Восклицание барона обнаруживало такую искреннюю радость, что Жорж и Фоконьяк не могли не улыбнуться.
— Именно так, любезный барон, — сказал Фоконьяк, — желание мое состоит в том, чтобы сделаться супругом восхитительной Мари. Будьте ходатаем за меня перед этой очаровательной особой.
Нечего было сомневаться, речь шла о Мари. Какое это было счастье для Гильбоа! По крайней мере, он так думал. Освободиться от племянницы, которая своими советами, по всей вероятности, помогала Жанне противиться его воле, иметь родственником такого человека, который был в фаворе при дворе! И потом — какая прекрасная партия! Мари станет маркизой! Это так неожиданно! Это так великолепно!
Барон встал и, крепко пожав руку Фоконьяку, уверил его, что тот не сможет иметь более красноречивого ходатая.
— Стало быть, милый будущий дядюшка, мы прекрасно сойдемся касательно приданого.
— Приданого? — повторил барон, и лицо его вытянулось. — Но ведь вам известно…
— И свадебной корзинки тоже, — невозмутимо продолжал Фоконьяк.
— Свадебной корзинки! — повторил озадаченный Гильбоа.
— Чему же вы удивляетесь, барон? Когда имеешь честь обладать такой племянницей, как же дяде и опекуну не дать ей в приданое кругленькую сумму, например миллион?
— Миллион?! — с испугом вскрикнул Гильбоа.
— Я даже думаю, что, находя это приданое недостаточным, вы положите в свадебную корзинку еще тысяч на сто бриллиантов.
— Милостивый государь, — строго произнес Гильбоа, который из-за денег чувствовал себя способным на любое преступление, — я полагаю…
— Что вы дадите приданое и бриллианты, — закончил Фоконьяк с самым любезным видом.
— Никогда! — воскликнул барон.
— Как вы сказали?
— Никогда! — повторил Гильбоа, не обращая внимания на злобный взгляд маркиза, который продолжал, словно не слышал:
— Так как я буду в отчаянии, если не отплачу вам такою же щедростью, барон, то я в свою очередь намерен сделать вам подарок, достойный короля.
Он сделал ударение на последнем слове.
— Короля? — сказал Гильбоа, невольно задрожав.
— Да, я сказал короля, даже самого Людовика Восемнадцатого.
— Что вы имеете в виду? — вскрикнул Гильбоа, потеряв всякую осторожность.
— Я хочу сказать, что за подобный подарок… — начал Фоконьяк, показывая барону перстень, отнятый у слуги. — Я хочу сказать, что за такую вещицу вы охотно положите бриллианты в свадебную корзинку моей будущей жены.
Гильбоа при виде рокового перстня опустил руки и упал в кресло. Наступило минутное молчание. Жорж и Фоконьяк поспешно подошли к барону. Они боялись апоплексического удара — до того лицо барона налилось кровью.
— Полно! — успокаивал его маркиз. — Опомнитесь, любезный будущий дядюшка. Вы мне нужны хотя бы для того, чтобы подписать брачный контракт.
— Да… — машинально повторил барон. — Подписать контракт. Я сделаю все, что вы хотите, я подпишу, я дам приданое, но…
— Я так и знал! — весело сказал маркиз.
— Но, — продолжал Гильбоа, едва переводя дух и следуя только за своей мыслью, — каким образом этот перстень…
— И это письмо, — добавил Фоконьяк, показывая знаменитое послание, написанное под диктовку роялистов.
— Да, и это письмо, — продолжал барон. — Каким образом эти вещи попали в ваши руки?
— Ах! Когда-нибудь, когда мы будем составлять одну семью, возможно, я расскажу вам. Теперь вам довольно знать, что эти драгоценные вещи находятся в моих руках. Они станут мне гарантией, что вы как можно быстрее постараетесь заключить мой союз с вашим домом. Промедление было бы опасно. Сразу после брачной церемонии я вручу вам этот перстень в знак вечного союза между нами.
Потом, не дожидаясь ответа Гильбоа, лишившегося дара речи, Жорж и Фоконьяк встали. Дойдя до двери, маркиз на прощание прибавил:
— Будьте уверены, любезный барон, что вы будете иметь во мне самого преданного племянника. Доказательством служит то, что, не желая лишать вашу фамилию благородных связей, я позаботился, чтобы его величество Людовик Восемнадцатый получил письмо и перстень, которые вы ему послали.
— А тот, который у вас в руках? — с живостью спросил Гильбоа, который на минуту ощутил надежду, что может избегнуть адских когтей этого человека.
— Это настоящий перстень, — лукаво ответил Фоконьяк. — Граф Прованский получит или уже получил только копии письма и перстня, однако не беспокойтесь, его величество, как вы называете графа, не догадается. Подделка просто великолепна! Благоволите, любезнейший, принять уверение в моем глубочайшем к вам уважении.
Подойдя к Гильбоа, он шепнул ему на ухо:
— Любезный барон, помните, что ваша жизнь окажется в опасности при малейшей увертке с вашей стороны…
Через несколько минут оба начальника «кротов» вернулись в свою гостиницу в Фонтенбло. Всю дорогу они потешались над расстроенным хозяином Магдаленского замка, который после их отъезда вызвал управляющего.
Глава XXXIIПИСЬМО И СВИДАНИЕ
Вечером Кадрус и его помощник собирались прогуляться верхом. Гасконец все еще хотел женить Кадруса на Жанне де Леллиоль и в этот вечер вернулся к своей навязчивой идее.
— Послушай, мой милейший, — сказал он, — поскольку я женюсь, почему бы и тебе не сделать то же?
— Ты мне надоел, — отрезал Кадрус. — У нее никогда не хватит сил полюбить Кадруса. Итак, не говори мне больше о девице де Леллиоль, или я рассержусь.
— Друг мой, желание сделаться твоим кузеном заставляет меня настаивать.
— Как же это родство изменит наши отношения? — спросил Кадрус, пожимая плечами.
— Очевидно, никак, — ответил Фоконьяк. — Но девица Леллиоль зачахнет от скуки, бедняжечка! Я женюсь на ее кузине. Стало быть, она останется одна. Понимаешь ли ты? Одна! Без всякой защиты от преследований и козней барона де Гильбоа.
Кадрус хотел ответить, но в этот момент в дверь постучали. Фоконьяк открыл и впустил человека лет шестидесяти, очевидно, крестьянина. С тупым видом он встал перед Фоконьяком и сказал, положив свою большую шляпу на пол, чтобы обшарить все карманы, как человек, потерявший паспорт:
— Это вы мсье Жорж?
— Да, я, — ответил кавалер.
— А как вас еще зовут? Как бишь там написано?
— Где?
— Да на письме. Куда же я дел письмо? Я так его спрятал, что и не найду.
Он очень хорошо знал, где спрятано письмо, но хотел удостовериться, что говорит с тем, кому оно прислано.
— О каком письме ты говоришь? — спросил Жорж.
Не отвечая на вопрос, крестьянин сам спросил:
— Скажите же, какое ваше другое имя?
— Де Каза-Веккиа, — сказал Кадрус. — Так?
Подозрительный крестьянин по складам прочел написанный на ладони адрес и ответил:
— Да. Попросите этого господина, — он указал на Фоконьяка, — уйти, тогда я кое-что расскажу вам. Мне велели отдать вам это письмо в собственные руки. Мадемуазель так сказала.
— Хорошо, друг мой, — сказал Жорж улыбаясь. — Ты можешь отдать мне это письмо, этот господин — мой искренний друг. Я ничего от него не скрываю. Ты можешь говорить в его присутствии.
— Мне нечего говорить, — сказал крестьянин. — Мне только велено принести ответ.
Он подал Жоржу письмо. Тот вздрогнул, прочтя надпись, и поспешно отошел к окну. Не смотря на свою силу воли, Кадрус, читая письмо Жанны, не смог скрыть охватившего его волнения.
— Я жду ответа, — сказал крестьянин.
При звуке его голоса Кадрус словно проснулся.
— Ах! Ты еще здесь? — сказал он. — Можешь идти. Ответа не будет.
— Однако, — осмелился возразить Фоконьяк, — мне кажется, тебе следовало бы…
— Тебе какое дело? — вспылил Кадрус. — Почему ты хочешь знать, кто мне пишет?
— Полно, любезный друг, — ответил гасконец. — Надеюсь, ты не оскорбишь меня мыслью, что я не угадал имя той особы, которая прислала тебе это письмо. Тут все ясно. Это она.
— Ну да! — сказал Жорж. — Она! Вот почему ответа не будет. Я не хочу ее любить.
— Подумай, однако, о приличиях, — ласковым голосом продолжал Фоконьяк. — Нельзя же не дать никакого ответа посланцу. Он ждет.
— Ты этого хочешь? — спросил Кадрус, опять погрузившись в размышления. — Ну, хорошо! Скажи своей госпоже, — обратился он к посланцу Жанны, — что она найдет мой ответ в своем шифоньере. Вот тебе за труды.
Жорж подал крестьянину кошелек с золотом. Тот вытаращил глаза, жадно протянул руку и спрятал подарок. Пятясь задом и кланяясь до земли, крестьянин проворно отправился с ответом Жоржа в Магдаленский замок.
Вечером взволнованная Жанна перебирала безделушки, заполнявшие шифоньер в ее спальне, и вспоминала письмо, отосланное Жоржу. Вот что она ему писала:
«Жорж!
После того что произошло между нами, вы знаете, что я вас люблю. Я вас люблю! В этих словах я черпаю мужество пренебрегать всеми приличиями. Вы любите меня… мое сердце говорит мне это… Я это знаю… Я в этом уверена… Следовательно, вы обязаны защитить меня. Я скоро останусь одна… одна. Знаете ли вы, Жорж? А вы не должны оставлять одну ту, которую небо создало для вас. Я не могу оставаться жертвой низких покушений родственника, в руки которого меня отдал закон, не прося помощи у человека, которого Господь создал для того, чтобы защищать меня. Если обычаи, по которым следовало бы помогать слабым, не могут спасти меня от пороков и алчности, я должна искать защиты вне этих обычаев. Я пишу, мой Жорж, для того чтобы сказать: женщине, любимой вами, угрожает опасность.
Приезжайте сегодня в полночь, когда все в замке будут спать. Ждите у больших каштанов в парке, чтобы встретиться с той, которая принадлежит вам так же, как вы принадлежите вашей
Жанне де Леллиоль».
Жанна нашла ответ Жоржа в назначенном месте. Он состоял только из одного слова: «Буду».
Это одно слово трепещущая Жанна поцеловала и спрятала на своей груди. В полночь все спали. Жанна, закутавшись в плащ и боясь, чтобы ее не увидели, спускалась по большой лестнице; лишь луна освещала ее путь.
Жорж уже ждал ее под деревьями и сделал несколько шагов навстречу. Она бросилась к нему в объятия, прежде чем он успел предугадать ее движение. Между ними не прозвучало ни одного слова. Вдруг Кадрус, взглянув на Жанну и отвечая на ее безмолвный вопрос, вскрикнул: