Намек был прямой.
— Ну что ж, обсудим это! — сказал барон. — Сколько Шардон вам за это обещал?
— О, добрый господин — ответил бывший слепой, — Шардон очень хорошо относится к своим старым друзьям (негодяй с намерением сделал ударение на этих словах), он говорил нам о тысячном билете, но теперь вы прибавьте хоть что-нибудь… Еще бы тысячный билетик, а? Я уже вам говорил, деньги могут вернуть ноги и глаза.
— Хорошо, — перебил Гильбоа, — вы получите две тысячи франков.
— Гм! — произнес нищий. — Почему бы не заплатить нам сейчас? Мы с товарищем не сомневаемся в слове такого человека, как вы… Но времена нынче тяжелые, и притом мы все смертны…
— Возьми, — сказал он мнимому слепому.
Он подал ему билеты и добавил:
— Ты доволен?
— Более чем.
Негодяй продолжал:
— И что нам предстоит вечером?
— Ничего не может быть проще, — ответил Шардон за хозяина, у которого от гнева перехватило горло. — Окна в спальнях обеих девиц будут открыты, все слуги удалены, свеча, поставленная в моем окне, станет вам сигналом. Вы должны связать девицу Мари, а девицу Жанну связать и унести. С ней вы отправитесь к лесу и донесете племянницу барона до хижины «Зеленый Лес». Остальное — не ваше дело.
— Может быть… однако… если мы рискуем… то хотелось бы знать…
— Я вам сказал, что речь идет только о том, чтобы, так сказать, разыграть эту девушку, которая полна романтических мыслей и мечтает о похищении. Дядя хочет напугать ее и показать, что не все в ее мечтах усыпано розами…
— У которых есть шипы, — добавил слепой.
— Вот именно.
— Но когда этими шипами уколют девочку, она, конечно, одумается и спустится с небес на землю… а кончится все свадьбой, пиром, весельем для гостей, богатством для барона, милостыней для нас, радостью для всех, кроме баронессы, потому что молодые любят молодых, а барон уже не первой молодости!
Оба нищих расхохотались. Гильбоа пришел в бешенство, потому что его план разгадали, и закричал:
— Вон, негодяи! Ничего мне от вас не нужно!
— Поздно! — дерзко ответили они. — Мы ваши сообщники.
— Вот так дела! — воскликнул Шардон.
— Ну что, мировую? Вам же хуже, если мы повздорим.
— Ну, хорошо, мировую.
— За это надо пятьсот франков.
— Дайте, — шепнул Шардон своему хозяину. — Барон согласен дать пятьсот франков, — прибавил он вслух, — но заплатит их потом.
Нищий хотел было настаивать, но Шардон нахмурил брови, и бродяга согласился.
Когда они ушли, Гильбоа сказал своему управляющему:
— Распорядись отнести эти футляры и, картонки моим племянницам… в них лежат наряды, которые я им дарю для бала при дворе… и скажи, что я скоро к ним поднимусь.
Через несколько минут управляющий доложил, что приказание исполнено, и прибавил:
— Если, как говорят, щедрость есть самый верный путь к сердцу, то ваши воспитанницы станут просто обожать своего опекуна.
— Ты думаешь? — спросил Гильбоа.
— Еще бы! Царские подарки, увеселения на балу при дворе и надежда найти поклонника — есть от чего закружиться головам молодых девушек, которые до сих пор сидели взаперти.
Гильбоа встретил самый радушный прием. Шардон не ошибся. Благодарная Жанна подставила дяде лоб, и он задрожал от радости, запечатлев на нем поцелуй. Пухленькие ручки Мари, обнявшие опекуна, пробудили в нем волнение, которого он не испытывал со времен далекой молодости.
— Дети мои, — сказал барон, взяв стул, который молодые девушки забыли ему предложить, — я очень рад, что мог доставить вам удовольствие.
Жанна и Мари осыпали его ласками, он продолжал свою комедию.
— Я очень счастлив, — сказал он взволнованным голосом, положив руку на сердце, — очень счастлив, что эти заслуженные вами подарки доставили вам удовольствие. Это слабое доказательство моей признательности за ту привязанность, которой вы окружили своего старого дядю.
Потом, после некоторого молчания, он прибавил с грустным, но вместе с тем добродушным видом:
— Милая Жанна, этот вечер явится в вашей и моей жизни эпохальной вехой. И в вашей тоже, Мари. Мне хотелось бы составить счастье одной из вас, женившись. Но вы непременно хотите видеть во мне только отца… Я предпочел бы иную роль, но… Надо уметь безропотно покоряться!
Мари очень удивилась. Дядя никогда не упоминал о своем намерении жениться на ней. Однако она не поправила его. Жанна пыталась найти в словах дяди какой-то скрытый подвох и нахмурила брови, но он с улыбкой добавил:
— Отказываясь от этой надежды, я хочу, чтобы вы сделали себе блестящие партии. На балу вам необходимо быть первыми красавицами. У всех должна закружиться голова, все мужчины должны смотреть только на вас. Я хочу, чтобы все были ослеплены вашей красотой.
Мари представила себя графиней или баронессой, Жанна решила, что дядя действительно отказался от всяких притязаний на нее. Барон, продолжая свою лицемерную игру, сказал молодым девушкам:
— Кстати, дети, я хочу быть балованным отцом. Я должен первым узнать его имя.
— Что вы хотите сказать? Его имя?
— Ну да…
— Чье же?
— Полно! Не притворяйтесь наивными…
— Но, дядюшка…
— Но, любезный опекун…
— А, лицемерки! Вам нужно сказать прямо… ну, имена мужей, которых вы себе выберете. Вы понимаете, что, не желая принуждать вас, — прибавил он с напускным достоинством, — я буду до крайности снисходителен — я обязан объяснить вам, что это за человек. Не слишком медлите, — прибавил он весело, — через три месяца вас обеих должны называть мадам.
С этими словами он поцеловал их в лоб и убежал, смеясь и оставив племянниц в смущении. Через несколько минут Гильбоа уехал в Фонтенбло и взял с собой нескольких лакеев. А еще через некоторое время управляющий говорил привратнику Магдаленского замка:
— Ваши жена и дочь еще не вернулись из города, хотя я их отпустил с самого утра. По-моему, что они чересчур опаздывают. Заложите тележку и поезжайте им навстречу вместе с садовником. Возьмите у меня два охотничьих ружья. Сейчас много говорят о «кротах». Негоже, чтобы женщины возвращались одни.
Привратник рассыпался в благодарностях. Поваров уже давно отпустили. Оставались горничная девушек и камердинер барона. Они жили дружно и любили танцевать. Управляющий позволил этой паре, которая вскоре собиралась пожениться, отправиться на бал, в десять часов оседлал лошадь и тронулся в соседний замок, где у него было назначено свидание…
Обе девушки остались в замке одни. Одни? Нет. Оба разбойника, которые должны были увезти их, уже стояли на своих местах.
Глава XIVЧЕГО ГИЛЬБОА НЕ ОЖИДАЛ
Замок опустел. За несколько минут до отъезда горничная пришла проститься с молодыми девушками и зажгла в комнате кузин свечи. Повсюду были разложены подарки барона. Блеск огня соперничал с блеском бриллиантов. Молодые девушки радовались, как дети. Они щупали наряды, примеряли украшения и восхищались друг другом.
— Какая ты будешь красавица, душечка! — сказала Мари с восторгом.
Девушка надела изумрудную диадему на белокурые волосы кузины и приложила серьги.
— Знаешь, — восхищалась в свою очередь Жанна, — а жемчуг очень тебе идет, брюнетке.
Потом, радостно бросив один взгляд на кузину, другой в зеркало, она прибавила:
— Право же, мы прехорошенькие!
Но пока они забавлялись, за ними зорко следили две пары глаз. Оба негодяя почему-то медлили, не в силах оторвать глаз от разложенных на столе драгоценностей.
Наконец они опомнились и поняли, что пора действовать. Раздался звон разбитого стекла, и окно открылось. Нищие запрыгнули в комнату.
При появлении этих отвратительных субъектов девушки вскрикнули от испуга, но никто не услышал их крика. Замок был пуст. Нищие так уверились в своем успехе, что свободно разговаривали при девушках.
— Вишь, как испугались, — сказал слепой.
— Тем лучше, — заметил калека, — дело пойдет как по маслу. Бери-ка ту, слева, свяжи ее хорошенько и сунь ей в рот платок. Она будет молчать, как рыба. Только смотри, чтобы она тебя не укусила и не исцарапала.
— Сделано, — ответил слепой, положив на ковер Мари, связанную по рукам и ногам.
— Теперь примемся за другую.
Негодяи связали Жанну, которая лишилась чувств.
— Вот и прекрасно, — сказал калека. — Но… как мы вынесем отсюда эту шлюху, а потом донесем до лесу?
— Дурак ты, — рассмеялся слепой. — Разве я не ношу тебя каждый день на плечах? Возьми ее и крепко привяжи веревками к моей спине. Вот и прекрасно! Она легче перышка. Я побегу, как заяц.
Через минуту оба разбойника со своей драгоценной ношей исчезли в лесу.
— Черт побери! — выругался слепой, хрипя. — Она, никак, еще тяжелее тебя.
— Понесем ее вдвоем, — предложил калека.
— Трудно без носилок.
— Постой! Я видел носилки.
— Где?
— В саду замка.
— Пойдем за ними.
Разбойники положили Жанну на носилки и, пробираясь между кустами, добрались до леса. Там они остановились передохнуть возле кустов, произраставших в виде своеобразной беседки из зелени. Опасаясь, как бы кто-нибудь не прошел мимо, слепой сказал калеке:
— Иди покарауль.
Калека вдруг заупрямился.
— Что ты это поёшь? — спросил он.
— Пою что надо, — ответил слепой. — Ведь должен же кто-то из нас караулить на тропинке.
— А почему я?
— Экий ты осел! — проворчал слепой. — Что бы ты стал делать без меня? Голова-то у тебя пустая! Кто придумывает все кражи, все выгодные делишки, как не я? Стало быть, и ты должен сделать что-нибудь.
Калека настаивал на своем, повторяя, что караулить не пойдет.
— А вот я тебе бока переломаю!
— Ну, становись! Посмотрим, кто сильнее!
Вдруг слепой передумал.
— Я придумал кое-что получше, — сказал он.
— Это что же? — с недоверчивостью спросил калека.
— Бросим жребий.
— Хорошо!
Калека набрал камешков, зажал их в руку и спросил:
— Чет или нечет?
— Нечет! — рявкнул слепой.