Фоконьяк говорил правду: двенадцать человек, верных Бурбонам, собрались в гостиной Гильбоа. Тринадцатое кресло пустовало.
Кадрусу также хотелось все видеть и слышать, и он провертел дырочку в камине.
— Не правда ли, — шепнул ему Фоконьяк, — они вовсе не так грозны, как кажется? Надо надеяться, что их слова будут интереснее их самих. Вот Гильбоа откашливается, должно быть, как хозяин он будет говорить первым. Послушаем…
Однако заслонка не позволяла «кротам» расслышать речь Гильбоа. Они несколько раз уловили слова: корсиканец, тиран, слышали, как он говорил о законном короле, брате его величества, потом узнали, что речь шла о том, чтобы захватить императора. Оказывается, знаменитое кресло предназначалось брату короля, который должен был приехать, но почему-то отсутствовал. Кадрус и его помощник узнали цель собравшихся, но что же они решат? К счастью, маркиз де Глатиньи ответил на этот вопрос своим громким голосом.
— Господа, — начал пожилой дворянин, — мне кажется, время слов прошло. Оставим их нашим противникам. Бонапарт — надо отдать ему должное — тоже такого мнения. Он не любит ни фраз, ни фразеров. Последуем же его примеру и перейдем прямо к делу.
Эти слова были встречены возгласами одобрения.
— Господа, — продолжал маркиз, — предложение барона де Гильбоа нелепо и фантастично. Как! Завлечь Бонапарта в засаду! Увезти его в Англию! Эта просто глупость! Пуля — вот настоящий способ. Кинжал в крепкой руке — вот другой способ!
Воцарилось молчание. Очевидно, эти способы не нравились благородному собранию.
— Я вас понимаю, — произнес маркиз. — Вы считаете это убийством! Ну, да! В чем же дело? Разве вы забыли смерть герцога Энгиенского? А я не забыл! Долг платежом красен.
Все заговорщики опасливо переглянулись.
— Повторяю, — начал он, — все надо закончить одним ударом. Мертвецы с того света не возвращаются, а из Англии вернуться можно. Когда вернешься во Францию, вспомнишь всех, кто тебя оттуда выслал, и без колебаний велишь отрубить им головы.
— Это уже интересно, — шепнул Фоконьяк. — Если тебе когда-нибудь понадобится помощник, любезный Жорж, советую тебе обратиться к этому маркизу. Однако посмотрим, что ответят другие.
— Этот способ превосходит размеры полученных мной полномочий! — воскликнул Гильбоа. — Его величество решится на все, чтобы возвратить трон своих отцов, но на преступление… Убийства всегда порождали мучеников. Тот, кто теперь против Наполеона, завтра перейдет на сторону его наследника.
Наконец, он предложил обратиться к Людовику XVIII. Старая роялистская партия одобрила это единогласно. Тотчас решили написать королю. Но тут возникло затруднение. Кто напишет письмо? Предложили Гильбоа.
— Слишком большой риск! — вскрикнул он. — И потом я не такого знатного происхождения, как вы.
Но старый мошенник выкрутился. Он позвонил. Появился Шардон.
— Садись, — велел ему Гильбоа, — и напиши, что я тебе продиктую.
Управляющий повиновался. Когда письмо было написано, возникла еще одна трудность.
— Какому надежному человеку мы поручим доставить письмо?
— У меня есть такой человек, — ответил Гильбоа. Это часто служивший мне доверенный курьер.
— Но как же его величество король Людовик Восемнадцатый узнает, что это письмо от нас, если оно будет без подписи?
— У меня есть надежный способ убедить короля, — опять ответил владелец Магдаленского замка. — Я часто переписываюсь с его величеством. Вот этот перстень служит мне вместо подписи. Когда король увидит его в руках нашего курьера, он поверит и передаст нам свои приказания.
В эту минуту Фоконьяк, забыв свой высокий рост, ударился головой об очажный колпак. Полусгнивший складной стул затрещал под тяжестью гасконца. Заговорщики задрожали с головы до ног, но никто не смел даже пошевельнуться. Глаза всех устремились на камин. Кадрус и его помощник воспользовались минутой всеобщего замешательства, чтобы вскарабкаться по трубе на крышу. Между тем маркиз де Глатиньи, бросился к камину. Опомнившись от оцепенения, все ринулись за ним и увидели в глубине камина два складных стула, покрытых пылью. Гильбоа сказал, что лежавшие в камине стулья выносили на улицу в теплую погоду, когда он читал в парке.
— Толстый слой пыли, — заверил он, — доказывает, что ими долго не пользовались.
Таким убедительным доводам никто не мог возразить. Однако все стали просить побыстрей закончить собрание. Письмо запечатали, потом отдали вместе с перстнем старому слуге барона. Затем роялисты простились с Гильбоа, который шипел сквозь зубы:
— Эти трусы готовы все сделать для своего короля с условием, чтобы не рисковать ни шкурой, ни состоянием.
Через несколько минут на улице раздался цокот копыт. Это курьер скакал во весь опор со своим трудным поручением.
Жорж и Фоконьяк спустились с крыши. Они видели, как заговорщики один за одним исчезали в лесу, не подозревая, что за ними наблюдали «кроты», скрывавшиеся за каждым деревом. Один знак — и вся шайка рассеялась, направляясь к перекрестку под названием Тулузский Крест. Там должен был проехать курьер.
Через полчаса беднягу схватили, обыскали, связали, взвалили на лошадь и перевезли в гроты, находящиеся в окрестностях Франшара. Там его развязали и заставили во всем признаться, после чего успокоили, обещая сохранить ему жизнь, посулили десять тысяч франков, если он будет хранить язык за зубами. Ему предстояло оставаться в плену несколько дней — нужно было время, чтобы сделать перстень, похожий на тот, что он вез. Затем его освободят и даже попросят продолжить свой путь, придумав благовидный предлог для оправдания своей задержки.
Глава XXXIСВАТОВСТВО
Через несколько дней после этого кавалер де Каза-Веккиа и его друг маркиз де Фоконьяк направлялись к Магдаленскому замку. Их изящные наряды показывали, что им предстоит важный визит.
Гильбоа был удивлен их неожиданным приездом, особенно после довольно колкого разговора с маркизом на последнем балу при дворе.
Фоконьяк, бесцеремонно сев в кресло, которое ему не предлагали, указал на другое своему другу-кавалеру и на третье — барону де Гильбоа.
— Садитесь, господа, — сказал он с надменным видом. — Мне, право, было бы жаль, если бы вы остались на ногах, тем более что разговор мой с бароном может быть продолжителен…
— Могу ли я узнать, господа, — произнес, наконец, Гильбоа, опомнившийся от изумления, взбешенный, но ошеломленный самоуверенностью маркиза, — что стало причиной посещения такого…
— Как же, любезнейший! — перебил Фоконьяк. — Нет ничего проще. Во-первых, удовольствие пожать руку человеку, с которым желаешь вступить в дружеские отношения.
— А мне кажется, — дерзко возразил Гильбоа, — что после нашего разговора на балу вам не следовало бы приезжать в Магдаленский замок.
С этими словами барон встал. Это значило, что он выпроваживал своих незваных гостей. Однако ни кавалер де Каза-Веккиа, ни маркиз не пошевелились. Фоконьяк плавным движением руки указал барону на кресло, с которого он встал, и с улыбкой пригласил:
— Садитесь же, любезный барон!
Гильбоа, пораженный такой дерзостью, взглянул на колокольчик, а Фоконьяк продолжал:
— Это бесполезно, любезный друг. Вы обязаны выслушать меня.
— Сделайте одолжение, объяснитесь.
— А я уверен, что вы уже поняли меня. Уверен, что нисколько вас не удивлю. Я скажу вам просто, с благородной откровенностью, приличной таким людям, как мы. Барон де Гильбоа, я имею честь просить у вас руки вашей племянницы.
— Для кавалера де Каза-Веккиа? — спросил барон, взглянув на Жоржа, который не мог не улыбнуться ошибке владельца Магдаленского замка.
Фоконьяк увидел эту улыбку и вспомнил шутки своего друга. Ему надо было на ком-нибудь выместить свою досаду, и он сказал:
— Кажется, я выразился довольно ясно. Неужели я должен повторять? Извольте. Я имею честь просить руки вашей племянницы.
Произнося эти слова, гасконец поклонился до земли.
— Для себя?! — вскрикнул Гильбоа.
— Для себя, — ответил Фоконьяк, лицо которого выражало такой сильный гнев, что барон не посмел сделать вид, что не понимает.
Поклонившись в свою очередь, барон ответил:
— Будьте уверены, что моя племянница и я очень признательны чести, которую вы оказываете нашему дому. Однако я замечу, что разница в летах между вами и моей племянницей кажется мне серьезным препятствием…
— Как? — перебил Фоконьяк. — Что вы говорите о летах, барон? Мне не хотелось бы вас оскорблять, но ведь вы старше меня.
— И что с того?
— Ведь вы сами думаете о союзе, в котором будет гораздо больше разницы в летах.
— Полноте! — возразил хозяин Магдаленского замка, который хотя и был уверен, что никто не знал о его видах на племянницу, не мог не покраснеть при мысли, что маркиз о них пронюхал.
— Как «полноте»? — сказал Фоконьяк. — Маркиз Алкивиад де Фоконьяк никогда не говорит того, в чем он не уверен.
— Я не знаю, на что вы намекаете, — продолжал Гильбоа, — но вы должны видеть в моих ответах колебание дяди, который печалится при мысли навсегда расстаться со своими питомицами. Но у меня нет другой воли, кроме воли их самих. Позвольте мне посоветоваться с ними.
После этой длинной фразы барон поклонился. Как все трусы, он думал выиграть время, чтобы расстроить все планы этого неожиданного жениха. Он ошибался, потому что Фоконьяк сказал с показным смирением:
— Это справедливо, любезный барон, ваше замечание так естественно, что с ним нельзя не согласиться, но смею надеяться, что у меня нет более ярого сторонника. Я уверен, что буду иметь успех, если вы станете так горячо ее уговаривать.
— О! — ответил Гильбоа, начинавший терять терпение. — Я буду также откровенен с вами, маркиз. Не ожидайте от меня ничего подобного. Не зная вашего состояния, я думаю, однако, что разница, должно быть, велика…
— Знаю, — перебил Фоконьяк. — Я знаю, что девица Мари де Гран-Прэ…
— Как?! — перебил в свою очередь Гильбоа маркиза, обрадовавшись, что речь идет не о миллионерше Жанне. — Как?! Вы просите руки Мари?