В порыве признательности она протянула руку Жоржу, который почтительно ее поцеловал.
— Вы в безопасности, — продолжал он. — Мы сделаем все, что вы прикажете.
Взволнованная девушка замолчала, пытаясь понять, можно ли верить обещаниям незнакомца. Наконец, она решила, что он заслуживает доверия.
— О да! — произнесла она, наконец. — Мое сердце подсказывает мне, что с вами я в безопасности.
Потом с чисто женским любопытством Жанна спросила:
— Зачем вы носите эту маску? Для чего скрываете свое лицо от моей благодарности?
— Это предписывает мне долг.
— Долг?
— Да, — ответил Кадрус, — и даже более, чем долг. Роковая судьба разделяет нас. Между нами глубокая бездна. Тот день, когда вы увидите мое лицо, станет для меня днем погибели… И как знать, возможно, он станет последним днем и для вас.
Жанна молчала, не в силах вымолвить ни слова.
— Простите меня, — печально продолжал Жорж, стараясь скрыть свое волнение. — Простите меня, если я не повинуюсь вашему желанию, которое для всякого другого было бы приказом. Я сказал: нас разделяет судьба. Вы никогда не должны видеть моего лица и никогда не должны знать имени того, кто вас освободил.
— Даже имени?! — вскрикнула Жанна со слезами в голосе. — Даже имени, которое я должна произносить в вечерних молитвах?!
— Именно так, — грустно ответил Жорж. — Мало того, если вы можете оказать мне услугу в ответ на ваше освобождение, выслушайте меня. О вашем похищении никто не должен знать. Ради своего и моего блага вы должны молчать о некоторых подробностях. Сейчас мы отвезем вас в замок. Если никто еще ничего не знает, то, когда появятся слуги, скажите им, что разбойники связали вас, а потом, услышав стук экипажа, убежали. О похищении — ни слова. Если в замке кто-то есть, вы скажете, что при виде разбойников выпрыгнули из окна, а потом вернулись, решив, что злоумышленники уже ушли. Ни дядя, ни слуги не должны знать о похищении и о том, что кто-то вас спас. Если станет известна вся правда, то ваша репутация сильно пострадает.
Жанна поддалась убедительному и в то же время повелительному тону говорившего. Она слушала и не перебивала.
— Обещайте, — закончил Жорж.
— Ах ты, лицемер! — бормотал про себя Фоконьяк. — Как он умеет уговаривать! Какая трогательная сцена… Я плачу…
Негодяй вытирал своей костлявой рукой слезу, существовавшую только в его воображении. Жанна вместо ответа снова подала руку Жоржу, сказав:
— Обещаю, что сделаю так, как вы сказали.
— Благодарю вас, — ответил Кадрус. — Теперь нам надо ехать, — прибавил он, — моя лошадь, кроткая, как ягненок, довезет вас до дома.
Он вышел и посвистел. По этому знаку прискакали две лошади, спрятанные за деревьями. Жорж одним прыжком оказался в седле, потом сделал знак Фоконьяку. Тот помог Жанне сесть сзади Жоржа, после чего сел на свою лошадь. Все трое поскакали в сторону замка. Вдруг, подчиняясь неодолимому любопытству, Жанна сказала Жоржу:
— Я хочу увидеть ваше лицо.
— Нельзя, — глухо ответил он.
— Нет, я хочу, — настаивала она.
В голосе ее звучали такие повелительные нотки, что Жорж уступил. Он снял маску. Жанна узнала его и вскрикнула от радости.
— Ой, я угадала! — воскликнула она. — Мое сердце подсказало мне. Это он!.. Это ему обязана я моим освобождением!
Они продолжали бешено скакать. Фоконьяк следовал за ними, размышляя: «Надеюсь, что брюнетка будет со мной так же нежна, как эта хорошенькая блондинка с Кадрусом!»
Вскоре они подъехали к замку и увидели, что там еще никого нет.
Мари де Гран-Прэ забилась в угол и решилась выйти оттуда, только услышав голос Жанны. Поскольку управляющий заботливо удалил всех слуг, никто не видел ни похищения девушки, ни ее возвращения в компании Жоржа и Фоконьяка. В нескольких словах объяснив Мари все случившееся, Жорж и Жанна взяли с нее слово молчать. Чтобы никто не узнал о похищении, решено было аккуратно связать девушек, чтобы слуги увидели, что их пытались похитить, но безуспешно. Это должно было пресечь любые сплетни. Деликатно связав обеих кузин, Жорж и Фоконьяк простились с ними. К себе в гостиницу они вернулись в три часа ночи.
Глава XVIIIКАК ЖОРЖ ПЕРЕВОДИЛ ЧАСЫ
В гостинице все спали. Обоим «кротам» удалось незамеченными проскользнуть к своим комнатам. У себя в гостиной они увидели слугу. Тот лежал на скамье и спал. Стоявшие на полу бутылка и стакан свидетельствовали, каким образом он коротал часы ожидания. Кадрус, не будя его, подошел к часам и перевел стрелки на половину первого, после чего начал трясти слугу.
— Так вот, негодяй, как ты ждешь постояльцев! — вскрикнул он.
Сонный слуга не знал, что ответить.
— Ты что, язык проглотил? — в свою очередь спросил Фоконьяк.
— Уже так поздно… — пролепетал, наконец, слуга.
— Как так поздно!? — вскрикнули оба друга. — Пойди, посмотри, пьяница…
Фоконьяк потащил несчастного к часам в гостиной.
— Посмотри! — рявкнул он. — Который час?!
— Половина первого, — ответил слуга.
— Повтори, — приказал Фоконьяк.
— Половина первого, — повторил лакей.
— Ну, стало быть, ты пьян, негодяй! И вот тому доказательство!
Фоконьяк вытащил из-под скамейки бутылку.
— Слушай, — продолжал он, — кавалер де Каза-Веккиа и я, мы прощаем тебе на этот раз.
— Никогда больше не буду, — ответил слуга плаксивым тоном пьяниц.
— На этот раз мы прощаем тебе, — закончил Фоконьяк с суровым достоинством, — и в доказательство допей, что осталось, и ложись спать.
Он вылил в стакан остаток вина из бутылки, слуга выпил и, шатаясь, побрел в свою комнату, а Фоконьяк крикнул ему вслед:
— В следующий раз не смей спать!
Жорж и Фоконьяк, не раздеваясь, легли на кровати.
— При малейшем шуме, когда люди в гостинице начнут просыпаться, нам надо быть на ногах, — сказал Кадрус своему помощнику. — Мы первыми должны узнать, какие слухи пойдут о ночном происшествии. Все станут обвинять «кротов». Но «кроты» наказали лишь ничтожных исполнителей, а нам надо добраться до тех, кто их подкупил. Значит, нам надо присутствовать при расследовании.
— Не беспокойся, — ответил Фоконьяк.
Как человек, привыкший просыпаться при малейших признаках опасности, он повернулся к стене и уснул сном добропорядочного мещанина, сделавшего доброе дело. Жорж напрасно пытался заснуть, все время думая о Жанне, и поэтому первым услышал голоса на крыльце гостиницы.
— Нетрудно догадаться, — говорил один голос, — что это дело рук «кротов».
— Доказательством служит то, — соглашался второй, — что они ограбили замок барона Гильбоа.
— Этого не может быть, — возразил третий. — В Магдаленском замке столько прислуги.
— Да ерунда! А если Кадрус взял с собой триста или четыреста человек?
— Кадрус не возьмет всю шайку из-за какой-то сотни тысяч франков.
— А ты почем знаешь? Уж не из его ли ты шайки?
Эти последние слова сопровождались громким хохотом зевак. Именно в эту минуту во дворе появились Жорж и Фоконьяк. При виде благородных господ сплетни прекратились, и было слышно, как они велят седлать лошадей. Стоит такая дивная погода, что грех не совершить утреннюю прогулку.
— Позвольте узнать, — спросил один из конюхов, — в какую сторону вы изволите отправляться на прогулку?
— Для чего это тебе, приятель? — удивился маркиз де Фоконьяк.
— Да все насчет этой истории…
— Какой истории?
— Вы ведь знаете всех вельмож, — ответил болтун, — следовательно, должны знать и барона де Гильбоа.
— Гильбоа? — повторил маркиз, как будто припоминая.
— Да, Гильбоа, владельца Магдаленского замка, что на Вальвенской дороге.
— Ну, знаю, и что с того?
— Нынче ночью Кадрус с шайкой ограбил замок. Может быть, вам будет любопытно съездить туда. И прокурор, и жандармы, наверное, уже там.
Оба друга, казалось, не знали, что им делать, а конюх прибавил:
— О, будь я свободен, я непременно бы отправился туда.
— Ну? — обратился Фоконьяк к Жоржу. — Что скажешь, кавалер?
— Я поеду, куда ты захочешь, — ответил Жорж.
— Тогда едем к Магдаленскому замку, — заключил маркиз.
Оба всадника пришпорили лошадей и вскоре исчезли из виду. В это время один из слуг гостиницы, шпион Фуше, писал рапорт обо всех постояльцах. О «кротах» он сообщил следующее: «Вернулись в половине первого ночи. На рассвете уехали на прогулку. Вероятно, будут присутствовать при расследовании в Магдаленском замке».
Глава XIXТРЕВОГА И ПЕРЕПОЛОХ
Раньше всех в замок вернулся привратник с семьей. Все улеглись спать, ничего не заметив. Потом пришли влюбленные, лакей и горничная. Пьер отправился спать, а Лизетта взглянула на дверь комнаты девушек и увидела пробивавшийся сквозь щели свет. Приложив ухо к двери, она ничего не услышала, и тогда решилась посмотреть в щелку. Тут она вскрикнула. На ее возглас прибежал привратник с метлой. Осмотрев дом и обнаружив свисавшую с балкона веревочную лестницу, они опрометью ринулись в комнату девушек. Там они увидели лежавших на ковре Мари и Жанну. Пока горничная их развязывала, привратник принялся кричать во весь голос:
— Помогите! Убивают! Пожар!
Вскоре дом стал походить на растревоженный улей. Со всех сторон сбежалась прислуга. Все кричали, женщины плакали, мужчины ругались.
Наконец, приход Шардона прекратил этот всеобщий шум. Управляющий ждал этой суматохи и приготовился разыграть изумление, что ему без труда удалось. При виде связанных девушек на лице Шардона отразилась такая тревога, что обе кузины, испытывавшие отвращение к управляющему, подумали, что он искренне за них переживает.
Шардон отказывался что-либо понимать. Что значило спокойствие Жанны? Чтобы скрыть свое смущение, он почтительно поклонился и поцеловал девушкам руки.
Но надо было действовать. Слуги стали наперебой требовать жандармов. Это слово всегда повергало Шардона в трепет. Он тотчас распустил всех слуг, говоря, что это может сделать только Гильбоа.