что прикажете, государь?
– Пишите.
Он продиктовал:
– «Кавалеру де Каза-Веккиа. Его величество поручил мне поблагодарить вас, кавалер, за услугу, которую вы оказали ему сегодня. Он дает вам право оставить это письмо при себе и отослать его к нему в тот день, когда вы захотите просить у него какой-нибудь милости. Какова бы ни была эта милость, вы ее получите». – Император прибавил: – Подпишите!
Вдруг дверь кабинета отворилась, и появилась герцогиня де Бланжини. Император видел, что она готова лишиться чувств. Он подошел к ней.
– Фуше, – сказал он, – оставьте нас!
Он подвел молодую женщину к своему письменному столу и указал ей на письмо.
– Прочтите, – сказал он ей.
Она прочла и упала на колени.
– Государь, благодарю! – вскричала она.
Он поднял ее, поцеловал и проводил, громко говоря:
– Скажите императрице, герцогиня, что я благодарю ее за это внимание!
Он хотел скрыть цель прихода принцессы.
Потом он позвал Фуше.
– Герцог, отдайте это Кадрусу, – сказал он, – и поставьте то число, в которое он меня спас. Он потребует у меня помилования. Я обязан буду исполнить свое обещание, и все скажут, что я не мог его нарушить.
– Ах, государь, – сказал министр, – как ваше величество находчивы!
Глава LVIIIТайная пружина
Оставшись один, император сказал себе:
– Этот человек никогда не унижался передо мной. Наконец-то он будет просить у меня помилования!
Вот почему Наполеон был милосерден.
Глава LIXКадрус не унижается
Фуше вернулся чрез три часа.
– Государь, – сказал он, – вот письмо, которое ваше величество приказали мне отнести. Пленник написал на полях то, чего он просит у вас.
Император развернул письмо и прочел:
«Единственная милость, о которой Кадрус просит Наполеона, состоит в том, чтобы жену его приняли в орден сестер милосердия, куда ее не хотят принять».
Наполеон с досадой бросил письмо. Фуше спросил:
– Как прикажете, ваше величество?
– Согласиться!
Он отпустил герцога, который злобно улыбнулся, удаляясь. Он был в восторге, что разбойник подавил гиганта, который подавлял его самого, а император раз двадцать повторял с бешенством:
– Побежден… побежден!..
Глава LXИмператор хочет провести принцессу Полину
Расставшись с императором, Фуше отправился к императрице. Он хотел видеть герцогиню де Бланжини, которой желал отомстить. Молодая женщина столько раз осыпала его эпиграммами, столько раз насмехалась над его бессилием против Кадруса! Ненависть таилась в сердце герцога Отрантского.
Он нашел герцогиню выигрывающей, а потому очень счастливой и наполнявшей гостиную веселым смехом, гораздо громче, чем позволял этикет. Но императрица была снисходительна – герцогиня была ее балованным ребенком.
Министр сделал знак Савари, его вчерашнему сопернику и его сегодняшнему союзнику, потому что оба потерпели одно поражение. Другие захватили Кадруса, и Савари также хотелось заставить раскаяться герцогиню. Министр начал с ним разговор о посторонних предметах. Бросив значительный взгляд на своего собеседника, Фуше постарался встать позади герцогини и проговорил довольно громко:
– Знаете ли, генерал, что Кадрус совершил великолепный поступок?
– Он меня этим не удивит, – ответил Савари. – Это герой разбойничьего мира. Что же, однако, он сделал?
– Представьте себе, генерал, император послал к этому негодяю одно знатное лицо взять от него одно письмо с обязательством. В этом обязательстве его величество поставил себя в необходимость исполнить первую милость, о которой будет просить его кавалер де Каза-Веккиа, в котором он тогда не подозревал разбойника. Император предполагал, что Кадрус потребует жизни.
Все слушали. Даже императрица с большим интересом следила за этим разговором. Герцогиня ожидала какого-нибудь удара и собрала все свои силы.
Фуше продолжал:
– И вот посланный принес письмо и…
– Ваша светлость заставляет нас томиться в недоумении, – сказал Савари.
– Это оттого, что поведение Кадруса действительно великолепно. Он написал внизу письма просьбу. Угадайте какую?
– Быть расстрелянным, вместо того чтобы умереть на гильотине, – сказал генерал Рампон.
– Нет, – возразил Фуше, – он просто попросил его величество принять в орден сестер милосердия свою жену.
Рампон ударил себя в лоб кулаком. Поднялся говор. Императрица спросила:
– Что с вами, генерал?
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Рампон, – но этот поступок Кадруса приводит меня в восторг. Вот так человек! Положим, что он убийца, но самые знаменитые разбойники никогда не делали ничего подобного. Это искупает множество преступлений в глазах энергичных людей.
Герцогиня де Бланжини встала и простилась с императрицей, которая сказала ей несколько ласковых слов. Через десять минут она явилась к императору, который не принял ее. Она обратилась к Констану.
– Друг мой, – сказала она ему, – скажите его величеству, что я хочу его видеть. Пусть лучше он выслушает меня.
Император согласился, но принял молодую женщину со строгим лицом и сказал ей:
– Герцогиня, все бесполезно. Вы напрасно будете меня умолять. Даю вам десять минут на стоны, слезы, мольбы, но через десять минут я попрошу вас оставить меня одного.
Герцогиня поняла, что стараться поколебать волю императора бесполезно, но она нашла в своих женских инстинктах средство более пригодное для успеха – помилования, которого она так горячо желала.
– Государь, – сказала она, – ваше величество ошибается. Я пришла не просить за этого несчастного молодого человека, а просто проститься с вами. Я поступаю в монастырь.
Император принял равнодушный вид.
– А можно спросить, в какой это монастырь вы поступаете? – сказал он.
– Орден сестер милосердия.
– О-о, счастливый орден! В него поступает герцогиня де Бланжини, императорской крови, и еще женщина хорошей фамилии, неудачно вышедшая замуж, но имеющая тридцать миллионов. Какой почет и доход этому ордену!
– Вы насмехаетесь, государь. Вы шутите. А я так печальна, что от ваших улыбок мне делается дурно.
Император несколько смягчился.
– Моя добрая Полина, – сказал он, – подумала ли ты, что при этом ты сделаешься безобразна? Ведь тебе придется обрезать волосы.
– Я решилась на это.
Наполеон не верил. Он столько раз видел, как великолепные волосы молодой женщины падали к ее ногам; он знал, с какой гордостью и с какой радостью наступала она на косы, лежащие на полу, когда причесывалась утром. Он знал, как женщина дорожит подобным украшением, которое ничто не может ей дать, как бы ни была она богата. Герцогиня поняла, что Наполеон не убедится, пока не увидит собственными глазами, что она способна на эту горестную жертву. Она схватила со стола ножницы и быстро отрезала одну из своих кос.
Император встал.
– Ты с ума сошла, Полина!
– Я просто решилась, государь.
Император взглянул на отрезанную косу, брошенную молодой женщиной.
– Как жаль! – сказал он.
Она хотела отрезать другую косу.
– Подожди! – сказал Наполеон.
– Слишком поздно, государь.
– Подожди. Парикмахер скроет все то, чего у тебя недостает, пока вырастет другая коса. О, женщины, надо им поддаваться! Заключим уговор.
– Говорите, государь.
– Я должен тебе сказать, что в эту минуту Кадруса судит в Венсенне военный суд, и как только приговор будет произнесен, а я заранее его утвердил, Кадрус будет расстрелян.
– Великий Боже!
– Я пошлю ему помилование с моим ординарцем, но с условием.